Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

— Все ясно, — раздались голоса.

Корягин наклонился к Бородихину, сидящему рядом:

— Комиссар, ты что-то скажешь?

Бородихин поднялся, пригладил рукой непокорные волосы. У него был такой вид, словно он выступает на очередном политзанятии, а не накануне грозного боя. Слегка улыбнувшись, он со вздохом проговорил:

— Ну, что вам сказать, боевые друзья? Вас не учить, вы все сами знаете. Не первый раз вам вступать в смертельную схватку с сильным и коварным врагом. Сейчас, когда придете свои корабли, соберите команды. Примите клятву, такую, как куниковцы давали перед высадкой на Малую землю.

Кто-то спросил:

— А текст клятвы нам дадите?

Бородихин отрицательно покачал головой.

— Не дам. Составляйте на кораблях. Пишите в ней те слова, которые вам подсказывает сердце.

Бородихин взмахнул рукой и громко, так, чтобы слышали все, сказал:

— Счастливый путь! Ни пуха ни пера!

И офицеры дружно ответили:

— К черту!

Все рассмеялись. Заулыбался и Корягин.

— По кораблям! — скомандовал он. — На берег не отлучаться, с корабля никого ив отпускать.

Новосельцев вышел вместе со Школьниковым.

— Да, — задумчиво протянул Новосельцев, — прямо в пасть врага.

— К черту в зубы, — подтвердил Школьников.

— После такого десанта американским и английским воякам стыдно будет. Мудрят со вторым фронтом, никак Ла-Манш форсировать не могут. А кораблей у них — уйма, много специальных десантных. У нас ни одного такого нет.

— А ну их… Они мастера чужими руками жар загребать!

Школьников нахмурился и вздохнул. Пройдя молча несколько шагов, он вдруг заговорил, торопливо, сбивчиво:

— Никогда не испытывал такого, как сейчас. Стыдно признаться. Все два с лишним года войны не думал о смерти, хотя каждый день рядом с ней хожу. Привык. А вот сегодня думаю о ней, и такое у меня появилось желание уцелеть в этом бою, так, чтоб даже не царапнуло. Всему виной, наверное, письмо Маргариты. Вчера получил. Просит сообщить об освобождении Новороссийска, пишет, что сразу же вернется туда. А самое главное — просит прощения за то, что так вела себя, пишет, что то была проверка временем, а теперь убедилась, что любит меня. Впервые написала «целую крепко». Это ведь любовь, Виктор.

— С норовом она, — заметил Новосельцев и подумал: «А моя Таня тоже такая».

— Это неплохо.

Новосельцев хлопнул его по плечу и весело сказал:

— А здорово, Володя, получится. Новороссийск возьмем, я женюсь на Тане, а к тебе приедет Маргариточка. И ведь это будет, пожалуй, через несколько дней.

Школьников опять задумался, сказал негромко:

— «Кому орден, кому слава, кому темная вода. Ни приметы, ни следа…»

— Да брось ты, Володька, ныть! — рассердился Новосельцев. — Комдиву доложу, что ты не в форме.

— Типун тебе на язык, — испуганно замахал руками Школьников. — Не вздумай в самом деле сказать. А то оставит дежурным по дивизиону. Это я сейчас. А там… Посмотришь, веселее меня не будет человека, когда в бой пойдем. — Он взял Новосельцева под руку и доверительно, понизив голос почти до шепота, сказал: — Когда-то война все же кончится. Пройдут годы, мы с тобой будем папами. Я привезу в Новороссийск своего сына и расскажу ему про Малую землю, как мы воевали. Увидит он руины и поймет…

— Руин не будет.

— Ах да, город восстановят, — спохватился Школьников. — Но памятные места останутся.

— Приедем вместе. Я тоже сына возьму с собой.

Они глянули друг на друга и рассмеялись.

— Размечтались…

У причала они разошлись. На прощание не обнялись, не пожали крепко руки. Это считалось нехорошей приметой.

Поднявшись па борт своего катера, Новосельцев спросил дежурного:

— На берегу никого нет?

— Все на месте.

— На берег никого не пускать.

Около носовой пушки сидели матросы. Радист Окальный бренчал на гитаре и тихо пел:

Да, час тяжелый наступилДля Родины моей.Молитесь, женщины, за нас,За ваших сыновей!

Эта песня у катерников появилась недавно. Пели ее на мотив старой песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…».

