Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Победы Каменского позволили русским гарнизонам и постам, стоявшим вдоль Ботнического и Финского заливов, вздохнуть свободнее. Финны и шведы вроде бы приутихли, а Каменский своими решительными действиями почти заменил те самые 50 тысяч солдат, которые у царя до этого просил Буксгевден. Важно, что своими победами Каменский подорвал боевой дух Финляндской армии, которая откатилась к Лапландии, а также способствовал прекращению повсеместной партизанской войны. Неудивительно, что император Александр был особо милостив к победителю: за одну кампанию Каменский получил ордена Александра Невского и Георгия 2-го класса. Успехи корпуса Каменского привели к тому, что шведский главнокомандующий запросил перемирия. По заключенному тогда соглашению, Финляндская армия оставила «всю без изъятия Финляндию» по реку Кемь и сдала последний крупный город, находившийся во власти шведского короля, — Улеаборг. Уезжая в Петербург в ноябре 1808 года, Каменский позволил себе сказать то, что должно было вызвать зубовный скрежет у других генералов: «Мы завоевали Финляндию — сохраните ее!»

Среди этих генералов наверняка был и Багратион, вернувшийся в Або, вероятно, после середины июля. В камер-фурьерском журнале императрицы Елизаветы Алексеевны записано, что 11 июля, перед обедней, государыне «представились» перед отъездом несколько придворных, а также князь Багратион, допущенный к руке. Прибыв в Финляндию, он принял войска у отбывшего в корпус Каменского генерала Буксгевдена. Багратион контролировал весь юго-запад Финляндии. Вскоре, в начале сентября, ему нашлось дело — более чем двухтысячный десант шведов высадился в 70 верстах от Або с целью отвлечь русские войска от операций на севере и ослабить давление победоносного Каменского на Финляндскую армию. 6 сентября 1808 года Багратион стремительным ударом сбил десант, который поспешно вернулся на суда. Через неделю шведы предприняли новую высадку у Гельзинга, и опять Багратион побил их, причем в решительный момент, когда чаша победы заколебалась, повел себя, как всегда, мужественно — он шел впереди своей колонны и опрокинул неприятеля в море. Шведы потеряли тысячу человек убитыми и ранеными и 365 пленными. Отступление шведов было почти позорным — среди бежавших оказались гвардейские части, в которых служило немало шведских аристократов. Король подверг их тяжелому наказанию — отобрал знамена и лишил гвардейских офицеров служебных преимуществ перед армейскими.

Но даже завоевав и удержав Финляндию, невозможно было достичь вожделенного мира — упрямый шведский король, уверенный, что его дело правое, ни на какие уступки не шел. Он позволил себе даже пристыдить Александра, направив ему особое послание, в котором писал, что «шведский король приглашает императора Всероссийского помыслить о поступках его в отношении к королю, старинному его союзнику, царствующему над народом свободным, верность коего император хочет поколебать самым неслыханным образом. Король объявляет, что он будет до последней крайности защищать права свои и верных своих подданных. Он употребит все средства, вверенные ему Провидением, к искоренению навсегда начал, на коих император хочет упрочить силу России. Прощая своему врагу, король возлагает мщение на Всемогущего». Вероятно, Александру, считавшему, что он всегда поступает по совести и благородно, было неприятно читать это послание, и он, даже не ответив, вернул его шведам. Солдатам и офицерам было проще — куда прикажут, туда они и шли. Как писал Ж. де Местр, «офицер обязан исполнять приказы и в несправедливой войне виновен не более, чем ружье».

Александр, знавший упрямый характер свояка, требовал от генералов покончить со Швецией так, как это сделал некогда Петр Великий: высадить десант на ее побережье, поближе к Стокгольму, и таким образом принудить шведов к миру. Был составлен план нового наступления. К шведскому берегу должны были двинуться три колонны войск: колонна Шувалова — из Улеаборга к Торнео, Барклая де Толли — из Вазы в Умео и наконец Багратиона — из Або на Аланды (вновь находившиеся во власти шведов), а потом уже к шведскому берегу. Этот план казался неимоверно рискованным. Корабельный десант, использованный с той же целью некогда Петром Великим, был совершенно невозможен из-за слабости русского флота и нерешительности русских флотоводцев, боявшихся Даже высунуть нос из Кронштадта и Ревеля. Балтийское море и даже Финский залив находились под полным контролем английского флота — союзника шведов, а ему не было равных на воде, как Наполеону на суше. Речь могла идти только о зимнем походе. Предстояло пройти несколько десятков верст по льду — в те времена Балтика и Ботнический залив еще замерзали. Решиться на этот, как писал Буксгевден, «подвиг столь скользкий и затруднительный» было непросто — а вдруг Дед треснет, полыньи разойдутся, и тогда прощай карьера и несомненный Георгий! Император тем не менее жестко требовал ускорить начало ледового похода к берегам собственно Швеции. В ответ Букегевден лишь твердил в письмах к царю о невозможности подобной акции. Когда он «заболел», то пришедший на его место в начале декабря 1808 года генерал от инфантерии Кнорринг повел себя точно таким же образом. Между императором и новым главнокомандующим, получившим план ледового похода, началась переписка, немыслимая для самодержавного режима. Кнорринг писал о трудностях снабжения войск, о значительных силах шведов на Аландских островах, о том, что поправившийся Барклай и граф Шувалов — командующие корпусами, предназначенными для похода, — задерживаются по своим делам в Петербурге. Он стращал императора тем, что в походе армию ждут льды, непроходимые дороги, «затвердевший снег», возможное вскрытие моря. В конце концов Кнорринг тоже запросился в отставку. Наконец Александр не выдержал и в феврале 1809 года послал в Финляндию ставшего военным министром А. А. Аракчеева — этакую живую дубинку против обленившихся генералов. Позже Аракчеев писал о своей миссии: «Я не воевода и не брался предводить войсками, но Бог дал мне столько разума, чтобы различить правое от неправого. Букегевден почитал меня своим личным врагом — и крепко ошибался. Тот мой враг, кто не исполняет своего дела, как следует… если бы (я) слушал всех (генералов. — Е. А.), да не столкнул Барклая на лед, прямо в Швецию, то мы еще года два пробивались бы в Финляндии». Но Аракчеев приобрел в Финляндии и сторонника. В беседе с министром сменивший Буксгевдена генерал Кнорринг и все остальные генералы завели прежнюю песню со старым мотивом — экспедиция невозможна по таким-то и таким-то резонам, и только один Багратион на вопрос Аракчеева о возможности перехода через залив отвечал в свойственном ему стиле: «Прикажите — пойдем!» Это было явным нарушением корпоративной солидарности генералитета (против похода были не только Кнорринг, но и начальники двух других корпусов — граф Шувалов и новый любимец царя Барклай). В такой обстановке согласие Багратиона возглавить самую опасную экспедицию — отвоевание Аландских островов — сделало невозможным для других генералов затягивание с исполнением верховной воли. Порыв Багратиона отвечал его природе военного, но был и ловким ходом, благодаря которому Аракчеев увидел в нем «своего человека». Вскоре последовало весьма благоприятное для Багратиона продолжение этих отношений…