Властелин Севера. Песнь меча (сборник) - Бернард Корнуэлл

Король не остался, чтобы поесть. Он помолился в церкви, дал серебра монастырю, а потом взошел на «Халигаст» и исчез, направившись вверх по течению.

А я должен был взять Лунден и отдать всю славу моему кузену Этельреду.

Призыв встретиться с мертвецом пришел спустя две недели после визита Альфреда и застал меня врасплох.

Каждое утро, если снег не был слишком глубоким, у моих ворот собиралась толпа просителей. Я был правителем Коккхэма, человеком, вершившим правосудие. Альфред даровал мне такое право, зная, как это важно для строительства его бурга. Он дал мне еще кое-что. Я имел право забирать десятую часть каждого урожая в Северном Беррокскире. Мне приводили свиней, скот, приносили зерно, и на эти доходы я платил за строевой лес, из которого возводились стены, платил за оружие тех, кто эти стены охранял.

Такие права давали мне широкие возможности, и Альфред мне не доверял – поэтому приставил ко мне проныру-священника по имени Вулфстан, в чьи обязанности входило присматривать, чтобы я не воровал слишком много. На самом деле воровал сам Вулфстан. Он пришел ко мне летом с полуухмылкой на лице и заявил, что пошлина, которую мы собрали с речных торговцев, не поддается учету, значит Альфред никогда не сможет проверить, правильны ли наши счета. Он ожидал моего одобрения, но вместо этого получил весомый удар по башке с выбритой на ней тонзурой. Я отослал его к Альфреду под стражей с письмом, рассказывающим о его нечестности… А потом украл пошлину сам.

Священник был дураком. Никогда, ни за что не рассказывай другим о своих преступлениях – если только преступления эти не такие огромные, что их уже не утаить. А в последнем случае описывай их как «политику» или как «искусство управления государственными делами».

Я сам воровал не много, не больше, чем воровал бы любой другой на моем месте. И работа над стенами бурга доказала Альфреду, что я свое дело знаю. Я всегда любил строить. И на свете есть не так уж много более приятных дел, чем беседа с искусными людьми, которые пилят, обтесывают и сколачивают доски и бревна.

Помимо строительства я еще вершил правосудие, и вершил неплохо, потому что мой отец, лорд Беббанбурга, в Нортумбрии, научил меня: таков долг лорда перед людьми, которыми он правит. Люди многое простят своему повелителю, пока он их защищает.

Поэтому каждый день я слушал о людских невзгодах, и недели через две после визита Альфреда, утром, под моросящим дождем, две дюжины людей стояли на коленях у дверей моего дома. Теперь я уже не вспомню все их жалобы, но, без сомнения, среди прочих встречались и обычные жалобы на передвинутые межевые камни и на невыплаченное приданое.

Я быстро вынес решения, руководствуясь при этом поведением жалобщиков. Обычно я считал, что тот, кто ведет себя дерзко, – врет, а тот, кто плачет, пытается пробудить во мне жалость. Сомневаюсь, что мои решения были верны, но люди почти всегда оставались довольны приговорами и знали: я не беру взяток, чтобы подыграть богатым.

Но я хорошо запомнил одного из просителей, явившихся тем утром. Он пришел один, что было необычно, потому что большинство людей приходили с друзьями и родственниками, чтобы те подтвердили истинность претензий. Но этот человек явился один и все время пропускал остальных вперед. Он явно хотел поговорить со мной наедине, и я заподозрил, что он собирается отобрать у меня много времени. У меня появилось искушение закончить разбор дел, не дав ему аудиенции, но в конце концов я все же позволил ему высказаться – и он сделал это милосердно кратко.

– Бьорн тревожит покой там, где я живу, господин, – сказал он.

Он стоял на коленях, и я видел лишь его спутанные пыльные волосы.

На мгновение я не понял, о чем речь.

– Бьорн? – требовательно переспросил я. – Какой такой Бьорн?

– Это тот, кто тревожит по ночам покой там, где я живу, господин.

– Датчанин? – в замешательстве спросил я.

– Он является из могилы, господин, – ответил этот человек.

И тут я понял, о чем он, и шикнул, чтобы священник, записывавший мои приговоры, не услышал лишнего.

Я запрокинул голову просителя и заглянул ему в лицо. Судя по его выговору, я решил, что он сакс, но он мог быть и датчанином, в совершенстве говорившим на нашем языке. Поэтому я обратился к нему по-датски:

– Откуда ты пришел?

– Из потревоженных земель, господин, – ответил он тоже по-датски.

Но, судя по тому, как он калечил слова, он не был датчанином.

– Эти земли лежат по ту сторону пограничной дороги?

Я снова перешел на английский.

– Да, господин.

– И когда Бьорн снова потревожит тамошние земли?

– Послезавтра, господин. Он приходит после восхода луны.

– Тебя прислали, чтобы ты проводил меня туда?

– Да, господин.

Мы уехали на следующий день.

Гизела хотела отправиться со мной, но я не позволил, потому что не совсем доверял тем, кто меня позвал. Вот почему я взял с собой шестерых людей: Финана, Клапу, Ситрика, Райпера, Эадрика и Кенвульфа. Трое последних были саксами, Клапа и Ситрик – датчанами, а Финан – вспыльчивым ирландцем, который командовал моим личным отрядом. И все шестеро дали мне клятву верности. Моя жизнь была их жизнью, их жизни были моей.

Гизела же осталась за стенами Коккхэма, под охраной прочих моих воинов и фирда.

Мы ехали в кольчугах, при оружии. Сперва мы отправились на северо-запад, потому что Темез вздулся от зимних дождей и снега, и нам пришлось долго ехать вверх по течению, чтобы найти достаточно мелкий брод и переправиться на другой берег.

Брод нашелся у Веленгафорда, еще одного бурга, и я заметил, что его земляные стены не закончены, а необработанный лес для палисада гниет в грязи. Командир гарнизона, человек по имени Ослак, пожелал узнать, зачем мы переправляемся через реку. То было его правом, потому что он охранял эту часть границы между Уэссексом и беззаконной Мерсией. Я сказал, что из Коккхэма сбежал дезертир и мы полагаем, он скрывается на северном берегу Темеза. Ослак поверил в нашу историю. Скоро она достигнет и ушей Альфреда.

Нас вел человек, который привез мне вызов от мертвеца. Его звали Хада, и он сказал, что служит датчанину Эйлафу, чье имение граничит с восточной стороной Веклингастрет. Это превращало Эйлафа в жителя Восточной Англии и подданного короля Гутрума.

– Эйлаф – христианин? – спросил я Хаду.

– Мы все христиане, господин, – ответил Хада. – Так пожелал король Гутрум.

– Итак, что же носит на шее Эйлаф?

– То же, что и ты, господин, – сказал Хада.

Я носил амулет в виде молота Тора, потому что не был христианином. Ответ Хады сказал мне, что Эйлаф, как и я, поклоняется древним богам, хотя притворяется, будто верит в бога христиан, чтобы ублажить Гутрума. Я знавал Гутрума в те дни, когда тот возглавлял огромную армию, напавшую на Уэссекс, но теперь он старел. Он принял религию врага и, похоже, больше не хотел править всей Британией, довольствуясь обширными плодородными полями Восточной Англии – своего нынешнего королевства.