Лекарь (СИ) - Смитт Таня

Соня, чувствуя настроение гостя, снова заплакала, теперь уже тихо и легко.

Начиная с этого дня Женькины дни превратились в одно сплошное ожидание. Он прислушивался к любым звукам, доносящимся из вне и высматривал в толпе знакомый силуэт. Варвар был уверен, что пройдет пара дней и Тихон, живой и бодрый, снова замаячит где-нибудь поблизости, доказывая приятелю свою настоящность. Однако прошел первый день, его сменил следующий, а Женька продолжал прислушиваться к шагам за Сониной дверью. Девочка никак не хотела расставаться со своим нечаянным гостем, закатывая истерики всякий раз, когда замечала Женькины попытки привычно сбежать. Дергачев ревниво воскрешал в памяти те дни, что предшествовали появлению Тихона на склонах оврага, и повсюду искал соответствия. Иногда его заносило совсем далеко, и он начинал верить в необходимость создания разного рода экстремальных ситуаций, магнитом притягивающих воскресшего брата. Через неделю тотального одиночества Женька отправился в больницу.

«Тело гражданина Моськина забрали родственники, три дня назад» — равнодушно сообщила ему тетка регистраторша и захлопнула перед обескураженным Женькой маленькое информационное окошко.

«Как забрали? Какие родственники?» — потерянно прошептал Женька и вдруг понял, что никакого воскрешения не было. Тихон просто потерял сознание, а при его способности к мгновенной регенерации и всяким прочим особенностям, нетрудно догадаться, что, провалявшись под землей некоторое время, он просто пришел в себя.

Осознание этого простого факта еще долго удерживало Женьку в состоянии некоего анабиоза. Он отчаянно боялся признаться себе в том, что его рассуждения имеют почти научное объяснение и справедливы. Варвар покачал головой, не желая мириться с неизбежным и направился к Соне, чтобы попрощаться. Странная девочка откровенно пугала его. Похороны господина Игната прошли незаметно. В нынешних реалиях было не принято устраивать зрелищность из столь печальных событий. Девочка Соня в этот день просидела возле Женьки, крепко держа его за руку и молчала.

«У тебя есть кто-нибудь из родни?» — отважился поинтересоваться Женька, когда молчание стало совсем невыносимым.

Соня или не расслышала вопрос, или не поняла его смысловое наполнение, продолжая тискать в хрупких ладошках жилистую Женькину кисть и молчать.

«Мне нужно возвращаться на юг, в горы. — делился планами Женька и тем не менее продолжал неподвижно сидеть рядом с Соней, — но я не хочу уезжать. Не знаю, что меня удерживает здесь, но думаю, что если уйду, то упущу что-то важное.»

Соня отчаянно замотала головой, раскидывая по плечам непричесанные волосы. Если бы она могла исторгнуть из себя хотя бы одну фразу, то наверняка Женька бы узнал, что уезжать ему совсем не обязательно и что интуиция его не подводит. Но говорить она не умела, а Женька ее намеков не понимал. Поэтому, как только утро нового дня постучалось в не зашторенные окна Сониной квартиры, Женька, не прощаясь, выскользнул на лестницу, не в силах больше выдерживать общество странной барышни.

Глава 56.

«Я ждал тебя, Тихон, — расслышал я где-то неподалеку знакомый голос. — я был уверен, что однажды ты совершишь очередную глупость и вернешься ко мне. Скажи мне, мой мальчик, что побудило тебя так нелепо подставляться? Чего ты добился проявлением своего так называемого героизма? Ничего, Тихон. Ну разве что только того, что обрек своего Женю на вечное одиночество!»

Слова Фила просачивались сквозь некую преграду и достигали моего сознания с некоторым опозданием, поэтому его обвинительная речь звучала в виде старого радио, транслирующего записи фондов. Я привычно поморщился и принялся шарить глазами по пустынной улице, отыскивая звуковой источник.

«Ты умирал слишком долго, Тихон, поэтому сейчас не сможешь сразу увидеть того, к чьим словам следовало бы все же прислушиваться время от времени,» — осуждающе произнес Фил и негромко рассмеялся.

Улица, где я снова оказался, была мне знакома, по ее обеим сторонам все так же теснились уютные домики с яркими крышами, однако среди них не было ни одного, который ждал бы меня.

«Ты отдал свой дом мне, — снова прозвучало неподалеку, — твои действия и поступки никогда не отличались наличием здравого смысла. Теперь ты вынужден скитаться, мой мальчик, до конца времен. Без постоянного пристанища. Ты стал бомжом, Тихон, и в том исключительно твоя заслуга.»

