Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Почему-то думают некоторые, что у государства не грех загребать, считая, что это не отражается на всех других.

— Всем одинаково и все одинаково не будет. Найдутся изворотливые, хитрецы, которые себя забывать не будут, — говорил о своих опасениях Саркисян.

— Законы будут приняты такие, что мразь не посмеет вылазить на арену. Будут наказаны, если пойдут против общества. Коммунизм строить будем. Это когда все по справедливости, всем сколько надо попадет, лишнего не возьмут. Для этого всем надо будет хорошо работать не только для себя, но и для других. Вернее, для других, тогда и тебе попадет. Без плетки. Сознание будет такое высокое, что каждый поймет, что к чему, без принуждения, — рисовал будущее общество после войны Ген.

— Поживем — увидим. Пока нужно войну закончить, и большего желать не надо. А там уже сама по себе справедливость наступит, и места для подлости не будет. За что воевали? — спросил себя и всех остальных Дьяков.

— За справедливую жизнь, чтобы подлостей не было.

— То-то.

Большинство верили, что наши страдания, потери не пройдут бесследно для оставшихся в живых и отразятся на всей последующей их жизни. Война очистит помыслы и души людей от скверны, подлости, и люди лучше будут понимать друг друга, все будут работать для всеобщего блага, как сейчас сообща весь народ наш добывает победу над врагом. Так мы думали и надеялись, и об этом в основном и был поздний ночной разговор за скромным солдатским застольем. Не может столь выстраданная победа, а в ней никто уже не сомневался, не пойти на благо и процветание всех народов нашей страны на веки вечные.

Проснулся с тяжелой головой. Должно быть, перепил. Трудно было вставать. Не лучше чувствовали себя Манько и Наумов, особенно Наумов. Все мы были хорошо «мятые».

С трудом собрался, ополоснул лицо, шею, быстро оделся. Нужно успеть снять пробу, чтобы народ не ждал меня.

Снятие пробы стало формальностью, но ее нужно соблюдать. Пища уже приготовлена и будет роздана и съедена. Повара проверены и научились готовить. Кто-то должен юридически отвечать за качество приготовления пищи, за ее безопасность. Вначале приходилось много заниматься поварами, санитарно-гигиеническими вопросами и технологией приготовления пищи, не обходилось и без того, чтобы запрещать выдачу некачественной пищи на свою же беду и наказание. Так что снимать пробу надо. Выскочил на улицу. Сразу сковало всего холодом, перехватило дыхание, веки слипались от мороза. Только сейчас почувствовал, какой стоит сильный, насквозь пробирающий холод. Такая суровая зима, и мы ее выдержали. Вокруг много снега, сугробы, а в оврагах можно и с головой провалиться. Несколько дней назад во время боев не замечали этого. Даже снега не было в местах, где шли бои — растаял от огня, копоти и дыма. И не очень-то мерзли — горячо было. А здесь, во дворах и в овраге, белым-бело от снега.

Завтрак был готов, и ждали меня. Народ уже собрался возле кухни и склонял меня, должно быть, до прихода. А сейчас не зло подшучивали. Я редко употреблял алкоголь, не видел в нем радости, и меня к нему не тянуло. Личный состав никогда не видел меня в состоянии алкогольного опьянения, поэтому удивлялись моему внешнему виду. Завтрак взял на троих. Пришли Манько с Наумовым. Позавтракали. Наумов нашел среди остатков, чем похмелиться, труднее всего было ему.

Планировал вырваться в медсанвзвод. Хотелось поздравить коллег, увидеть Майю, но пока не выходило по времени и не знал, где они размещены. Ко мне все шли на перевязку больные. Добился изготовления крышки и охраны колодца. Проверил наличие и качество продуктов на кухне. Хлеб был замерзший — ледяные кирпичи: ножом с трудом резался, крошился ледяными осколками. Приняли решение выдавать его на сутки, чтобы согревался у людей.

Наступило время обеда. Снял пробу и принес в медпункт как обычно — на нас троих: меня, Николая и Костю. В двух котелках борщ на одного и двоих, в третьем котелке каша с мясными консервами и подливой на троих. Хлеб получил еще утром на целый день и сахар. Поставил обед на стол. Зашел Костя. Потирая руки, проговорил задорно:

— С мороза горяченькое пожрать неплохо.

Помыл руки и подошел к столу. Я пошел к умывальнику мыть руки. Обычно первое блюдо Костя ел из котелка, в котором было на одного человека, а из второго, где было на двоих, мы с Манько ели вместе. Здесь, в доме, были тарелки, но мы ими не пользовались. В зеркале через плечо увидел, как Костя подошел к столу, взял полный котелок, в котором был борщ на двоих, и слил с него жидкую часть в другой котелок, в котором было на одного. Котелок, с которого слил жидкую часть, поставил перед собой, сказав при этом:

— Где тут поменьше — мой котелок, — и стал кушать густое содержимое, где было борща на двоих.

Я, пораженный увиденным, все мыл руки, когда кончилась вода в умывальнике, вытер руки и не знал, как мне дальше поступить. Я не мог отойти от умывальника, все стоял, вытирал давно уже сухие руки. Что делать? Тут же разоблачить? И тогда?.. Что же потом? Выкинуть его из медпункта со скандалом? Быть вместе как были я уже не смогу. Затеять ссору, а может быть, драку? Я никогда не дрался и с подобной подлостью не встречался. Накинул шинель и выскочил на улицу. Он спросил вслед, буду ли кушать. Ответил, что сыт пробой, и хлопнул дверьми.

Встретился Манько.

— Обедал?

— Нет, не хочется, кушай, мне не оставляй. Я по делам.

И быстро ушел по степи в мороз, сугробы, к оврагу, к реке Царице. Если бы можно было, убежал бы далеко-далеко. Быстрой ходьбой успокоился немного и стал жалеть, что не разоблачил его на месте. Ругал себя слюнтяем, трусом. Действительно, почему не разобрался с ним сразу по горячим следам? Сдрейфил?

Пошел вдоль речушки. Левый берег, более высокий и крутой, был пронизан траншеями, между которыми виднелись входы в землянки, блиндажи. Немало землянок было на правом берегу. Русло Царицы промерзло, воды, должно быть, было мало, зато много намело снега — лежали высокие причудливые сугробы. Хотелось пройти в медсанвзвод, но не знал, где они и куда идти. Много стояло воинских частей вокруг, где шел. Возвращаться в роту не хотелось. Шел по каким-то улицам, дорогам, сугробам около двух часов. Затем вернулся в расположение роты. Все стояло на своих местах. В медпункте никого не было. Стол убрали, перемыли посуду. Решил все же объясниться с Наумовым. Нашел его в транспортном взводе возле колесных машин. Отозвал в сторону и сказал ему:

— Разбираться не будем. Ты должен уйти из роты, немедленно, сегодня же или устрою большой скандал, и с позором вынужден будешь бежать из бригады.