История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I - Алексей Величко

С разрешения императора нотарий, он же архидиакон Константинопольской церкви, Аэций прочитал соборное определение, под которым, вслед за Пасхазином, подписались присутствовавшие на торжестве Отцы. Затем св. Маркиан спросил: по согласию ли всех провозглашено прочитанное определение? И Отцы ответили: «Все так веруем; одна вера, одно мнение!».

И далее вновь потекли реки славословия в адрес царей — нескончаемые, искренние и многоголосые. «Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду, многая лета! Давиду — императору! Господи, жизнь ему благочестивую продли, новому Константину, новому Маркиану! Вы — мир Вселенной! Господи, жизнь ему благочестивую сохрани! Да сохранит вас вера ваша! Ты почитаешь Христа: сам Он да сохранит тебя! Ты укрепил Православие! Вы веруете так, как апостолы! Многая лета августе! Вы — светила Православия; от этого везде — мир. Господи, сохрани светила мира! Господи, сохрани светила Вселенной!»

Со всех концов просторного храма св. Евфимии неслось громогласное победоносное пение: «Вечная память новому Константину! Да сохранит Бог ту, которая от роду православна! Да сохранит Бог хранительницу веры! Да сохранит Бог постоянно благочестивую, православную, противницу еретиков! Бог да сохранит вашу державу! Бог да умирит ваше царство! Маркиан — новый Константин! Пульхерия — новая Елена; ты показал веру, а ты явила ревность Елены! Ваша жизнь — охрана всех! Ваша вера — слава церквей! Ты восстановил церкви, ты утвердил Православие! Царство ваше да будет во век! Победитель врагов, учитель веры! (выделено мной. — А.В.)»[805].

Постепенно крики стихли. Император велел зачитать подготовленные им правовые нормы вопросам церковной жизни — ответы на запросы, по ходу Собора направленные на его рассмотрение. Но, как св. Маркиан заявил тут же на заседании, сам он не пожелал утверждать их своим законом (то есть государственным), а посчитал приличным, чтобы они были утверждены Собором. Отцы постановили так, как посчитал нужным сделать царь, даже не вдаваясь в существо вопросов и полностью доверяя его суду.

В честь Халкидона святой император тут же предоставил городу статус митрополии, сохранив при этом его подчинённость Никомедии, чем вновь вызвал бурные восторги епископов. Наконец, утомившись, Отцы попросили царя дать им отдых. Император согласился, но предупредил, что Собор не будет закрыт, пока не решатся все остальные накопившиеся дела.

На заседаниях 26, 27 и 28 октября решались вопросы административные, канонические, дисциплинарные и личные. Так, 26 октября 451 г. был решён вопрос о границах Антиохийского и Иерусалимского патриархатов. Иерусалимский архипастырь получил три митрополичьих центра — Кесарию, Скифополис и Петра, а к Антиохии отошли нынешние Ливан, Сирия («Две Финикии») и Аравия. После этого Иерусалимский архиерей вошёл в ряд «вселенских» патриархов — Римского, Александрийского и Антиохийского. Безусловно, это была цена за оппортунистическую позицию Ювеналия Иерусалимского, оговоренная с императорами[806].

Затем были оправданы Феодорит Киррский и Ива Эдесский, которых обвиняли в несторианстве. Эти обвинения, по сути, имели под собой некоторую основу вследствие не вполне точных и не всегда корректных выражений, присутствовавших в их сочинениях. К сожалению, упоенные победой, Отцы Собора не захотели вникать в богословские тонкости, и потребовали от них формального анафематствования Нестория и признания Пресвятой Девы Марии Богородицей. Напрасно Феодорит пытался возражать, что и Несторий был готов признать Деву Марию Богородицей, и хотел изложить своё богословское видение Тайны Искупления — его не желали слушать, требуя только открытого разрыва с Несторием. Наконец, утомлённый Феодорит, которого самого со всех сторон начали обвинять в ереси, махнул рукой и прочитал требуемое.

Конечно, участников Халкидонского Собора можно было понять: только-только, ценой невиданных усилий, путём жёсткого давления со стороны императорской власти, они пришли к истинной формуле веры. Феодорит был анафематствован Евтихием, и формально после низвержения архимандрита эта анафема, произнесённая еретиком, не имела силы. Но в богословии, в отличие от правоведения, такие прямые причинно-следственные связи не возникают сами собой. Они боялись, заслушав объяснения Феодорита, появления нового прецедента и новых богословских разбирательств, результат которых был заранее неизвестен. Однако вскоре эта догматическая слепота и нежелание вникнуть в тонкости антиохийского богословия приведёт к тяжёлым последствиям и даст почву для длительного раскола Церкви, истощившего и обессилившего её. Потребуется 100 лет борьбы и созыв Пятого Вселенского Собора, чтобы залечить хотя бы самые кровоточащие раны.

