Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

— Когда это произойдет?

— В ближайшие дни.

— Тогда я остаюсь у вас до тех пор, пока сопка станет вашей.

После завтрака Уральцев, попросив связного, пошел в батальоны. В полдень он поднялся на вершину горы, где находился дежурный офицер. В бинокль он долго смотрел на открывшуюся перед ним картину. Вот разрушенное здание, причал, к которому в февральские ночи приставали катера с десантниками, левее Станичка, в которой теперь не видно ни одного уцелевшего дома. Еще левее находится кладбище, которое так и не удалось отбить у гитлеровцев. Оттуда плацдарм виден как на ладони. От кладбища идет дорога к горе Колдун. Большая часть ее осталась на нейтральной полосе. За дорогой Безымянная высота. На ней видны окопы противника, проволочные заграждения. Уральцев знал, что за Безымянной горой находятся вражеские батареи. Немецким корректировщикам удобно корректировать огонь своих батарей по всему плацдарму.

Опустив бинокль, Уральцев задумчиво произнес:

— Не понимаю, как десантники держатся на этом пятачке земли. Ведь противнику видны все окопы, все огневые точки, все орудия.

Дежурный офицер пожал плечами.

Уральцев опять поднес бинокль к глазам. Теперь он пытался найти в Станичке тот квартал, где его ранило. Но ни квартала, ни отдельных домов не существовало, сплошные развалины, заросшие бурьяном. Виднелись только траншеи. Вся Малая земля была изрезана ими. Уральцеву вспомнилось, как кто-то в штабе армии сказал, что на Малой земле общая длина траншей более ста километров. И сейчас, глядя на них, он подумал, сколько труда вложили солдаты и матросы, чтобы в каменистой земле прорыть траншеи, оборудовать блиндажи, соорудить позиции для пулеметов и орудий.

А все же где то место, где его ранило, где с риском для жизни его спас Лев Зайцев?

Кажется, вон там, где на бугре виднеется одна стена разваленного дома. Там находилось боевое охранение немцев. Пленного тогда взять не удалось. Но сам Уральцев мог оказаться в плену, если бы на выручку не бросился Лев Зайцев. Где-то он сейчас, этот парень? Кажется, его тоже ранило.

Не сводя взгляда с памятного места, Уральцев вспоминал друзей — разведчиков Глушецкого, Семененко, Крошку, Гриднева, Логунова… Свела их война, сдружила, а потом безжалостно разлучила, может быть навсегда. Эх, война, война…

Ночь Уральцев провел у пулеметчиков на самом левом фланге.

На рассвете он распростился с пулеметчиками и пошел с командиром роты в его блиндаж. Он не успел поговорить с ним, как командира роты вызвали по телефону в штаб батальона. Он пошел вместе с ним.

Штаб батальона оказался совсем близко, метрах в двухстах. Около блиндажа, укрытого скалой, сидели на земле человек двадцать, а на обрубке дерева сидел полковник. Это был Брежнев.

«Кабанов как в воду смотрел», — подумал Уральцев, подходя ближе.

У всех в руках, в том числе у полковника, были котелки и ложки. Брежнев что-то рассказывал, видимо смешное, потому что солдаты улыбались. Увидев Уральцева, Брежнев не выразил удивления, а только, кивнув головой в знак приветствия, спросил:

— Понравились ребята из сто седьмой?

— Ребята что надо, — ответил Уральцев.

— Присаживайтесь за солдатский обед.

— Не откажусь.

Уральцеву дали котелок, а ложка у него была своя.

Покончив с обедом, Брежнев вынул пачку «Казбека».

— Теперь покурим, — сказал он, протягивая пачку желающим.

Папиросная коробка враз опустела.

— За обед благодарствую, — сказал Брежнев. — Повар у вас отменный. Плохо, что не хватает витаминов. Но тут не его вина. Наши интенданты стараются, однако не всегда им удается добыть то, что надо. Вашему командующему в день рождения преподнесли дорогой подарок. Что — думаете? Две головки чеснока. Он дал друзьям по зубочку, а те натирали хлеб и ели с таким наслаждением, словно неделю были голодными.

— Да, — протянул кто-то из солдат. — Я бы за головку чеснока или лука отдал две банки американской тушенки.

— Мы знаем, — продолжал Брежнев, — что есть немало случаев заболеваний авитаминозом, куриной слепотой. Мы принимаем меры, но, к сожалению, многое зависит не от нас. Недолго, однако, товарищи, сидеть нам на этом пятачке. Вероятно, вы сами чувствуете, что назревают события, что скоро соединим Малую землю с Большой и двинем вперед.

— Это точно, товарищ полковник, — заметил один солдат, — Есть у нас такое предчувствие.