Я обернулся на звук и наконец-то воткнулся глазами в знакомую стройную фигуру, облаченную в строгий парный костюм. Сейчас Фил выглядел куда презентабельнее, чем в нашу первую встречу, и я искренне порадовался за него.

«Тихон, — тут же отреагировал на мою эмоцию надменный брат, — твое огромное мертвое ныне сердце рождает во мне гамму разных соображений. Возможно, я ошибался, мой мальчик, считая тебя непродуманным идиотом. Ты никогда не был им, и прости меня за резкость суждений. Ты был и остаешься непростительно добрым и мягким человеком, способным растрогать своим участием даже сурового прагматика, каким я считал себя всю свою земную жизнь. Чего уж говорить о безродном бродяге, наделенным еще более чувствительной душой.»

Едва слышно добавил Фил и сделал мне приглашающий знак.

«Пойдем, Тихон, я приглашаю тебя в мои хоромы. — негромко проговорил Филип и, не дожидаясь моего согласия, медленно побрел вдоль узкой улицы. — Мне скучно там одному, — продолжил он, едва мы подошли к распахнутой настежь двери, — но здесь так принято. Там, в земной жизни мы вправе набивать свой дом приятелями и подружками, скрашивая свое одиночество их разношерстной компанией. Здесь все по-другому, Тихон. Из всех развлечений нам доступны только воспоминания. Иногда я думаю, что слишком мало я уделял времени для расширения своего кругозора. Мне не хватает моих запасов, чтобы заполнить ими все время мира. Скажи мне, Тихон, о чем ты будешь вспоминать, скитаясь по вечности?»

Я буду вспоминать свои опыты и безродного бомжа, ставшего мне братом, хотел ответить я и вдруг вздрогнул от новой мысли, вспыхнувшей в моем мозгу.

«Фил, неужели я больше никогда не смогу вернуться обратно? — проговорил я, внутренне холодея, — что мне нужно сделать для этого?»

Вечно сдержанный Фил весело захохотал, будто я сказал нечто невероятно смешное. Потом вдруг внезапно натянул на утонченное лицо строгую маску и серьезно отозвался, тщательно проговаривая каждый звук.

«Уже ничего, Тихон. Наслаждайся вечностью, мой мальчик»

Его слова еще звучали в моей голове, когда я снова оказался на узкой пыльной улице. Здесь для меня не было места, как, впрочем, и везде, куда бы я ни направился. Торчать столбом посередине пыльной улочки я посчитал некрасивым, и медленно побрел дальше, привыкая к выбранной роли. Фил был прав. Тут не было ничего, способного поразить воображение, кроме тех мыслей, что без счета наполняли теперь мою голову. За сотню лет моего земного существования мне было чего вспомнить, однако мои размышления упрямо возвращали меня на осенний галечный пляж, обдуваемый пронзительным ледяным ветром. Там, на сырых камнях я неизменно видел скрюченную тощую фигурку, всегда одинаково приветствующую меня неизменным «Здорово, коли не шутишь». Я мысленно останавливался рядом, и на этом мои воспоминания обрывались. Мне нестерпимо было даже думать о том, чем продолжилось наше спонтанное знакомство тогда, сотню лет назад. Иногда я забредал к Филу, и мы долго сидели с ним молча, любуясь в приоткрытое окошко каждый своими картинами, рожденными в подсознании. Постепенно я приходил к выводу, что в потустороннем существовании есть свои плюсы. Здесь я, по крайней мере, больше не чувствовал боли, меня покидали разного рода эмоции, а им на смену приходила невероятная легкость, спокойствие и тишина.

Как-то мы сидели так в полном молчании, перебирая в голове давние эпизоды жизни, и я уж было хотел поделиться с Филом своими наблюдениями относительно полной безмятежности, как вдруг меня будто выбросило из кресла, причудливо изогнув дугой. Фил без особого любопытства наблюдал за моими кривляниями, никак не комментируя их. А меня продолжало корежить. К счастью, мои пируэты не причиняли мне физических неудобств, оставляя мое тело без привычных ощущений. Кресло, на котором я предавался воспоминанием, было грубо отброшено в сторону моим неловким движением, а моя извивающаяся тушка безвольно обрушилась на пол, продолжая испытывать меня на гибкость. Мои невероятные упражнения внезапно дополнились странным, давно забытым ощущением, которое в земной жизни я называл болью. Она прожигала меня насквозь, ломая и выкручивая каждый мой сустав.