Гарсиа Маркес - Сергей Марков

И Кортасар в разговоре со мной вспомнил тот вечер — кто-то заговорил об О’Генри, процитировал «Дороги, которые мы выбираем»… Это был своего рода прощальный вечер — перед развалом группы «бума» латиноамериканской литературы XX века.

Кармен всё увеличивала обороты по «раскрутке» Маркеса. Его имя становилось международным брендом. Известная компания обратилась с предложением выпустить шипучий прохладительный напиток «Гарсиа Маркес» с портретом, но писатель отказался, сославшись на то, что «всё уйдёт в пену».

Проявляя силу воли, воспитанную ещё дедом-полковником и закалённую десятилетиями лишений, он не давал себя оглушить «медными трубами». Живя в большом особняке в самом престижном районе Барселоны с прислугой, сторожем-садовником, бывшим нападающим сборной Каталонии по футболу, он установил для себя железный распорядок дня (на то время, когда не был в отъезде). Утром легко завтракал, после кофе с первой сигаретой садился за печатную машинку до трёх часов дня, при этом в доме соблюдалась полная тишина, отключался телефон, хозяина не должны были беспокоить ни в коем случае. Затем — обед, приготовленный поваром и кухаркой, «переманенными» высокой зарплатой из лучшего барселонского ресторана. Затем — отдых, прослушивание классики, «Битлз», колумбийских мансанеро и валленато. Как вспоминал Мендоса, у него был великолепный стереокомбайн. И ещё Маркес любил наблюдать из огромного, во всю стену, окна гостиной, как его садовник-футболист срезает жёлтые розы, чтобы ровно в пять заменить вчерашние в гостиной, в кабинете и в спальнях. К вечеру садовник-консьерж переодевался в униформу, дабы встречать у кованых ворот и пропускать «бентли», «мерседесы», «феррари», на которых приезжали навестить модного писателя высокопоставленные, богатые и очень богатые друзья.

Балсельс пришла к соглашению с барселонским издательством «Тускетс» (что для издательств становилось всё более накладным, гонорары Маркеса росли не по дням, а по часам) о публикации отдельной небольшой книжкой документальной повести «Рассказ не утонувшего в море». Идея переиздать эту злободневную некогда (пятнадцать лет назад!) журналистскую работу была рискованной — но издание не только окупилось, а превзошло самые смелые ожидания издателей. Впоследствии эта книга издавалась в десятках стран мира общим тиражом более десяти миллионов экземпляров.

Являясь также литературным агентом Варгаса Льосы, проживавшего с женой и детьми в Барселоне, Кармен Балсельс постепенно, со свойственной ей вкрадчивой настойчивостью, внедрила в сознание (и в подсознание, как он уверял) знаменитого перуанца мысль написать книгу о крёстном отце его сына, то есть почти родственнике — Гарсиа Маркесе. Тот, на полгода отложив свой роман, сценарии, взялся за работу — с помощью Кармен, исправно снабжавшей его публикациями о Маркесе, появлявшимися по всему миру.

«Писать романы — значит бунтовать против действительности, против самого Господа Бога и его творения, которое есть реальная жизнь, — сразу, с первых строк круто берёт Льоса. — Это попытка исправить, изменить или упразднить существующую реальность, заменить её реальностью вымышленной, которую создаёт автор… Он диссидент: он создаёт иллюзорную жизнь, порождает мир из слов, поскольку не принимает мир реальный. Природа писательской сущности — это неудовлетворённость окружающей жизнью; каждый роман есть скрытое богоборчество… Писатель стремится уничтожить существующую действительность, вызвать её распад, заменить её другой, созданной из слов. И в этом смысле все писатели — бунтари».

Книга Варгаса Льосы «Габриель Гарсиа Маркес. История богоубийства» была опубликована в конце 1971 года и сыграла значительную роль в дальнейшей судьбе нашего героя, вызвав огромный интерес прежде всего в профессиональной среде — литературоведов, критиков, издателей, преподавателей, — тех, от кого зависят звания и премии (в том числе Нобелевская). Вскоре после выхода книги и перевода её на английский и французский языки Маркес становится почётным доктором Колумбийского университета (США) и удостаивается высокого звания кавалера ордена Почётного легиона. Роман «Сто лет одиночества» продолжает собирать урожай всевозможных международных премий, в их числе — итальянская премия Чьянчяно, Ньюштадтская и Гальегоса, которая когда-то сдружила Маркеса и Льосу…

Но до этого произошли события, вылившиеся в самый значительный политический кризис в литературе Латинской Америки XX века. Гражданская война в культуре.

Фидель всё-таки посадил поэта Падилью, «провокатора, извращенца, контрреволюционера». Группа всемирно известных писателей направила из Парижа Кастро письмо, в котором высказывалась поддержка принципов кубинской революции, но не признавались «сталинские» репрессии в отношении писателей и интеллектуалов. Инициатором протеста выступил Варгас Льоса. Подписали: Жан Поль Сартр, Симона де Бовуар, Гойтисоло, Кортасар, Мендоса и… Гарсиа Маркес. Хотя на самом деле Маркес не подписывал, за него подписал Мендоса. Маркес с негодованием вычеркнул свою фамилию, но это уже мало что изменило — Фидель оскорбился, поссорился наш герой и с друзьями-писателями. В интервью колумбийскому журналисту Хулио Роса Маркес сказал, что письмо не подписывал и что если бы на Кубе присутствовали элементы сталинизма, Кастро бы искоренил их. Вскоре на пресс-конференции, когда от него потребовали «занять твёрдую и определённую позицию по кубинскому вопросу», Маркес заявил: «Я — коммунист». И добавил: «Который пока ещё не нашёл своего места».

Двадцатого апреля 1971 года в газетах была опубликована фотография Моники Эарит, члена Национально-освободительной армии. Девушка вошла в консульство Боливии в Гамбурге (ФРГ) и двумя выстрелами в упор застрелила консула — полковника Роберто Кинтанилью, бывшего руководителя разведки МВД Боливии, отдавшего приказ об ампутации кистей рук казнённого Че Гевары.

Если «Сто лет одиночества» написаны «на одном дыхании», хоть и за восемнадцать месяцев, то «Осень Патриарха», по признанию автора, приходилось буквально «выдавливать» по букве. И найти следующую букву всегда было ужасно трудно. Но он знал, на что шёл, мечтая написать целиком экспериментальную книгу.

Главное в «Осени Патриарха» — эксперимент поэтический, стремление «показать самому себе, до какой степени роман может стать сродни поэзии». Вызвать «тотальный поэтический эффект», как говорил Хорхе Луис Борхес. Даже в самые удачные дни Маркесу удавалось написать четыре-пять строчек, которые, как правило, на следующий день перечёркивались. Надо было выдерживать заданную тональность, ритм, которому придавалось едва ли не решающее значение и который, по утверждению Маркеса, сам устанавливал длину предложений. А предложения в «Осени…» беспрецедентно длинные: в первой главе их 29, во второй — 23, в третьей — 18, в четвёртой — 16, в пятой — 13, в шестой — 1. Кроме того, и через год, и через два года работы над романом в сознании не утвердилось окончательно композиционное решение, которое бы вполне соответствовало замыслу. От линейной композиции Маркес отказался, но мучился со «спиралью, опрокинутой вершиной вниз и с каждым витком всё глубже проникающей в действительность», понимая, что читателя можно окончательно запутать и отпугнуть.