— А готовы вы к этому? — спросил Брежнев, обводя всех взглядом. — Есть такая болезнь — окопная. Месяцами сидит солдат в окопе, надежно укрыт от пуль и снарядов. И вырабатывается у него боязнь пространства.

— Чего греха таить, товарищ полковник, есть у нас такое заболевание, — сказал сержант, сидящий справа. — Разговоры у нас об этом идут.

— Это хорошо. Вам предстоит бой за пятую сопку. Экзамен вашей бригаде.

— Заберем. Она у нас как чирей на шее.

— Вопросы у вас ко мне есть? — спросил Брежнев, глянув на часы. — До вечера хотел бы побывать и в других батальонах.

Вопросы, конечно, оказались. Ответив на них, Брежнев поднялся.

— До следующей встречи. — Подозвав Уральцева, он сказал: — Об опыте партийно-политической работы в обороне, пожалуй, поздновато писать. А вот о бое за пятую сопку, о том, как политработники готовят личный состав к наступательным боям, следует уделить побольше внимания.

— Я такого же мнения.

— Долго намерены пробыть тут?

— Пока сопку не возьмут.

В землянке политотдела находился только один солдат. Оказалось, что все работники политотдела ушли в «клуб» на концерт. Клубом назывался просторный цементированный подвал, где когда-то хранилось вино в больших бочках. Вина в бочках не было, а бочки использовали на строительстве блиндажей и для поварских нужд, подвал приспособили под санчасть. Когда раненых не было, здесь демонстрировали кинофильмы и устраивали концерты художественной самодеятельности. Да, в бригаде за месяцы обороны усилилось не только движение снайперов, но развилась и художественная самодеятельность. Бывший политрук пулеметной роты Николай Гавриленко стал начальником клуба.

— А что сегодня в клубе? — поинтересовался Уральцев.

— Полковник Брежнев прислал армейский ансамбль песни и пляски, — пояснил солдат. — Полковник вручал ордена и партбилеты. Потом беседовал с солдатами, сфотографировался с ними. Концерт дается для награжденных и молодых коммунистов.

— А Брежнев в клубе?

— Он ушел в политотдел корпуса.

«Так и знай, ночью появится в других бригадах», — подумал Уральцев, завидуя энергии начальника политотдела армии.

Сам он устал, и не было желания идти в клуб. Не раздеваясь, лег на ту койку, на которой спал позавчера.

Он заснул не сразу. Одолевали разные мысли. Завтра предстоит бой, солдаты и офицеры будут штурмовать вражескую позицию, а он будет где-то поблизости наблюдать, а после боя спрашивать, кто отличился, потом напишет об этом небольшую статью. Но ведь он сам умеет воевать. Умеет! В этом все дело. Не лучше ли попросить назначить его на политработу в одну из бригад. А то ведь после войны найдутся умники, будут говорить, дескать, кто-то воевал, а кто-то наблюдал за тем, как воюют, действовал карандашом, а пистолет из кобуры ни разу не вынимал.

Длинный день в августе. И жаркий. К концу дня у Уральцева гудели ноги от подъемов и спусков в гору и под гору. На наблюдательный пункт пришел, когда солнце коснулось горизонта. Здесь находились полковник Косоногов, подполковник Кабанов и еще несколько офицеров. Поздоровавшись, Уральцев устало опустился на обрубок дерева.

Через полчаса должна заработать артиллерия. Уральцев посматривал на озабоченные лица офицеров, но ни с кем не заговаривал, понимая, что сейчас не до него. Он знал, что артиллерийская обработка обороны противника будет недолгой. Штурмовой отряд ворвется во вражеские траншеи с фланга. В наступивших сумерках противник не будет иметь возможности вести прицельный огонь. План штурма сопки, разработанный Косоноговым, неплох. Весь расчет на внезапность. Но если противник разгадает замысел, то обстановка осложнится. Как в таком случае будет действовать командир бригады, Уральцев не знал, но, видимо, какой-то вариант имелся.

Кабанов вынул из кармана листовку, протянул Уральцеву.

— Получили из политотдела армии. Накануне наступления раздадим по ротам. Судя по ней, недалек тот день, когда Малая земля соединится с Большой.

Уральцев прочитал:

«Боевые товарищи! Приближается время освобождения Тамани от вражеских банд. Ваша роль в этом огромна, за вашими боевыми действиями с напряжением, с надеждой будет следить весь народ. Военный совет выражает уверенность, что войска левого фланга советско-германского фронта, верные своим боевым традициям, будут идти в ногу со всей Красной Армией. К полной победе над врагом, к торжеству нашего правого дела…»