Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

кризисом резервов в странах Центрального блока эти войска должны были изыматься с тех фронтов, где австро-германцы надеялись удержаться с гораздо большими шансами на успех, нежели против русских. Этими участками стали Французский и Итальянский фронты, а также в незначительной степени русские фронты, расположенные севернее Полесья.

Все-таки львиная доля резервов, выделенных противником для борьбы с армиями русского Юго-Западного фронта и Румынии, шла с тех фронтов, где стояли наши союзники. Именно оттуда на восток шли все новые и новые эшелоны с германскими (Франция) и австрийскими (Италия) дивизиями. Дело дошло до того, что против армий генерала Брусилова были переброшены даже турецкие и болгарские контингенты.

С середины мая по ноябрь число германских пехотных дивизий на Восточном фронте, по русским сведениям, выросло на 60 %[579]: середина мая – 47 дивизий; июнь – 52; июль – 57; август – 64; сентябрь – 70; октябрь – 75; ноябрь – 78 дивизий.

Эти сведения подтверждаются австрийцами, которые считают, что только к началу августа на закрепление фронта на Волыни австро-германское командование перебросило 12 пехотных (в том числе 3 австро-венгерские) и 2 кавалерийские дивизии. Русские переброски, кроме гвардии – 11 пехотных дивизий плюс передача на Юго-Западный фронт ослабленной до корпуса 3-й армии Л. В. Леша. Для подкрепления фронта в Карпатах противник перебросил 7 пехотных дивизий (в том числе 3 – австро-венгерские). Русские 7-я и 9-я армии получили 3 пехотные и 2 кавалерийские дивизии[580].

Как сообщает А. А. Свечин, немцы перебросили на восток, только против русского Юго-Западного фронта, 18 пехотных дивизий с Западного фронта и 4 новых дивизии из резерва. С другой стороны, число германских дивизий на западе почти не изменилось. Это противоречие связано с тем, что немецкое командование воссоздало 18 пехотных дивизий за счет уничтожения егерских батальонов во всех дивизиях. То есть, имея избыток технических средств ведения боя, немцы могли позволить себе, уменьшив число людей в пехотных дивизиях до 9 батальонов, поддерживать дивизионную огневую мощь на прежнем уровне.

В то же время новые дивизии также получали батареи и пулеметы, ибо германская промышленность могла снабдить их техникой в необходимом количестве. Таким образом, живая сила на Западном фронте все равно уменьшилась на 18 дивизий, убывших на Восточный фронт против Юго-Западного фронта. Еще 13 германских пехотных дивизий были направлены исключительно против Румынии.

Вне сомнения, нельзя слагать громадной доли ответственности и с главнокомандования армиями Северного и особенно Западного фронтов. Не умея даже должным образом организовать прорыв обороны противника, и, тем паче, не имея мужества своевременно отказаться от своего поста, генералы А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт сорвали планы Ставки на кампанию 1916 г.

Наступление на Ковель отвечало стратегическим целям всей кампании, а не только интересам Юго-Западного фронта как одного из участков Восточного фронта вообще. Удар в ковельском направлении должен был объединить усилия Западного и Юго-Западного фронтов по разгрому противника и решительному слому австро-германской обороны на востоке. Так как главный удар, согласно стратегическому планированию кампании 1916 г., принадлежал войскам Западного фронта, то первым виновником срыва всех планов выступает командование Западного фронта и лично А. Е. Эверт.

Неудачные высшие назначения коренным образом повлияли на исход кампании, приблизив революцию в России. И здесь отчетливо проявилась характерная черта императора Николая II, не умевшего разбираться в людях. А. Е. Эверт 5 августа 1914 г. писал супруге, что был принят императором, который сказал ему, что в случае занятия им поста Верховного главнокомандующего Эверт стал бы его начальником штаба[581]. Эверту покровительствовал вовсе не Алексеев, но – сам царь.

Таким образом, русское командование самых высоких степеней фактически «отдало» противнику потенциально выигранную кампанию (конечно, пока еще не всю войну), приблизив тем самым революцию 1917 г. (глобальное разочарование общества и народа в военных возможностях монархии довести войну до победного конца) и развал Вооруженных Сил. Огромные потери без видимых результатов существенно надломили волю солдат к продолжению боевых действий.

Неудачные действия и замыслы высшего российского генералитета крайне «удачно» наложились на дезинтегрирующую моральное состояние страны антиправительственную кампанию, проводимую оппозицией при поддержке союзников, что, в свою очередь, вылилось в перманентный «министерский кризис» второй половины 1916 – начала 1917 г. Но все познается в сравнении: Н. Н. Головин точно подметил, что ближе к концу 1916 г. «в растущем пессимизме все ошибки нашего командного состава рассматривались в увеличительное стекло. При этом совершенно упускалось из виду, что атаки наших союзников не приводили к большим результатам, чем наши атаки против немцев, несмотря на то, что в распоряжении союзных генералов было такое обилие технических средств, о котором у нас даже мечтать не смели»[582].

В то же время нельзя не согласиться с утверждением, что «громадный оперативно-тактический успех» армий Юго-Западного фронта не был развит в оперативный прорыв, прежде всего, по вине Ставки и командования фронтом, то есть генералов М. В. Алексеева и А. А. Брусилова. Наверное, все-таки наиболее близко к истине лежит мнение С. Н. Михалева, что Луцкий прорыв – это «крупный успех оперативного масштаба», успех которого был обесценен «беспомощностью стратегического замысла».

Нельзя забывать и о местнической иерархии внутри российской военной машины. Сам император Николай II вполне мог полагать этих людей лучшими профессионалами из бывших в распоряжении Ставки генералов. Так что именно к кампании 1916 г. на Восточном фронте наиболее ярко может быть отнесено следующее мнение отечественного исследователя: «Управление войсками в оперативно-стратегическом звене в годы Первой мировой войны во всех воюющих государствах и армиях изобиловало недостатками, но российская стратегическая структура была в этом ряду наименее эффективной. Причиной тому был кадровый фактор: личностные качества персон, стоявших во главе вооруженных сил и возглавлявших фронты и высшие штабы. Ставка ВГК в лице сменявших друг друга главковерхов продемонстрировала неспособность к твердому руководству фронтами, установлению дисциплины и безусловному исполнению приказов и директив»[583].

Сам главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта впоследствии считал основной причиной относительно малой результативности наступления вверенных ему армий, безволие Ставки и преступную некомпетентность командования Западного фронта, чья нерешительность, отсутствие воли, простая боязнь привели к отдельной фронтовой операции вместо общего наступления Восточного фронта. Как раз это в итоге и не позволило Луцкому прорыву приобрести стратегические масштабы. Невыполнение решений совещания 1 апреля стало главной причиной того, что вышло на деле: «При таком способе управления Россия, очевидно, выиграть войну не могла, что мы неопровержимо и доказали на деле, а между тем счастье было так близко и так возможно!» Таким образом, А. А. Брусилов полагал, что руководство действиями войск со стороны Ставки с огромной вероятностью вело не только к перманентным неуспехам в кампании 1916 г., но и проигрышу всей войны. То есть «способ управления» как таковой и