Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

В пятницу утром мне позвонили из Ганновера как раз насчет концерта. Любимая группа президента «Скорпионз» прослышав о намечающихся торжествах, а о них трудно было не прослышать, мы раструбили об этом на весь мир, возжелала принять в них участие. И всего за полмиллиона евро. Можно за четыреста тысяч, не стал упираться агент.

– Концерт бесплатный. Мы все делаем для народа, – отрезал я. – Так что мы с удовольствием примем вас, но оплатить сможем только перелет, проживание в гостинице, ну и… как это у называется… причуды певцов.

Агент хохотнул, но, отключив связь на минутку, вернулся и дал согласие. «Скорпионз» согласились выступать за икру. Всем, кроме Дениса Андреевича, конечно, я немедленно растиражировал грядущий анонс, пускай для него выступление артистов будет сюрпризом.

Как-то вот так в делах время докатилось до субботы. Глава Администрации умчался в Череповец, где я его видел по телевизору, а затем он мне дал несколько ЦУ посредством видеосвязи. Утром, закончив встречу с представителями Первого канала, я вернулся к себе и стал изучать полученные сводки, затем происшествия, ленту новостей. Около полудня, да, на часах значилось примерно столько, я наткнулся на сообщение с пометкой «срочно». «Вчера вечером по невыясненным причинам, погибла известная поп-дива, актриса и ведущая Лена Домбаева. В настоящий момент сотрудниками МЧС ведутся розыски тела покойной. Несчастье произошло во время пикника вблизи подмосковного Звенигорода, где собрались отдохнуть…». Дальше я не стал читать. В глазах потемнело.

Я выключил монитор и откинулся на спинку кресла. Женщины уходили от меня одна за одной. Словно сама Милена следила, чтобы ее сон сбывался с исключительной точностью. Уходили, не задерживаясь, создавая пустое пространство, в котором, как в эпицентре урагана, я пребывал в полнейшем безмолвии. Я набрал номер Валерии, но линия по-прежнему отвечала однозначными пустыми гудками. Она не хотела вычеркивать меня из черного списка. И тогда я позвонил единственной, кому был всегда дорог и на кого мог рассчитывать, что бы ни случилось. Прежде я не звонил ей, вот уже сколько, несколько недель, месяц, наверное. Только она тревожилась за меня, она одна. Набрал со служебного номер телефона в Барвихе, после третьего гудка трубку сняли.

– Мама, – тихо произнес я, – можно я приеду к тебе сегодня?

63.

Кондрат собрался рано, еще не было и пяти. Впрочем, Сердюк и просил приехать пораньше, непредвиденные изменения в программе, он сам должен все понимать, придется менять и перекраивать на ходу. Он понимал. Вздохнул и положил трубку на базу. Повернулся к поджидавшему его Кольке. Обнял, хотел поцеловать, но Колька вывернулся.

– Телячьи нежности на возвращение, когда я соскучусь, – безапелляционно ответил тот. Уже стал ершистым, выставил свои колючки. Не терпится остаться одному.

– Будешь гулять, возвращайся не поздно.

– Уж точно пораньше тебя.

И наконец, смилостивился, согласился на поцелуй. Кондрат еще раз обнял его, перекрестил, и вышел, дождавшись, чтобы Колька закрыл за ним дверь. Только убедившись, что замок щелкнул, подошел к лифту и нажал кнопку вызова.

Кто только придумал назвать Южное Бутово Москвой? Это такой край земли, такая глушь, кажется, из другого города попасть в нужное место первопрестольной несравнимо проще. Ведь машины у него как не было, так и нет, в «гламурной церкви», средство передвижения у них с иереем одно, новенькая серебристая «семерка» БМВ, а если Кондрату самому было надобно попасть на требу, то он прекрасно добирался на своих двоих, благо, все жили по соседству, жены, мужья, любовники и любовницы, а так же сами высокопоставленные, знаменитые или просто очень богатые люди. На требах Кондрат исполнял разве что самые простые обязанности, да и в церкви, вершить судьбы людские просили прежде всего протоиерея отца Анисима, а уж потом, за голос да несравненную риторику, отца Савву. Впрочем, многие говорили, будто ритор он получше самого отца Саввы, а потому, когда ему в кои-то веки приходилось читать проповеди, народ собирался искушенный –молодицы одного с ним возраста да помладше. Впрочем, на уме у них явно было не душеспасение, наоборот. Молодой дьяк, с льняными волосами до плеч в модного кроя рясе – ну чем не завлекательный персонаж. Как подобное случилось – сказать спасибо следует отцу Савве, именно по его протекции, на выпускных экзаменах семинарии, его отпустили в помощь иерею, поостерегшись обычного для таких случаях жребия. Неудивительно, что новоиспеченный дьяк бродил, аки тень, за своим благодетелем.

