Лис - Михаил Нисенбаум

и думала: поющий человек открывается так, как не открывается ни в разговоре, ни в танце, ни на пляже. Видимо, невозможно одновременно петь и следить за своим лицом. Все, кто пел, казались ей совершенно беззащитными, точнее, разоруженными, доверчивыми. Может быть, от этого, может быть, оттого, что с завтрашнего дня начинались летние каникулы, может, из-за дождя за окном, вечер казался таким добрым, а люди такими прекрасными, что Лиза улыбалась на самой границе слез. А Настя Петрова вертела головой по сторонам, встречаясь взглядом со всеми знакомыми, то кивая, то подмигивая каждому.

Череду печальных песен завершал романс «Ямщик, не гони лошадей», исполненный Сашей Мордашкиным. Саша выводил ноты так чисто и тонко, словно двенадцатилетний дискант. Стерильная нежность пения, как ни странно, разрушила обаяние общей меланхолии, народ запереглядывался, заухмылялся, засобирал в ладошки невидимые миру слезы, закуксился. Наконец, не выдержав, Настя Петрова прыснула и не могла остановиться до середины следующей песни. Плечи ее тряслись, как в цыганском танце, голова запрокидывалсь, рука отбивала такт смеха.

В это время дверь отворилась, и в аудиторию вошел молодой преподаватель Павел Королюк. Ветераны «Трех аккордов» помнили Королюка, но остальные не знали, кто он и приняли то ли за аспиранта, то ли за старшекурсника. Когда-то Павел приходил на гитарный клуб вместе с Таней Вяхиревой. Может, именно поэтому, услышав через дверь пение, решил заглянуть. За последние недели он слишком устал и воспринимал происходящее, словно это происходило не с ним. Много работы, сессия, никому не нужная бюрократическая писанина по поручению кафедры, подготовка к кандидатским. И Юля. Они познакомились зимой, сейчас у них вроде бы роман, и Павел никак не может избавиться от привычки сравнивать Юлю с Таней. Отсюда и это «вроде бы»: он не привык к безоблачности и не знал, как относиться к новому. С одной стороны, это ровно то, чего ему недоставало в отношениях с Вяхиревой. С другой стороны, разумность и добрый нрав Юли обделяли его каким-то витамином, какой-то остротой жизни.

Татьяну он вспоминал ежедневно, но вчера выдался особый повод. Месяц назад у Юли был день рождения, и после они доверительно насмешничали над некоторыми странными подарками, в том числе над фондюшницей, подаренной Юлиной тетей. «Ну скажи, – удивлялась Юля. – Тетя Вера никогда в жизни не станет готовить фондю, у нее любимое блюдо – жареная картошка. Откуда она знает, что мне нужна эта дурная фондюшница?» С некоторых пор Королюк решил: пора знакомить Юлю с друзьями. И вот их пригласили на свадьбу к Вадику Зырину. И что же? Его возлюбленная предлагает: зачем тратить лишние деньги? давай подарим ту фондюшницу? Все равно я ей ни разу не пользовалась, даже не распаковывала. Королюк оценил выгоды этого предложения, но тут же вспомнил овцу, из-за которой они поссорились с Таней, обидные слова, которые она сказала тогда… Вместо облегчения почувствовал, как сильно соскучился по Вяхиревой.

Это зияние, этот вяхиревый авитаминоз резко ощущался здесь, в окружении мальчиков и девочек, знать не знавших о его прежней любви. «И мое сердце остановилось, мое сердце замерло», – пела, сияла вся двадцать седьмая аудитория и пела про них с Татьяной. Послушав еще пару песен, счастливо-несчастный Павел распрощался и исчез.

После ухода Корзухина душа Валеры Байярда была не на месте. Впрочем, покой не годился Байярду в принципе. Тревога принимала разные формы: вдохновения, спортивного азарта, куража в спорах. И когда он пел, то оставался руфером, зацепером, серфером, – музыка несла его в небеса, в ветер, к черту на рога. Вот и сейчас песни, которые он выбирал, сочувствовали его беспокойству.

