Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

– Я сказала ей, что у вас не будет времени для посетителей этим утром, мать. – Сказала резко Суан, по-прежнему впиваясь в женщину на подушках взглядом и забирая у Эгвейн свободной рукой плащ. – Но с тем же успехом я могла бы сама с собой сыграть в кошачью колыбельку. – Повесив плащ на простую вешалку, она высокомерно фыркнула. – Возможно, если бы я носила штаны и имела усы, она бы обратила на меня внимание. – Суан похоже верила всем слухам о предполагаемых похождениях Халимы среди самых симпатичных мастеровых и солдат.

Странно, но Халиму, кажется, забавляла ее репутация. Она, быть может, даже ею наслаждалась. Она рассмеялась низким, с хрипотцой смехом, и вытянулась на подушках словно кошка. У нее действительно имелась довольно сомнительная страсть к глубоким декольте, совершенно неприемлемым при такой погоде, и почти вываливалась из зеленого шелкового платья с синими вставками. Шелковое платье было необычной одеждой для секретаря, но милость Деланы, и ее долг перед Халимой были огромны.

– Вы кажетесь взволнованной этим утром, мать, – промурлыкала зеленоглазая женщина, – и вы столь рано встали для вашей прогулки, стараясь меня не разбудить. Я думала, что вы захотите поболтать. У вас не было бы таких головных болей, если бы вы больше обсуждали ваши заботы. По крайней мере, вы знаете, что можете со мной это обсудить. – Стрельнув глазами в Суан, которая презрительно наморщила нос, Халима снова рассмеялась. – И вы знаете, что мне от вас ничего не нужно, в отличие от некоторых. – Суан снова фыркнула, и демонстративно занялась размещением папки на письменном столе ровно между чернильницей из камня и присыпкой. Она даже поправила подставку для ручки.

Переборов себя, Эгвейн сумела не вздохнуть. Едва-едва. Халима действительно ни о чем не просила кроме тюфяка в палатке Эгвейн, чтобы она могла всегда быть под рукой, когда снова начнется головная боль, но то, что она спала в палатке Эгвейн, должно быть, создавало трудности с выполнением ее обязанностей в отношении Деланы. Кроме того, Эгвейн нравилась ее простое и откровенное поведение. С Халимой было очень легко разговаривать и забыть на какое-то время, что она была Престол Амерлин, расслабиться, чего она не могла себе позволить даже с Суан. Она слишком тяжело добилась признания как Айз Седай и Амерлин, признание своей власти, и ее авторитет пока оставался слишком незначительным. Сделав один промах в качестве Амерлин, следующий промах для нее будет сделать легче, и следующий, и еще, еще, пока все снова не начнут считать ее заигравшимся ребенком. Все это превращало Халиму в сокровище, которое нужно бережно хранить, даже невзирая на то, что ее пальцы способны сделать с головной болью Эгвейн. К ее большому раздражению, кажется, женщины в лагере разделяла взгляды Суан, за исключением, возможно, Деланы. Серая казалась слишком чопорной, чтобы нанять в служанки потаскуху, несмотря на все свое милосердие. В любом случае, теперь было неважно, даже если эта женщина гонялась за мужиками, и спотыкалась о них.

– Боюсь, что у меня действительно много работы, Халима, – сказала она, стягивая перчатки. Горы работы, на много дней. На столе не было признаков отчета от Шириам, но она скоро его пришлет, вместе с несколькими прошениями, которые, как она считает, заслуживали внимания Эгвейн. Сущие пустяки. Плюс десять-двенадцать исков по поводу возмещения причиненного ущерба, и каждый ждет вынесения решения Амерлин. А этого невозможно сделать, не изучив предварительно дела, и не задав вопросы. Нет вопросов – нет справедливого решения. – Возможно, ты сможешь со мной пообедать. – Если конечно она закончит вовремя. Иначе ей придется есть тут же, за этим столом в кабинете. Время уже близится к полудню. – Тогда же мы сможем и поговорить.

Халима резко села, сверкнув глазами и сжав пухлые губки, но ее угрюмый вид тут же пропал как небывало. Однако, в глазах все еще тлели угольки. Если бы она была кошкой, то выгнула бы спину и распушила хвост. Изящно встав на ноги на расстеленный ковер, она пригладила платье на бедрах.

– Ну что ж, хорошо. Если вы уверены, что не хотите, чтобы я осталась.

Как раз сейчас где-то позади глаз Эгвейн началась тупая пульсация, слишком знакомый предвестник ослепляющей головной боли, но она покачала головой и повторила, что у нее много важной работы. Халима еще мгновение колебалась. Ее губы снова напряглись, руки сжали юбку, затем она схватила с вешалки свой шелковый плащ с меховой подкладкой, и выскочила из палатки, не позаботясь накинуть его на плечи. Она могла простудиться, расхаживая на холоде в таком виде.

– Из-за своего характера – как у рыбачки – она рано или поздно попадет в неприятности, – пробормотала Суан прежде, чем ткань, закрывающая вход прекратила колыхаться. Хмурясь вслед ушедшей Халиме, она накинула шаль на плечи. – Женщина сдерживается в вашем присутствии, но при мне она не сдерживает свой поганый язык. При мне и остальных. Кое-кто слышал, как она кричала на Делану! Кто-нибудь на свете слышал о секретаре, посмевшем накричать на своего господина, и притом Айз Седай? Восседающую! Не понимаю, почему Делана ее еще терпит?

