Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних

В Югославии фронт перед окончанием войны был крайне неустойчив и переходил из рук в руки: все мужчины со всех борющихся сторон участвовали в боях, поэтому женщины в деревне были совершенно одни и остались без всякой защиты. Мария вела хозяйство в отсутствии отца и мужа. Кроме неё и старой ключницы, в доме не было никого. Однажды ночью она неожиданно проснулась. Отблески огня в камине мерцали на стенах высокой комнаты. Сквозь занавесы балдахина над кроватью она увидела сидящую на корточках и что-то жующую фигуру у камина. Мужчина как будто что-то откусывал от какого-то зажатого в руке бесформенного предмета и все время бросал что-то в огонь, как будто он ощипывал курицу. Застыв от ужаса, женщина тихо выскользнула из постели, чтобы одним прыжком выскочить через открытую дверь спальни. Несмотря на полную тьму, она безошибочно сбежала по лестнице и спустилась вниз к входной двери. Шаги преследовали её. В парке она спряталась в кустах, видя, как какой-то ужасающего вида субъект ищет её в темноте. Лишь к утру подоспела помощь, когда пришло несколько дворовых.

Выяснилось, что в расположенный поблизости дом для умалишенных вошли солдаты, и больные разбежались. Безумный убийца забрался во дворец и убил экономку. Когда он сидел у огня, то держал в руках её голову и срывал с неё волосы, бросая их в огонь.

Там же, в Югославии, вели гуськом по лесу группу австрийских и немецких военнопленных к карьеру, где их должны были расстрелять. Когда тропинка проходила по густой чаще, шедший последним военнопленный почувствовал, что кто-то схватил его из-за кустов и тянет к себе.

Мальчишка-оборванец зажал ему рот рукой, чтобы он не произнес ни слова. Рука в руке они спустились по склону вниз, когда в карьере уже раздались первые выстрелы.

Много дней оба скрывались в пещерах и сараях, парень искал еду, а его спутник дал обет – посвятить себя детям-сиротам, если он переживёт это ужасное время.

Впоследствии он стал основателем великолепного общества по спасению детей, создав новую концепцию сиротских детских домов – SOS-Kinderdörfer[33].

Во время распада фронтов особенно тяжёлая участь постигла Венгрию и Будапешт. Не имея возможности уйти, жителигорода оказались как ловушке.

Незадолго до конца войны граф Плеттенберг, командовавший немецкой танковой частью в Венгрии, оказался в замке, который был полон беженцев, друзей дома. Чтобы немного развеселить домочадцев, вечером, несмотря на грохот артиллерии приближающегося фронта, устроили маленький бал. Граф Плеттенберг возвратился на следующее утро на фронт, где ещё пытались задержать советские части; но своих друзей он попросил немедленно отправляться в Австрию. Вместо этого хозяин дома выехал верхом на лошади, чтобы из-за кустов наблюдать за перестрелкой. Этой операции было достаточно, чтобы обеспечить на какое-то время нормальный ход событий, но Плеттенберг знал, что главный удар последует скоро. Его предостережения остались напрасны. Немецкая танковая часть отошла назад к границе, но граф Плеттенберг съездил ещё раз через русскую линию, чтобы посмотреть, что стало с его друзьями. Он нашёл их всех расстрелянными во дворе замка. Казалось, здесь лежали в одном ряду все, кто протанцевал тогда всю ночь. Ему рассказали, что они наконец все же попытались добраться до австрийской границы, но не смогли пройти через неё. По возвращении домой они попали в руки беспощадных Советов.

Советское руководство рассматривало, видимо, этот взрыв грабежей, изнасилований и убийств как часть нормального ведения войны; как заслуженное унижение побежденных и справедливое возмездие за злодеяния эсэсовцев в России. Там, где в этом отношении не было никакого приказа, такие жестокости не были столь ярко выражены.

По отношению к Австрии русские были ещё мягки; если заходила речь о Берлине, то они отвечали свирепым мычанием или показывали сжатый кулак, который все превращает в кашу.

И всё же русское слово «человек» означает «дух, связанный временем».

Несмотря на все зверства, казалось, что и у них время от времени вспыхивала искра христианских заповедей – среди всех этих тёмных происшествий насилия и зла.

Одного венгерского помещика арестовали в его поместье. Во время обыска у него из кармана выпали чётки. Дежурный советский офицер пророкотал: «Им займусь я», – погрузил его в свою машину и, пока солдаты от души грабили дом, поехал в близлежащий лес. Там он ему грубо сказал: «Поклянись, что ты не веришь в Бога, или я расстреляю тебя!». Пленник, считавший себя обречённым, возразил: «Я не могу поклясться, так как я верю в Него». К его удивлению, русский засунул пистолет в карман: «Иди! Я хотел убедиться, может ли кто-то ещё сегодня умереть за веру».

Одна студентка во время войны подарила оголодавшему русскому военнопленному, который убирал снег под неусыпным оком охранника, свой хлеб, приготовленный на обед. Война шла к концу, девушка возвращалась как-то вместе со своей матерью домой, в квартиру, которая находилась в зоне советской оккупации. Они шли с покупками, как вдруг проходивший мимо них советский солдат сделал по-военному разворот и заговорил с нею. Устрашившись, она не могла понять, что он хотел, но он показывал на нее: «Ты! Это была ты. Ты дала мне хлеб!».

На следующий день он пришёл навестить её, принес кучу продуктов и показал на маленький крестик, который он носил на шее. «Но не говори ничего коменданту, иначе…» – он сделал выразительный знак, показывающий, что ему перережут горло.

Что касалось нас, то наши контакты с Советской армией были случайны. Нам они казались скорее смехотворными, чем трагичными.

Знакомые союзники имели право приглашать австрийцев в конфискованные рестораны или при случае просто провести их туда. В один из вечеров к столику с гостями приблизился бычьего вида, совершенно пьяный советский офицер с грудью, полностью покрытой орденами. Качаясь, он пригласил сидящую за столом даму на танец. Испуганно взглянув на него, она отказалась, и, извиняясь, показала на своего также нервно смотрящего на него австрийского спутника. С проклятием офицер качнулся вперед, схватил стоящую на столе бутылку шампанского и вскинул её высоко над головой. Кавалер, бледный как мел, но решительный, поднялся со своего места, но его опередили. Случайно это был «американский» месяц; один из двух американских военных полицейских, стоявших у входа, не спеша подошёл к столу, по пути он снял накрахмаленные белые перчатки с отворотами. Одной рукой он взял за челюсть советского офицера и кулаком дал ему безукоризненно точный удар, отправляя его в руки своего жующего резинку коллеги. С невозмутимым спокойствием оба вынесли затем бесформенную массу к стоящему у входа джипу. Сделав резкий разворот, так