Дошло дело и до бывшего Антиохийского патриарха Домна, который, скорбя по поводу собственных деяний на «Разбойном соборе», снял с себя епископский сан и проживал в то время в монастыре. Теперь, ввиду крайней нужды, он просил выделить ему некоторые средства на пропитание. Смягченные ходом последних заседаний, Отцы не стали вспоминать старые обиды и дали удовлетворение просьбе.

Правда, здесь епископам пришлось вновь услышать напоминание о папе, не вполне толерантное в отношении других патриархий. Так, подавая свой голос, епископ Пасхазин сказал буквально следующее: «Святой и блаженный папа, который утвердил епископство (выделено мной. — А.В.) святого и почтенного Максима, епископа Антиохийской церкви», и далее по тексту[807]. Нельзя сказать, что легат понтифика вновь и вновь пытался силой навязать Отцам мнение об особом статусе Рима. Просто он давно уже мыслил так, сообразно этому излагал свои мысли, и полагал, будто остальные не могут не думать так же, как он сам и весь Запад.

В последующие дни, когда разбирались различные жалобы и прошения, восторженные эпитеты в адрес императоров не прекращались. Например, обращаясь к царю, Отцы вновь пишут: «Господь всяческих, видя, что апостольская православная вера обуревается нечестивыми и весь мир волнуется в беспорядке, поставил ваше благочестие блюсти Вселенную и управлять ею, и искоренять смуты, возбужденные непотребными людьми против учения святых, и утверждать свет и силу Православия»[808].

Наконец, уже в завершение работы Халкидонского Собора, в будничной атмосфере, были приняты 30 правил (канонов), одно из которых вызвало многовековые и нескончаемые споры. В отсутствие римских легатов и даже императорских сановников, хотя, как будет видно из последующего изложения, данные события, отнюдь, не являлись самовольным экспромтом со стороны Отцов Собора, был принят 28-й канон о правах Константинопольского архиерея.

Глава 2. 28-й канон и последние годы великой династии

Что же произошло? То, что участники заседания решили канонизировать устоявшуюся практику, когда епископы соседних с Константинополем диоцезов — Фракии, Понта и Асии предпочитали прибегать к суду императора, а тот, соблюдая канонические приличия, передавал церковные тяжбы на суд архиерея столицы. Этот порядок вещей был узаконен 9-м («Аще же на митрополита области епископ, или клирик, имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области, или к престолу царствующего Константинополя, и пред ним да судится») и 17-м («Аще же кто будет обижен от своего митрополита: да судится пред экзархом великия области, или пред Константинопольским престолом, якоже речено выше») канонами Халкидона без каких-либо возражений со стороны греческих епископов.

Однако этого казалось недостаточным. Хотя, как верно говорят, Эфесский и Халкидонский Вселенские Соборы были самые «проримские» и подняли личный авторитет св. Льва Великого и самой Римской кафедры на невероятную высоту, но Халкидонский Собор был и самый «проимператорский». Греческий епископат, часто расходившийся между собой в догматических вопросах, был единодушен «в признании национально-религиозной ценности авторитета христианской, миропомазанной Церковью императорской власти и её исключительной, мировой, экуменистической единственности». Только император смог преодолеть раскол Церкви, благодаря его заслугам и благочестию миру было дано универсальное, православное исповедание Веры, христианство очищено от скверны ереси и преступлений «Разбойного собора». И в лучах его вселенской славы быстро вырос и стал неразлучным авторитет Константинопольского патриарха.

Греческие епископы не были антипапистами и, тем более, антиримлянами. Они по достоинству оценили православие св. Льва и силу его «Томоса». Но они обижались, когда замечали со стороны Римской кафедры умаление или неуважение к чести Константинопольского епископа, поскольку в этом случае оскорблялось достоинство самого василевса[809]. Ранее цари Восточной империи, стараясь уйти от вмешательства в дела Церкви (св. Феодосий Младший) или простодушно взирая на противостояния кафедр (Аркадий), позволяли Александрии уничижать престиж Константинопольского архиерея. Но в критическую минуту, когда потребовались вся сила власти и решимость её верховного обладателя, они без сомнения перешли к политике св. Феодосия Великого, полновластного главы Вселенской Церкви, всемерно способствовавшего первенству архипастыря своей столицы.