Он шел лишь вперед, а где и что ждет,так ли уж важно в двадцать лет с половиной?Он был рожден, чтобы бежать.Он был рожден, чтобы бежать.

И всем до одного передавалось его беспокойство, только передавалось по-разному. Кто-то прихлопывал ладонями по столу или по бедрам, кто-то качал головой, а у некоторых быстрее разгонялась кровь, меняли цвет щеки. Но этого мало. Всего мало! Когда подошла очередь для следующей песни, Байярд отложил гитару, схватил стул и поставил его на широкий подоконник, прямо в лужу воды. В аудитории стало так тихо, что из полутьмы двора снова вышли звуки небольшого дождя.

– Валера с ума сошел…

– Байярд, прекрати!

– Закрой хоть окно.

Повесив на лице джокондовскую улыбку – понимай как знаешь – Байярд ухватил гитару, взлетел на подоконник, сел на стул и заиграл.

Разве страшно уйти и остытьот любви, от страстей и сомненья?Пой же, ветер, свисти во всю прытьравнодушную песнь избавленья.

То ли подоконник крив, то ли стул колченог, шатало Валеру изрядно – прямо над обрывом пустого двора. Но теперь, когда почва готова уйти из-под ног, он впервые почувствовал полную радость от музыки:

Может, именно это конецздешних странствий по веснам и верстам,а душа моя – вечный беглецв черной ночи плаще не по росту.

Этот концертно-цирковой номер что-то сдвинул во всех, кто находился в двадцать седьмой аудитории. И до того чувствовали себя свободно, но сейчас этого казалось недостаточно. Раскрыли остальные окна, курили, стараясь выдыхать дым как можно глубже в вечернее пространство. Чивилев приобнял Аню Барскую и, когда дошла очередь петь, сказал, что у него теперь другая музыка.

Давно ушли из университета последние преподаватели и студенты-должники, ушли и уборщицы, в большинство комнат вселилась ночь. Попрощались и некоторые из гостей «Трех аккордов», но расходиться не хотелось. В начале двенадцатого дверь отворилась, и вошли двое охранников. Прямо на строчке «О жизнь, ты прекрасна. О жизнь, ты прекрасна вполне».

– Так. Это че тут за… – удивился один.

– Вы тут что, курили? – другой, постарше, подошел к подоконнику и недоуменно глядел на стул, по-прежнему стоявший в луже дождевой воды. – Кто пустил? Кто руководитель?

Валера Байярд поднял руку, но не успел ничего сказать, потому что прямо перед охранниками выросла Настя Петрова, если, конечно, слово «выросла» подходит для таких миниатюрных фигур.

– Драсьте! Меня зовут Настя Петрова. У нас совместное заседание гитарного клуба и КВН. Под патронажем Союза студентов ГФЮА. Мы уже почти закончили, дайте нам десять минут.

– Какое заседание? Ночь на дворе, никого в здании не осталось, – возмутился младший охранник.

– По распоряжению ректората, – быстро ответила Настя. – Готовим посвящение в студенты к сентябрю. Можете спросить у Елены Викторовны.

Старший положил руку на плечо младшему, словно хотел его успокоить:

– Через пятнадцать минут запираем входные двери. Будете уходить, закройте окна.

– Спасибо! Вы лучшие! – Настя протянула руку младшему охраннику, и тот недовольно ее пожал.

Попрощались у входа. Дождь утих, но ночь дышала влагой, точно рядом текла река. Чадов с Чивилевым пошли в сторону Триумфальной площади, Глафиру поджидал молодой мотоциклист с непроницаемо холодным от гордости лицом. Валера Байярд, закинув зачехленную гитару за спину, точно ружье, поглядел на Настю с Лизой и спросил:

– Подвезти вас? До метро, – он сделал