Волшебный свет любви - Наталья Батракова

– Для меня твое «вперед» в данной ситуации – шаг назад, – устало заметила Катя. – Почему ты никак не хочешь меня понять? В одну и ту же воду дважды не входят! Что здесь, что там, что на другом конце земного шара – журналистика меня больше не интересует. Это первое. Второе и самое главное на сегодняшний день: я не могу оставить отца. А уж тем более сейчас, когда он в больнице в предынфарктном состоянии.

– Я не знал, что он болен… Ты об этом ничего не говорила, – слегка растерялся Генрих.

– Я и сама не знала. В пятницу «скорая» забрала, вот все и открылось. Так что не до переездов мне.

– Ну, это вопрос легко решаемый, – тут же нашелся он. – Устроишь свою жизнь, позовешь отца. Это не проблема, вопрос времени. И с лечением можно будет здесь все решить.

Катя тяжело вздохнула. Похоже, разговор с Геной складывался, как у слепого с глухим.

– Ген, я знаю своего отца – он никогда и никуда не поедет. Так что давай закроем тему переезда. И вообще, если честно, ничего не имею против тех, кто ищет райской жизни за тридевять земель. Но я живу по другому принципу: где родился – там и пригодился. Только нечто из ряда вон выходящее может меня сдвинуть с места.

– Никогда не говори «никогда», – упрямо стоял на своем Вессенберг. – Тогда уж честность за честность: неужели не понятно, что я хочу, чтобы ты была рядом, чтобы мы были вместе? Вместе с твоим отцом, с твоей мачехой. Да с кем угодно!

– Гена, я люблю другого человека, – тихо произнесла Катя.

– То есть?

– Я люблю другого человека, – чуть громче повторила она.

На этот раз пауза продлилась еще дольше.

– Ясно… Не вовремя я позвонил, – выдавил он, огорошенный. – Почему-то я так и подумал, когда первый раз услышал, что ты собралась разводиться. Показалось, будто что-то не договариваешь.

– Тебе в самом деле показалось. Я полюбила этого человека после того, как подала на развод.

– А он тебя любит? – после раздумья спросил Вессенберг.

– На сегодняшний день для меня это неактуально.

– Почему?

– Потому что мы расстались.

– Вот как? В таком случае я даже не буду спрашивать, кто он и что собой представляет, – повеселел Генрих. – Влюбленность это. Мимолетное увлечение. Пройдет. Считай, что я этого не слышал. Ладно. Мне тут надо по делам… В общем, ты меня, конечно, отчасти расстроила, но я готов ждать дальше. Надежда умирает последней. Все, побежал. Пока, – словно боясь услышать еще что-то не очень приятное, быстро окончил он разговор.

– Пока, – Катя вернула трубку на место и задумалась.

«Ничего ты, Генка, не понимаешь в законах времени.

И в бесконечности тоже… Не влюбленность это, – вздохнула она. – А поздравить меня в итоге забыл. Ну, с днем рождения вас, Екатерина Александровна… «Я сама себя поздравлю и итоги подведу», – вспомнила она строчки своего же стихотворения. – Пора чего-то поесть», – прислушалась она к желудку, настойчиво подававшему сигналы голода.

Тут же снова зазвонил телефон. На сей раз это действительно был Потюня.

– Привет! Слава богу, нашлась, – облегченно выдохнул он. – С днем рождения тебя.

– Спасибо.

– Спасибо, – хмыкнул он. – В прямом и в переносном смысле с днем рождения! Или возрождения. Я вчера полгорода перевернул, не знал, где тебя искать. И на Чкалова дважды был: ни тебя, ни машины. Боялся утром сводки милицейские читать.

– А что так? На самоубийцу вроде не похожа.

– Еще как похожа! Хотя, если сказать точнее, на камикадзе, – угрюмо заметил он. – Ты в интернет давно заглядывала? Свой блог не возникало желания почитать?

– У меня интернет не работает. К тому же была уверена, что блог еще вчера удалили.

– Как же, попробуй его теперь удали! – усмехнулся Венечка. – Разве что вместе с газетой. У нас благодаря твоей странице рейтинг до небес подскочил. Самая читаемая газета за последние двое суток. Народ жалуется, что сайт тормозит, медленно открывается из-за наплыва посетителей. Майков только что заходил: судя по статистике, тебя полмира читает: Россия, Украина, Германия, Америка. Статистика зашкаливает, народ бросился все твои публикации изучать. Не удивлюсь, если кому-то придет в голову выдвинуть тебя на журналистскую премию. Пулитцеровскую, к примеру.

– Ну, это ты загнул, Венечка, – грустно улыбнулась Катя.

– Вот так: век живи, век учись. Можно всю жизнь чего-то там кропать – и никто твоей фамилии не запомнит. А можно одномоментно стать звездой. Со вчерашнего вечера даже форум открыли: протестуют против увольнения.

– Кто протестует?

– Кто-кто, читатели, народ. Что удивительно, даже журналисты тебя поддерживают. Есть, конечно, те, кто язвит, но в общей массе они погоды не делают. Быстро затыкаются, вернее, их затыкают твои сторонники. Представляю, что начнется, когда сегодняшний номер прочитают.

– А что там?

– Твоя статья и послесловие. Практически без купюр. Мария Ивановна только слегка подкорректировала.

– Мария Ивановна? Она выздоровела?

– Любаша ее вызвала. Что да как – не знаю, только та сразу после ее звонка прибежала. Сделала – и заплаканная до вечера ходила. Нам тут всем вчера впору было зарыдать. Такой сыр-бор разгорелся, не передать!

– Из-за статьи? – тихо уточнила Катя.

– А из-за чего еще? В редакцию из других газет трезвонили, спрашивали, будем ли печатать. Никто не знал, что ответить. Жоржсанд даже планерку отменила. Закрылась в кабинете, все кому-то названивала, с кем-то советовалась. А затем приказала передвинуть материал о колонии на четверг, а в номер дать статью о профессоре.

– А выпускающим кто был?

– Росомахин. До последнего момента ждал. Все бормотал: правильно Катька делает, что уходит и концы обрубает. Мол, ты слишком тонкая натура, не выжить тебе здесь. Признался, что по молодости не раз пытался порвать с журналистикой, но возвращался. О чем до сих пор периодически сожалеет… Кать, если между нами: ты куда собралась переходить? Никто не поверит, что ты решила остаться без работы. Вчера вдруг все вспомнили о слухах месячной давности: тебя то ли в Москву позвали, то ли в Германию. И по всем законам жанра ты обязана была громко хлопнуть дверью, что ты и сделала. Этакий пиар-грохот. Так куда лыжи навострила, признавайся?

– И ты туда же, – тяжело вздохнула Катя. – Почему всем так хочется меня куда-нибудь отправить, трудоустроить?

– А почему бы и нет? Тем более, там у тебя друг-однокурсник, сама рассказывала. Поможет. Если выгорит, перетянешь и меня. Я здесь больше не могу. Так все задрало: и страна, и экономика, и жены, и дети. Германия, конечно, предпочтительней.