Королева Виктория - Филипп Александр

Кое-кто уверял, что Браун обладает способностями медиума. Якобы благодаря ему Виктория могла продолжать свое общение с пребывающим на том свете Альбертом, ожидая воссоединения с ним, чего она желала больше всего на свете. Во второй половине XIX века вся Европа, включая Англию, была помешана на спиритизме. На лондонских сценах выступали все самые знаменитые медиумы мира. Королева и сама еще при жизни принца с ним и детьми развлекалась в Осборне столоверчением. А теперь продолжала это занятие с Брауном и герцогиней Роксбро, поскольку ей хотелось пребывать в постоянном контакте с душой ее любимого покойного супруга.

Но главное, опираясь на плечо своего могучего ангела-хранителя в килте, она чувствовала себя защищенной, понятой и любимой в своем горе. Каждый день шотландец сопровождал ее в мавзолей Альберта и вместе с ней плакал над его могилой. После обеда они вдвоем отправлялись на прогулку. Браун вел под уздцы пони королевы, а когда ее величество останавливалась, чтобы отдохнуть, он на руках переносил ее из седла на землю. Ее, не терпевшую, чтобы кто-то до нее дотрагивался, он носил на руках и закалывал булавкой ей шаль, ворча на нее, если она начинала вертеться. А порой он даже выговаривал ей за то, что она безвкусно одевается: «Что это вы сегодня надели на себя такое?»

В чай он добавлял ей хорошую порцию виски, она называла это грогом и до конца своих дней предпочитала всем другим напиткам. Она не только не упрекала его за неумеренную страсть к алкоголю даже тогда, когда он бывал мертвецки пьян, что впрочем нередко случалось и при жизни Альберта, но и сама разделяла ее. Винокуренный заводик, расположенный по соседству с Бальморальским замком, производил виски исключительно для королевы. В то время в британском высшем обществе было модно смешивать красное вино с шампанским. И гости королевы, в частности Гладстон, с удивлением взирали на то, как Ее Величество пьет бордо с виски, ведь настоящие джентльмены считали виски «пойлом дикарей». А еще Виктория заказывала во Франции вино «Мариани», этот ликер, содержащий опий, вскоре будет запрещен для широкой продажи.

Все гости Виктории поражались метаморфозе, произошедшей с ее фигурой. «Королева прекрасно себя чувствует, но она стала просто необъятной!» — заявил в своем клубе министр иностранных дел лорд Стэнли. Браун не стеснялся повторять ей, что нужно хоть немного заниматься физическими упражнениями: «Принц часто говорил вам об этом!» Ни одна другая фраза не действовала на королеву так, как эта. Гэльский акцент Брауна, его фамильярность и даже грубоватость, с которой шотландец обращался к ее величеству, поражали благородных лордов. «Что за скотина этот Браун!» — возмущался в Бальморале лорд Коули. Но прямота ее шотландского слуги импонировала Виктории, которая считала ее признаком бесстрашия и искренности.

Отныне все приказы слугам королева передавала только через Брауна, чьи авторитарные замашки вызывали возмущение в недрах дворца. Шотландец всегда был в курсе всех событий, читал государыне газеты и пересказывал ей сплетни не только о ее придворных, но даже о членах ее семьи. Он прекрасно знал, что «забавляет» Викторию, и без тени смущения настраивал ее против ее же собственных детей. Так, однажды утром он сообщил ей, что прием, устроенный накануне Берти, не пользовался успехом, чем весьма порадовал королеву, с негодованием относившуюся к непристойным, на ее взгляд, развлечениям, которым предавались в Мальборо-хаусе.

С Брауном она вновь почувствовала вкус к жизни. И порой даже стала улыбаться на публике. Правда, это тревожило ее, и она поделилась своей тревогой со своим духовником, настоятелем Виндзорской церкви преподобным Уэлсли: не грех ли это — найти «утешение, привязавшись после Альберта к другому мужчине»? Замешкавшись на какое-то мгновение, слуга Господа ответил, что всякому горю отводится свое время, а потом жизнь вновь вступает в свои права.

В Шотландии, как нигде в другом месте, Браун чувствовал себя хозяином. Он держал себя исключительно дерзко с принцем Уэльским, и тот в конце концов стал все реже и реже появляться в Бальморале, поскольку его охотничьи

планы все время шли вразрез с планами Брауна, чью сторону обычно принимала королева. А когда между одним из офицеров-кавалеристов из свиты принца Артура, лейтенантом Стерлингом, и Арчи, младшим братом Брауна, произошла стычка, королева приказала наказать офицера, отстранив его от должности. Она поручила бальморальскому пастору, преподобному Робертсону, составить генеалогическое дерево Браунов, а также приказала издать книгу «Highlanders of Scotland»[95], в которой пыталась доказать, что отец Джона Брауна был потомком одного из приближенных Карла II. В 1866 году «Панч» напечатал такую пародию на «Court Circular»: «В Бальморале мистер Джон Браун совершил прогулку в горы. На обед он ел haggis (бараний рубец с пряностями). Вечером слушал концерт волынщиков. Удалился спать довольно рано».

Добровольное заточение Виктории способствовало распространению за границей разных слухов, они выпархивали из окон королевских дворцов, залетали в редакционные кабинеты и приземлялись в секретариате ее величества. В ноябре 1866 года Генри Понсонби писал своему брату Артуру: «Мы с удивлением узнали здесь, что наш посол в Берне выразил протест швейцарским властям по поводу порочащей королеву статьи, которая появилась в “Газет де Лозанн”, это было довольно опрометчиво с его стороны, поскольку из-за его демарша дело получило огласку». На самом деле Понсонби принял за чистую монету обыкновенную сплетню. Швейцарцы не печатали никаких статей о том, что королева тайно сочеталась браком с Брауном и даже ждет от него ребенка. А посему не было и никаких демаршей со стороны британского дипломата.

Но двор находился в постоянном страхе, что газеты запестрят скандальными заголовками, а дети Виктории были уязвлены тем, что их мать выставляет напоказ свои близкие отношения со слугой. Алиса возмущалась, что Виктория постоянно ставит им в пример Брауна за то, что тот не боится прямо высказывать ей свое мнение, а сама при этом не выносит никаких возражений со стороны детей. Браун, Браун, Браун... Мужик с конюшни, занявший место их отца! К раздражению, вызванному невозможностью общаться с матерью без ее нахального мажордома, примешивался стыд за то, что она так афишировала свою привязанность к слуге.

Отважная Алиса, поддержанная Аффи, решила призвать Викторию к выполнению ею своих королевских обязанностей, вырвав ее из уединения, тщательно оберегаемого вездесущим шотландцем. Та пришла в ярость от этой попытки семейного заговора и пожаловалась на него Вики. Но старшая дочь, как и ее сестра, была обеспокоена той опасностью, что нависла над монархией из-за чудовищной беспечности королевы. Эгоизм матери возмущал ее. Она множество раз просила ее удалить от себя Брауна.