Он ведь детдомовский, вот и узрел в отце-настоятеле не виденного прежде родителя. Как пытался узреть в прежних учителях семинарии. Как пытался еще раньше, в детском доме…. Всякий раз безуспешно. Он искал потерянной любви, но в том месте всякий искал ее. И находил разве что среди своих сверстников. В странных играх, пришедших к ним в пору созревания, коим и названия никто не придумывал. Просто игрались, и все.

Вот только, как вышло, для него это был не переходный период на пути к завершению поисков. Это само по себе сперва стало потребностью – прижаться к приятелю, прижав его к стенке, и коснуться интимного места, сжать, не больно, но достаточно, чтобы дать понять, дать почувствовать, получить в ответ. Возможно, он заигрался в них. Он пытался уйти – в семинарию, как это называлось «познать Бога», но только чувствовал, что это как раз Бог познает их – и снова становился тем же податливым и желанным, чего от него и добивались товарищи по игре. Он желал их желаний, их сбитого взволнованного, встревоженного дыхания на своей шее,  прижавшихся тел. В те годы он не видел в том греха, никто из игравшихся греха не видел, ибо они знали, предчувствовали: сейчас ты таков, а через пару лет позабудешь о прежних своих устремлениях.

Он заигрался. И когда остался в желаньях своих один, попытался поначалу вытравить их из себя. Стал смиренным, впрочем, ему было не привыкать. Стал покорным и внимательным. Пытался стать аскетом, но и это давалось ему лишь три долгих-предолгих года. Многие семинаристы стремительно выскакивали за семинаристок, благо тех на их курсе оказалось куда больше мальчиков, распределялись по церквам.

А он остался до конца учебы. Покуда его не нашел отец Савва. Покуда он не перебрался в причт «гламурного храма». И покуда ему не выпало благословение на нравоучительные беседы с детдомовцами, коих курировала церковь, готовя себе пополнение в недалеком будущем.

Одного из тринадцатилетних он выделил особо. Он тоже играли в знакомые игры, Кондрат заметил. И незаметно стал наставником Николая. С разрешения отца Саввы стал учить непосредственно его одного премудростям богословия, благо, Колька сопротивлялся не шибко сильно, сам почувствовав влечение к молодому дьяку с нежным лицом и вкрадчивыми речами. Сам обнажившись впервые пред ним. Отдав свое тело его тонким пальцам.

Подъехавший автобус устало фыркнул, обдав собравшихся на остановке обжигающим жаром раскаленного мотора. Кондрат очнулся от сладких воспоминаний, достал проездной, стал протискиваться в салон. Южное Бутово это так далеко не Москва, что Микешину понадобится часа два, дабы добраться до храма Ктулху. Сперва автобусом он доберется до легкого метро. Потом обычным, пересекши Третий Рим, он доберется до троллейбуса, который и привезет его к храму. Туда он прибудет в семь, как раз за два часа до начала представления, как и просил его Антон Сердюк. Микешин давно не был в тех местах, сейчас, когда он трясся в переполненном автобусе, с нетерпением ожидал конца бескрайней поездки, дабы увидеть, убедиться, все ли в порядке с удивительным храмом. Противоестественный для всякого воцерковленного человека, для служителя особенно, храм этот притягивал Кондрата подобно тому, как магнит собирает стальные опилки.

Вот и легкое метро. Микешин поднялся на станцию, возвышавшуюся над улицей метров на десять, и надежно прикрытую от взглядов ненадежными пластиковыми щитами – якобы поглотителями шума, ни в коей мере шум этот не поглощающие. Дождался подхода поезда, и всю дорогу, поверх щитов, разглядывал приближающуюся Москву. Когда короткий состав, в котором народу набилось как сельдей в бочку, подходил к конечной, Кондрат приподнялся на цыпочки, выискивая в просветах домов окружную дорогу. Он давно уже слышал, первый раз от покойной Лены Домбаевой, что Москву оцепят. Пока этого не случилось, пока проезд всякого встречного, поперечного в нее открыт, только на станциях лютует милиция, задерживая всех, у кого подозрительное лицо и не в порядке регистрация. Но после небольшой взятки отпускает. Сами ведь не местные, что другим жизнь осложнять.

Вот только по настойчивым требованиям мэра, который выделил и гастарбайтеров и технику в кратчайшие сроки, уже вовсю идут работы по созданию «пятого кольца», как ее уже прозвали острословы-москвичи. Полоса безопасности перед МКАД и развязками уже создана, пустое пространство шириной метров сто, под это дело снесено изрядное количество гаражей, ветхих строений, в том числе жилых, чьи жители переселены в экстренном порядке, уж так и быть, в первопрестольную. Мэр не остановился даже перед сносом двух огромных торговых центров, построенных впритирку к наружной стороне автодороги, хотя страшно даже представить, какие деньги на этом потерял – ведь это была собственность его супруги. Теперь на развязках спешно оборудуются посты ГАИ, а по всему периметру дороги возводится четырехметровая стена из рабицы и колючей проволоки. Вроде бы необходимость в сооружении этой преграды отпала, однако, несмотря на все заверения военных, она продолжает возводиться.