Гарсиа Маркес - Сергей Марков

На отдыхе Маркес ничего серьёзного не писал. Читал, слушал диск «Let It Be» «The Beatles», дегустировал местные вина, отдавал должное сицилийской кухне… Когда им надоело на острове, вернулись в Палермо и разместились в «Гранд-отель вилла Илья» у подножия горы Пеллегрино, похожем на норманнский дворец. С «благословенной» Сицилии перебрались в «город миллионеров» Неаполь. Из Неаполя отправились на машине в Рим, оттуда по автобану на север.

В августе 1970 года компания писателей, составляющих «бум» латиноамериканской литературы, собралась на ранчо Хулио Кортасара в Сеньоне, чтобы отметить успех пьесы Фуэнтеса «Одноглазый король» на театральном фестивале в Авиньоне.

— У меня были Карлос, Марио Варгас Льоса, Гарсиа Маркес, Пепе Доносо, Гойтисоло в окружении своих подруг и почитательниц (а также почитателей), общим числом до сорока человек! — рассказывал Кортасар. — Сколько бутылок было уничтожено и сколько было разговоров и музыки!..

Мария Пилар Доносо, жена чилийского писателя Хосе Доносо, с весёлой ностальгией вспоминала ту встречу, не утаив и «квинтэссенцию вечера» — как их с красавицей Ритой, женой Фуэнтеса, приняли в Авиньоне за проституток:

«— Кортасар и Угне Карвелис, литовка по происхождению, моложе его почти на четверть века, отбившая Кортасара у жены Ауроры, чувствовали себя в Авиньоне как дома, поскольку ранчо Хулио в маленьком городке Сеньон находилось совсем близко. Вечером после спектакля мы все отправились ужинать в ресторан. Рита, жена Карлоса, была очень хороша и дико сексапильна в тот вечер в шикарном туалете тёмно-зелёного цвета, который она сама придумала, — что-то наподобие индийского сари, но с разрезом до бедра. Я тоже была в чём-то вроде сари, поскольку моё длинное платье опадало книзу драпированными складками, оставляя одно плечо и верх груди обнажёнными, как у индийских женщин. Мы держались чуть поодаль от остальных, шли не спеша по средневековой улице, заполненной народом. Было много молодёжи и много, как везде в то время, хиппи. Атмосфера была праздничная, погода тёплая и приятная, и мы с Ритой разговаривали об увиденном спектакле, о проблемах воспитания наших детей… Вдруг послышался визг тормозов и около нас остановилась огромная полицейская машина. „Мадам!“ — окликнул нас полицейский и подошёл к нам. Рита тут же сообразила, в чём дело. Я же, в простодушии своём, не понимала ничего. „Но месье!.. — произнесла она с ярко выраженным акцентом и с драматической, будто со сцены только что закончившегося спектакля интонацией. — Мы отнюдь не те, за кого вы нас приняли!“ — „А за кого я вас принял?“ — сказал полицейский, смущённый вниманием вокруг, — а сцена сразу привлекла гуляющих, особенно почему-то хиппи. „Вы нас приняли за проституток! — по-авиньонски театрально произнесла роскошная Рита, чем-то действительно напоминавшая очень дорогую гетеру. — Но мы отнюдь не проститутки, вы ошиблись!“ Подошли Хулио с Габо, лучше других изъяснявшиеся по-французски, всё объяснили, полицейский попросил извинить его и уехал. Габо рассказал в тот вечер в кафе на площади, как много лет назад, когда он был совсем беден и одинок, его арестовали возле станции метро в Париже, приняв за алжирца, избили и посадили в „обезьянник“ с алжирцами и другими иммигрантами, где продержали до утра. Рассказывал он так смешно, что мы хохотали на всю площадь, и полиция вновь стала на нас поглядывать… Разговаривали, спорили о Кубе, о Фиделе, о Че… Мы провели в Авиньоне три или четыре дня. В один из этих дней Кортасар и Угне пригласили на обед, устроенный в одной очаровательной деревенской гостинице, друзей из Барселоны, из Парижа и других мест, оказавшихся в то время в Авиньоне. После чего мы все отправились в домик Кортасара, чтобы провести там вечер, и там произошли важные вещи: Хулио основал журнал „Либре“, Габриель дал своей Мерседес и всем присутствующим обещание ни на что не отвлекаться от романа, который пишет (это была „Осень Патриарха“, насколько я понимаю, хотя у него всегда трудно что-либо понять, а отвлекался он тогда, да и всегда, то и дело на всё что угодно), а Марио Варгас Льоса сменил причёску…»

Неделю спустя после «бумовского шабаша» Кортасар написал: «Всё было одновременно мило и как-то очень странно: что-то непреходящее, бесподобное, конечно, и имевшее некий глубинный подтекст, смысла которого я так и не уловил».

Десятого октября 1970 года по радио передали, что третья годовщина гибели была отмечена автомобильной катастрофой, в которой погиб лейтенант Уэрт, командовавший отрядом, взявшим в плен Че Гевару. Вскоре погиб и подполковник Селич, в октябре 1967-го допрашивавший и пытавшийся унизить пленного раненого Че.

В декабре «бумовцы» и их жёны встретились в Барселоне в ресторане национальной каталонской кухни «Птичья купальня», где по традиции посетители писали заказы на фирменных бланках. Разговорились, бланки не заполнили, официант сообщил об этом хозяину. «Вы что, писать не умеете?» — выйдя из кухни, сердито осведомился тот. «Не умеют, — рассмеялась Мерседес, — я за них пишу».

Рождество праздновали в квартире Марио Варгаса Льосы и его двоюродной сестры-жены Патрисии, где Кортасар с Мари и Габо, ползая на четвереньках, с криками гоняли гоночные машинки на батарейках, подаренные детям на Рождество. Потом устроили party Луис Гойтисоло и его жена Мария Антония. «Для меня „бум“, — вспоминал Доносо, — как организм прекратил своё существование — если это вообще был организм, а не плод чьего-то воображения — в 1970 году в доме Гойтисоло в Барселоне. Его жена Мария Антония, увешанная дорогими украшениями, в цветастых шароварах и чёрных туфлях, танцевала, вызывая в памяти образы, созданные русским Леоном Бакстом для „Шахерезады“ или „Петрушки“. Кортасар с недавно отпущенной рыжеватой бородой что-то лихо отплясывал с Угне, чета Варгас Льоса кружилась в вальсе. Позже в круг гостей вошли и Гарсиа Маркес с женой и, сорвав аплодисменты, стали танцевать тропическое меренге. Тем временем наш литературный агент Кармен Балсельс, возлежа на диване, лакомилась мясом и, размешивая ингредиенты ароматного жаркого, кормила фантастических голодных рыбок в освещённых аквариумах, украшавших стены комнаты. Кармен, казалось, держала в своих руках нити, заставляя нас плясать, словно марионетки, и пристально наблюдала за нами — может быть, с восхищением, может быть, с алчностью, может быть, одновременно и с тем и с другим, так же, как она наблюдала за танцами рыбок в аквариумах».

И Кортасар в разговоре со мной вспомнил тот вечер — кто-то заговорил об О’Генри, процитировал «Дороги, которые мы выбираем»… Это был своего рода прощальный вечер — перед развалом группы «бума» латиноамериканской литературы XX века.