– Это дело Деланы. – Подвергать сомнению действия другой Сестры столь же непозволительно, как и пытаться в них вмешиваться. Только в силу традиций, а не по закону Башни, но некоторые обычаи были почти столь же сильны, как и законы. Конечно, не ей напоминать об этом Суан.

Потирая виски, Эгвейн осторожно села на стул за свой письменный стол, но стул все равно зашатался. Его специально переделали для перевозки в фургоне, и его ножки имели отвратительную привычку складываться, когда этого не ждешь. И ни один из плотников не смог их закрепить, несмотря на все попытки. Стол также складывался, но стоял более твердо. Ей было жаль, что она не воспользовалась возможностью приобрести новый стул в Муранди. Необходимо было столько всего купить, а денег постоянно не хватало. К тому же, у нее уже был один стул. По крайней мере, она купила пару светильников и настольную лампу. Все три были из простого железа, выкрашенного в красный цвет, но с прекрасными зеркалами, совсем без пузырьков. Хороший свет, кажется, не влиял на силу ее головной боли, но с ним было лучше читать, чем при свечах из сала или с фонарем.

Если Суан и услышала замечание, то это ее не остановило.

– И это не просто плохой характер. Раз или два, я думала, она была готова меня ударить. Я полагаю, у нее достаточно мозгов, чтобы сдержаться, но ведь всякий встречный здесь – Айз Седай. Я уверена, что это она как-то ухитрилась сломать руку мастеру-каретнику. Он утверждает, что сам упал, но кажется – врет. Его глаза бегали, а губы дрожали. Он не хотел признаваться, что женщина вывернула ему локоть задом наперед. Но что бы он сказал теперь?

– Суан, прекрати! – устало сказала Эгвейн. – Мужчина, вероятно, позволял себе вольности. – Он должен был. Она все равно не могла себе представить, как Халима смогла бы сломать мужчине руку. Какими бы словами не давали характеристику этой женщине, слова «мускулистая» – не было в этом списке.

Вместо того чтобы открыть папку, которую Суан положила на стол, она положила на нее обе руки. Это держало их подальше от головы. Возможно, если бы она старалась игнорировать боль, то она бы на сей раз прошла сама. Кроме того, в придачу к основным делам, у нее была информация, которой она хотела поделиться с Суан.

– Кажется, кое-кто из Восседающих поговаривает о переговорах с Элайдой, – начала она.

Сохраняя спокойствие, Суан осторожно села на один из двух хрупких трехногих табуретов перед столом и внимательно выслушала до конца, только едва шевеля пальцами, собирая складку на юбке, дожидаясь, пока Эгвейн закончит. Тогда она сжала кулаки и прорычала кучу проклятий, которые были резки даже для нее, начав с желания задушить всех кишками уже неделю как сдохшей рыбы и прокатиться на них с горы. Из уст столь симпатичной и юно выглядевшей особы эти ругательства звучали еще отвратительнее.

– Я думаю, что ты правильно разрешила им продолжать, – пробормотала она, как только поток ее оскорблений иссяк. – Эти разговоры будут множиться, раз это началось, а таким образом ты положишь им конец. Я считаю, что Беонин не должна меня удивить. Беонин честолюбива, но я всегда считала, что она сбежит назад к Элайде, если Шириам и все остальное не смогло укрепить ее характер. – Повысив голос, Суан уставилась в глаза Эгвейн, словно стараясь придать вес своим словам. – Я хочу, чтобы Варилин и ее подруги удивили меня, мать. Не считая всю Голубую Айя, из Башни, после того, как Элайда преуспела в своих действиях сбежали шесть Восседающих от пяти Айя, – ее рот слегка скривился при этих словах, – и здесь у нас есть по одной от каждой из тех пяти. Вчера ночью я была в Тел'аран'риоде. В Башне…

– Надеюсь, что ты была осторожна, – довольно резко сказала ей Эгвейн. Иногда казалось, что Суан едва ли было знакомо значение этого слова. За несколькими тер'ангриалами для путешествия в Мир Снов, что имелись в их распоряжении, Сестры записывались в очередь, главным образом, чтобы посетить отражение Башни, и постоянно из-за них ругались. Пока еще Суан не запретили ими пользоваться, но она была к этому близка. Очень скоро ее имя может оказаться вписанным в особый список лиц, которые не имеют права провести даже одну ночь в Мире Снов без решения Совета. Помимо того, что Сестры обвиняли Суан в расколе Башни – ее не приняли назад с той же теплотой как Лиане, по сравнению с ней Суан вообще никто не любил – так еще слишком многие помнили довольно грубое обращение при обучении, когда она была одной из немногих, кто знал, как пользоваться этим тер'ангриалом. Суан на дух не переносила дураков, а каждый, кто впервые попадал в Тел'аран'риод вел себя как дурак. Поэтому теперь, когда она хотела посетить Мир Снов, ей приходилось пользоваться очередью Лиане, и если ее там заметит другая Сестра, то следствием для нее может быть полной запрет. И еще хуже, найдут того, кто дал взаймы свой тер'ангриал, что могло закончиться разоблачением Лиане.