Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

переполнялся желчной озлобленностью, проникался настоящей ненавистью ко всем эти людям, виновным в его неудаче. Но как не старался он полностью оправдать себя, где-то в глубине души, в своем подсознании он все равно чувствовал, что несет ответственность за провал наравне с дядей. Сутками напролет искал он успокоения в тщетной попытке сложить с себя вину, но раз за разом интуитивно подходил к мучительному пониманию своей собственной несостоятельности.

От постоянного эмоционального напряжения нервы Майского раздражились до крайности и подобно туго натянутым струнам, при малейшем воздействии издающим отчаянно высокие ноты, будто бы крича, что вот-вот могут лопнуть, они с болезненной чувствительностью реагировали на любое его душевное переживание. Каждый раз, когда Майский подступался к принятию своей неудачи, пытался взвесить ее последствия, на него набегали ощущения полного упадка и безнадежности, за которыми приходили чувства несправедливости и глубокой жалость к себе. «За что? За что уготована мне такая судьба?», — молитвенно вопрошал он в эти минуты, обращаясь сам не зная к кому, но делая это совершенно искренне, всей душой желая, чтобы хоть кто-то услышал и ответил ему. Но никто не отвечал. Когда же не было уже никакой мочи ему больше терпеть, то он, от невыносимой жалости к себе принимался рыдать, с силой стараясь выдавить из себя плачь, в надежде, что выплакавшись, ему станет легче, но и эти натужные слезы не приносили никакого облегчения.

Состояние Майского было крайне неустойчивым: душа его взбудоражилась до невозможности, так что малейшего воздействия на нее, самого незначительного порыва было достаточно, чтобы вдруг в корне изменить его настроение. Иной раз, рыдая в кровати под действием бередившего ему душу мучительного разочарования, мог он тут же начать размышлять о виновных в случившейся неудаче и, мгновенно найдя таковых, проникнуться к ним совершенно остервенелой яростью, которая всецело затмевала собой изводившие его еще минуту назад жалость к себе и отчаяние. Тут же переставал он рыдать и, в неистовой злобе, до хруста сжав зубы, начинал исступлено колотить по спинке кровати кулаком, будто пытаясь утолить свою ненависть в усиливающейся с каждым ударом боли в кисти. Потом же вдруг успокаивался, затихал, почти замирал, чтобы еще через несколько минут, неожиданно почувствовав в глубине души свою собственную вину в случившемся, снова взорваться в гневе, направленном уже в отношении самого себя, начав яростно рвать на себе волосы или бить кулаком прямо по голове.

Несколько суток подряд у Майского не было нормального здорового сна. До поздней ночи лежал он в кровати в полнейшей темноте, не в состоянии отстраниться от захвативших его мучительных раздумий. Иногда он забывался, проваливаясь из реальности, но это беспамятство никогда не длилось долго: тут же приходил он в себя, подскакивая в каком-то лихорадочном возбуждении, всегда взволнованный, мокрый от пота, будто что-то изнутри будило его, страшась окончательного погружения в сон. Так продолжалось по нескольку раз за ночь. Но как бы сильно навязчивые мысли не будоражили сознание Майского, крайнее истощение всего его организма, происходившее от раздраженных нервов и усугубленное, к тому же, недоеданием, в конце концов, брало вверх: обычно затемно, когда комната, в ожидании первых лучей солнца становилась только на самую малость светлее, он погружался в черный, плотный, без единого образа, сон. Просыпаясь же поутру, с тяжелой свинцовой головой, будто и не спав вовсе, Майский только первые пару секунд пребывал в прострации, после чего тягостные переживания вновь лавиной обрушивались на его сознание. Это мучительное, изматывающее состояние продолжалось несколько невыносимых бессонных бесконечных дней и ночей, пока, наконец, он не принял всецело свой провал.

Когда Майский осознал, что результатом его предпринимательской деятельности стало полное банкротство, потеря всех скопленных за жизнь сбережений и, более того, окончательно признал свою вину в этом, на душе у него стало заметно легче. Смирившись с поражением и взяв на себя ответственность за него, ему пришлось жестоко разочароваться в себе, как в предпринимателе, в своих собственных силах, но он остановил так страшно мучавшую его внутреннюю борьбу с самим собой.

Однако полное принятие Майским факта своей неудачи в бизнесе, которое, наконец, прекратило болезненные его терзания, в то же время заключало в себе скрытую, не менее страшную для него опасность. Майский вынужден был смириться не просто с провалом своего предпринимательского начинания — он вынужден был отказаться от сокровенной мечты, которую лелеял и заботливо вынашивал много лет подряд. В бизнесе должны были воплотиться его талант и незаурядность: все эти годы задумываемый им предпринимательский проект был для Майского единственным смыслом жизни, который сейчас оказался похоронен под обломками рухнувшей мечты.

Решительное непринятие в первые дни исинных причин и следствий своей неудачи, отчаянное, терзающее душу сопротивление реальности, было вызвано подсознательным нежеланием Майского лишать себя единственного оставшегося у него смысла жизни. Это сопротивление породило внутренний конфликт, который не мог бы продолжаться сколько-нибудь долгое время, и когда Майский все-таки пришел к принятию реальности, то почувствовал себя совершенно опустошенным. Прежняя его раздражительность и крайне обостренная реакция совсем пропали, а на смену им пришли глубокое мрачное уныние, вялость и апатия.

Он все так же почти не выходил из дома, продолжая, как и раньше только лежать в кровати. Если же все-таки возникала у него необходимость сходить в магазин за продуктами, то Майский, даже не одеваясь, а просто накинув поверх футболки и трико свою куртку, залезал в туфли и, выскочив к близлежащему киоску, покупал себе какие-нибудь консервы, после чего тут же бежал назад домой, по пути вообще ни на что не обращая внимания. Разум его не был, как прежде, взбудоражен нескончаемой вереницей мыслей и переживаний; напротив, Майский совсем перестал о чем-либо думать, ко всему на свете потеряв интерес. Просыпаясь поутру, он открывал глаза, и единственной возникавшей у него в этот момент мыслью было только желание поскорее снова заснуть. Его абсолютно не беспокоило то, что квартира начала зарастать пылью и грязью, что на кухне не найти было уже и чистой ложки, совершенно не волновало его и то, что сам он уже больше походил на домового, похабно обросшего и со всех сторон слежавшегося, пребывавшего все время в одной и той же грязной на много раз пропотевшей вонючей футболке и трико. Даже чувство голода не тревожило Майского: у него совсем пропал аппетит, и только когда живот его пустел и сжимался до такой степени, что уже начинал болеть, нехотя заставлял он себя подняться и пойти на кухню, чтобы наскоро, ничего не готовя, и даже не разогревая, закинуть в себя какие-нибудь консервы