На корме около пустых стеллажей для глубинных бомб стояли рулевой Дюжев, комендор Пушкарев, кок Наливайко, моторист Бабаев. У всех веселые лица. Новосельцев услышал, как Дюжев говорил:

— Если ты, комендор, промажешь, то должен вдогонку снаряду спеть: «Вернись, я все прощу…»

Спустившись вниз, Новосельцев увидел в кают-компании парторга Ивлева и радиста Душко. Они готовили боевой листок.

— Этот номер отставить, парторг, — сказал Новосельцев, имея в виду боевой листок. — Срочно выпустить новый. Получен приказ о штурме Новороссийска. Соберите команду на палубу, я через несколько минут выйду.

— Есть собрать команду, — Ивлев бросился к трапу.

Когда команда выстроилась, Новосельцев поднялся на палубу. По лицам матросов Новосельцев понял, что они уже знают о предстоящем десанте. «Матросское радио работает быстро», — отметил он.

Подойдя к Пушкареву, которого вчера задело осколком и он стоял с забинтованной головой, Новосельцев спросил:

— В санчасть ходили?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Предлагали лечь в госпиталь?

— Предлагали. Но я доказал, что это ни к чему.

— Доказали?

— Раз я тут, значит, доказал.

— Разрешите, товарищ старший лейтенант, — обратился Дюжев, весело щуря глаза, — мы предлагали комендору посыпать на бинт цемент, а потом смочить водой. Затвердеет и будет отличный бронеколпак. Но он несознательный — не хочет.

Пушкарев покосился на него, но ничего не сказал.

— А где бескозырка? — спросил Новосельцев.

— Унесло взрывной волной.

Новосельцев нахмурился:

— Брюки порваны, бескозырки нет. А через несколько часов мы будем принимать на борт десантников. Даю час на то, чтобы всем иметь форменный вид. Катер привели в порядок, а о себе забыли. Боцман, почему недосмотрели?

Ковалев вытянулся.

— Через час все будет сделано.

— Чтобы каждый был как из-под утюга. Боевую задачу объясню после.

Когда Новосельцев ушел в свою каюту, моторист Бабаев проворчал:

— Для чего складки на брюках? Ночью нас так погладят…

— Салага ты замазуренная, маслопуп несчастный! — покачал головой Дюжев. — И за что тебе звание отличного моториста присвоили?

— А что — неправду говорю?

— Не то говоришь, — сердито шевеля усами, сказал боцман. — Помнить надо о традициях. Забыл, что ли, как матросы еще при Нахимове перед боем надевали чистое белье и парадную форму? О Нахимове-то читали вместе…

— Так то в книге, — смущенно пробормотал Бабаев и побежал в кубрик.

Ковалев посмотрел ему вслед и усмехнулся.

— Надо же, и тут спор завести. Ну и Бабаев!

Вскоре на катер пришел Бородихин. Новосельцев брился. На койке лежал выутюженный китель с белым подворотничком.

— Продолжай, продолжай, — сказал Бородихин, видя, что Новосельцев вскочил.

Он дождался, когда Новосельцев побрился и надел китель.

— Вот теперь поговорим, Как настроение матросов и старшин?

— Отличное.

— Подготовлены?

— Не совсем.

— Что стряслось?

В глазах Бородихина отразилась тревога.

— Ничего особенного. Одеты не совсем чисто и не по форме. Сейчас делают то же, что и я: бреются, надевают чистое белье.

Бородихин взял со стола раскрытую тетрадь.

Увидев тетрадь в его руках, Новосельцев смутился и спросил:

— Как вы думаете, не рановато?

— В самый раз, — сказал Бородихин убежденно и протянул Новосельцеву руку. — Заранее поздравляю.

В тетради было заявление Новосельцева о приеме в члены партии.

— У парторга есть еще несколько заявлений.

В каюту просунул голову боцман и доложил:

— Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Команду строить?

— Строить, — распорядился Новосельцев и предложил Бородихину: — Пойдемте наверх, посмотрите моих орлов.

— Затем и пришел.

Они поднялись па палубу. Около рубки увидели корзину с виноградом.

— Что это? — строго покосился на боцмана Новосельцев.

— Виноград, — невозмутимо ответил тот.

— Сам вижу, что не картошка. Откуда появился?

Бородихин весело прищурился.

— Подарок от рабочих совхоза, — пояснил Ковалев. — У Шабрина там зазноба. Через нее знакомство состоялось.

— Далеко видит кошачий глаз, — улыбнулся Бородихин и взял гроздь. — Ого, веточка, больше килограмма!

Бородихин и Новосельцев подошли к строю матросов.

— Смирно! — подал команду боцман.

Новосельцев придирчивым взглядом обвел каждого матроса. Потом довольно улыбнулся, скомандовал «вольно» и повернулся к Бородихину: