Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг

Чего же Бисмарк хотел от короля? Любви и ласки, как избалованное дитя, которые бы погасили нанесенную обиду? Выражения, в которых составлено письмо короля, выходят за рамки «нежного послания». Я позволю себе повторить эти слова: «Мне доставляет величайшую радость существовать вместе с вами и во всем быть с вами солидарным! Какой же вы ипохондрик, если одно маленькое разногласие подвигает вас на крайнюю меру!» Неясно, какой смысл вкладывал Вильгельм I в слово «ипохондрик». Вряд ли можно было бы назвать трудности Бисмарка, и личные и государственно-политические, не нафантазированными. Невелика беда, если бы законопроект о реорганизации вышел из министерства на месяц позже, Франкфурт заплатил бы два, а не три миллиона марок, и Узедом остался бы послом в Италии. Но именно таков был Бисмарк, по-своему за четыре года определивший географию Европы и историю Германии, а в 1870 году инициировавший крах империи Наполеона. Этот титан не мог спокойно спать только потому, что король не желал прогнать Гвидо фон Узедома.

Генерал фон Штош в письме Густаву Фрейтагу так обрисовал подоплеку истории с отставкой Бисмарка:

...

«Узедом напомнил королю о том, что во время последней аудиенции государь был с ним так милостив, что ему трудно поверить в то, что его отзывают. Король, взбешенный тем, что Бисмарк сместил посла без его ведома, приказал Узедому оставаться на своем месте, и Бисмарк получил по носу. Естественно, Бисмарк обернул все это в свою пользу и против Узедома. Новый взрыв гнева, за ним следует прошение об отставке. В конце концов Узедом лишился должности, но ничего не сказал Бисмарку о том, что король наградил его и предложил пост Ольферса».

Письмо Штоша подтверждает очень важную и характерную особенность натуры Бисмарка, о которой мы упоминали и раньше, – эгоцентризм. Штош тоже подвергался унижениям. Он стал фаворитом кронпринца и кронпринцессы, и Бисмарк занес его в число своих «врагов». Тем не менее, несмотря на свидетельства о нелояльности, которые Бисмарк прилежно собирал на него, Штош всегда его поддерживал. Письмо, которое мы процитировали, заканчивается такими словами: «Без Бисмарка мы не сможем построить рейх»69.

Тем временем дела все же продвигались вперед. Чиновники Дельбрюка подготовили законопроекты, касавшиеся унификации и либерализации новой государственной системы. 21 июня 1869 года рейхстаг принял закон о свободе промыслов и ремесел – эпохальное решение, разрывавшее исторические оковы гильдий, зло, осужденное Адамом Смитом в исследовании «Природы и причин богатства народов». 3 июля 1869 года в Северо-Германском союзе обрели свободу евреи: «Все существующие ограничения гражданских и национальных прав, проистекающие из различий в верованиях, подлежат отмене»70. 11 июля 1869 года актом о публичной компании отменялись требования запрашивать у правительства позволение на выпуск акций: по сути, закон разрешал создавать новые корпорации с ограниченной ответственностью. Общественность, безусловно, была поражена тем, что столь либеральные решения были приняты правительством, возглавлявшимся общепризнанным реакционером.

В августе 1869 года на Бисмарка накатилась новая волна раздражительности, ипохондрии и желания уйти в отставку. 29 августа 1869 года он писал фон Роону:

«Я до смерти устал, и у меня проблемы с желчным пузырем… Я не спал тридцать шесть часов, и всю ночь меня рвало. Голова горит, несмотря на холодные компрессы. Боюсь, что схожу с ума. Простите меня за экзальтацию… Если наша телега, на которой мы едем, опрокинется, то по крайней мере в этом не будет моей вины. К счастью, сегодня воскресенье, иначе я мог бы нанести себе какое-нибудь телесное повреждение в таком неистовом состоянии. Похоже, мы чересчур разозлены, чтобы продолжать вести нашу галеру»71.

Этот всплеск безумных эмоций произошел из-за того, что кабинет отказался назначить директором почт Северо-Германского союза ганноверца Хельдинга, предложенного Бисмарком, но настолько, видимо, заурядного, что его имя не фигурирует ни в одном из двух главных немецких словарей национальной биографии. Министры воспротивились на том основании, что он не отработал положенных трех лет на прусской государственной службе. Бисмарк же был другого мнения: он хотел, чтобы государственная служба в рейхе была доступна всем, без мелких и придирчивых ограничений. Возможно, он был прав. Но если принять во внимание диспропорцию между причиной и следствием, то его реакцию вряд ли можно считать нормальной. Нам остается лишь гадать – как Бисмарк, подверженный таким приступам истерии, граничившим с безумием, мог столько лет держаться у власти, – и сочувствовать его современникам.

Поведение Бисмарка, конечно, беспокоило Альбрехта фон Роона и Морица фон Бланкенбурга. 16 января 1870 года Роон писал Морицу фон Бланкенбургу:

...

«Бисмарк относится ко всему, в том числе и к прусским делам, более или менее так же, как и прежде. На заседаниях кабинета он почти все время говорит сам, пребывая в прежнем заблуждении, будто благодаря личному обаянию и интеллекту сумеет преодолеть все трудности. Он флиртует с национал-либералами и забывает о своих старых друзьях и политических соратниках. Он верит в то, что одолеет всех дипломатической диалектикой и человеческой смекалкой и будет вести всех куда надо, разбрасывая повсюду приманки. Он, как консерватор, говорит с консерваторами и, как либерал, – с либералами. Меня бросает в дрожь от его в высшей степени пренебрежительного отношения к окружающим и немыслимых иллюзий. Он стремится любой ценой удержаться во власти, опасаясь, что структура, которую он строит, рухнет, как только выскользнет из его рук, и он станет посмешищем для всего мира. В этом есть доля истины. Но каковы средства! И ради чего?»72

Мориц ответил:

...

«То, что вы написали о Б., меня нисколько не удивляет. Со времени визита в Варцин я знал, что он не исправит свое отношение к консерваторам. Мне известно его убеждение в том, что в интересах объединения Германии нам надо проявлять больше либерализма и каждый либерал, занимающий государственный пост, приближается к королю и становится eo ipso [67] в большей мере консерватором»73.

Бисмарк всего лишь приводил в смятение своих действительно самых близких друзей, оставшихся у него в мире политики. Но он окончательно порвал с «маленьким Гансом», Людвигом фон Герлахом, Александром фон Беловом и другими сподвижниками в юнкерском истеблишменте. Отныне к недугам, бессоннице, повторяющимся приступам раздражительности и несварения желудка прибавится еще одно несчастье – ощущение невыносимого, безысходного одиночества.