Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

и запить их чаем. После этого он, не в силах держаться ни стоя, ни сидя, опять спешил в кровать, только бы снова придать себе горизонтальное положение. Сильнейшая ипохондрия полностью поглотила его. Он совсем уже потерял счет днями — само время утратило для него всякое значение. Ни в чем не видел он смысла своего существования, который пропал вместе с последней надеждой на реализацию себя в бизнесе.

Потеряв всякий интерес к жизни, Майский как никогда приблизился к своему крушению. Постепенно его начали посещать самые жуткие мысли. Эти мысли и раньше в разные периоды жизни приходили ему в голову, но всегда он внутренне смеялся и забавлялся ими, расценивая их как что-то совершенно для себя невозможное, непонятное и невообразимое. Но в этот раз его отношение, восприятие этих мыслей было другим. Майский вдруг начал рассматривать их как самые что ни на есть осуществимые — он начал видеть в них вероятный и вполне возможный для себя исход.

Но подсознание Майского со своей стороны очень чутко восприняло нависшую над всем его существом угрозу. Оно стало изнутри помогать ему, подсказывая, что опасность происходила из пустоты, образовавшейся в нем в результате крушения всех его надежд и потери смысла жизни. В ответ на эти сигналы, Майский совершенно несознательно начал подходить к тому, чтобы отвергнуть рухнувшую идею: бизнес, который должен был по праву возвеличить и обогатить его, стать доказательством его несомненных экстраординарных способностей, провалился, и сейчас ему было необходимо внести в свою жизнь новую цель, которая поддержала бы его. Подсознание Майского подталкивало его к выводу, что прежняя мечта его была ложью, самообманом, к необходимости найти новый смысл своего существования. Но полная нереализованность им своих мечтаний и планов, своей личности, вынуждала его не просто найти новый смысл жизни: его новая цель должна была быть еще более масштабной и основополагающей, чем прежняя, чтобы эта новая генеральная для него идея заслонила собой все предыдущие стремления — только тогда это могло бы окупить последний провал и позволило бы ему забыть о неудаче. Несознательно сосредоточился он на решении этой жизненно-необходимой для себя задачи.

Майский всецело озаботился вопросом смысла своего существования как раз в то время, когда душа его находилась в совершеннейшем разочаровании от окружающей действительности. К этому моменту он уже на протяжении многих недель кряду пребывал в своем хмуром, мрачном ипохондрическом унынии, и все вокруг рассматривал с позиции постоянно бередящих его сознание мыслей о возможной скорой смерти. Смерть, о которой он все больше задумывался в последнее время, стала его спутником, мерилом и главным критерием оценки всего и вся. И когда он, пребывая в этом состоянии, подступился к своему генеральному вопросу, то неожиданно для себя, тут же получил на него абсолютно однозначный ответ.

Почти сразу Майский осознал, что с позиции неизбежной и очень скорой смерти единственное, что имело смысл в человеческой жизни — это оставленная после себя память. То, что пропадало в скором времени после ухода человека из жизни, вдруг перестало для него нести вообще хоть какой-то смысл, и наоборот — все, что продолжало существовать после смерти человека, пусть даже косвенно напоминая о его присутствии в этом мире, приобрело для Майского совершенно иное значение. «Единственно, что имеет смысл — это оставленные после тебя деяния и память!», — эта мысль буквально впечаталась в его сознание, а полное отчаяния тщевлавное сердце сходу всецело прониклось ею. Открыв ее для себя, с жадностью загорелся он этой новой идеей, новой целью, новым смыслом жизни.

Майский принялся заново переоценивать все прожитые годы с этой точки зрения и ужаснулся, когда понял, что ни одной минуты за все сорок семь лет жизни не посвятил он делу, которое бы осталось после его смерти. Он вдруг осознал, что жил как в тумане, в каком-то непонятном, выдуманном мире. Всю жизнь он гонялся за искусственными, мимолетными целями, и цели эти, так или иначе, сводились к одному — к деньгам. Мертвецкий холод пробежал у него по спине, когда вдруг открылась ему эта мысль. «Что же я делал все это время?! — задавался он вопросом. — Все сорок семь лет своей жизни я прожил совершенно неосознанно, слепо следуя навязанным обществом ценностям. Все мои желания, которые когда-либо посещали меня, были продиктованы мне извне, а сам я так даже ни разу и не подошел к их осмыслению. Как слеп я был, как катастрофически недальновиден!».

Под влиянием сформировавшегося у него нового мировоззрения, Майский проникся вдруг глубоким презрением к деньгам и даже ко всему материальному. Значение для него теперь имело только то, что позволило бы увековечить в истории его имя; деньги же, равно как и любые другие материальные ценности с позиции его нового видения мира утратили весь свой смысл. Придя к этому выводу, Майский понял, насколько ничтожной были его прежние ценности и идеалы. С презрительной усмешкой смотрел он сейчас на прошлые свои мечты, которые недавно только составляли весь смысл его жизни. «Как дурак гонялся за всей этой показухой! Деньги, бизнес — как это все примитивно!», — думал он про себя, и эта мысль подобно бальзаму заживляла все еще кровоточащие раны его души. Крушение его мечты о собственном бизнесе и больших деньгах перестало теперь иметь для Майского хоть какое-то значение, потому что сама эта прежняя мечта потеряла для него всякий смысл. Идея сделать что-то, что запомнится в веках всецело завладела сознанием Майского. «Я оставлю свой след в истории!», — твердо решил он для себя.

Обретя, наконец, утерянный было смысл жизни, Майский стал потихоньку возвращаться в реальность. С удивлением обнаружил он, что со дня его разговора с Павлом Федоровичем в квартире родителей прошло без малого два месяца, но факт этот вызвал у него одно только пустое изумление и никакого беспокойства или сожаления. Впервые осознанно поднявшись с постели, увидел Майский и полнейший хаос, царивший в квартире, и если в зале беспорядок ограничивался видимым слоем пыли всюду вокруг и грязными тарелками, сложенными стопками на полу возле скомканной, совершенно мятой и засаленной дочерна кровати, то в кухне ситуация приближалась уже к катастрофической: раковина здесь под самый кран была заставлена посудой, остатки еды на которой успели за все это время присохнуть к ней намертво, на сплошь покрытом пятнами, мусором и крошками столе скопилось множество открытых консервных банок, среди которых в страшном количестве бегали приличного размера рыжие тараканы, последнее время частенько заглядывавшие сюда на пирушку, спускаясь, скорее всего, от соседей сверху, а в воздухе висел тяжелый тошнотворный