Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Потрясенная этой мыслью, Эгвейн вскинула голову. Неужели она настолько далеко ушла она от Эмондова Луга? Она знала, что, рано или поздно, должна будет приказывать мужчинам сражаться и умирать, и думала, что вполне способна вынести смертный приговор, если в том будет крайняя необходимость. Если одна смерть может остановить смерть тысяч, или даже сотен, не правильнее ли будет пойти на подобный шаг? Но Николь и Арейна представляли опасность только потому, что могли раскрыть некоторые секреты, которые могли доставить неприятности Эгвейн ал'Вир. О, Мирелле и остальные сочтут за счастье, если отделаются поркой, и они конечно посчитают ее чем-то большим, чем просто неудобство, но любое неудобство, сколь бы велико оно ни было, еще не причина для убийства.

Внезапно Эгвейн поняла, что нахмурилась, и что Тиана и обе Восседающие наблюдают за ней, а Джания даже не позаботилась скрыть свое любопытство за маской невозмутимости. Чтобы оградить себя, Эгвейн перевела свой хмурый взгляд на стол, за которым опять работали Кайрен и Ашманайла. Граница белого на чаше Ашманайлы поднялась чуть выше, но за это короткое время Кайрен догнала ее. Больше чем догнала, на самом деле белая часть на ее кубке была в два раза выше, чем на чаше.

– Твое мастерство растет, Кайрен, – одобрительно сказала Эгвейн.

Голубая взглянула на нее и протяжно вздохнула. Синие ледяные глаза на ее овальном лице окружало прохладное спокойствие.

– Большого мастерства не требуется, Мать. Все, что нужно – это создать плетение и ждать. – Последнее слово прозвучало с легкой язвительностью, коли на то пошло, и перед словом «Мать» была небольшая заминка. Кайрен была отправлена из Салидара с очень важным заданием только для того, чтобы увидеть, как все рухнуло, не по ее вине, а когда она возвратилась к ним в Муранди, то обнаружила, что все, что она оставила, перевернуто с ног на голову, а девочка, которую она помнила Послушницей, носит палантин Амерлин. А теперь Кайрен много времени проводила с Лилейн.

– Она совершенствуется… в некоторых вещах, – сказала Джанья подчеркнуто хмуро глядя на Голубую Сестру. Вполне вероятно, что Джания, как и все остальные Восседающие, была уверена, что избрав Эгвейн, Совет получил марионетку. Но она, казалось, признавала тот факт, что Эгвейн действительно носит палантин и заслуживает надлежащего уважения ото всех. – Конечно, я сомневаюсь, что она догонит в мастерстве Лиане, пока не приложит к этому все свои способности, Мать. А вот юная Бодевин вполне может догнать ее. Лично мне не хотелось бы, чтобы меня превзошла Послушница, но предполагаю, что кое у кого другое мнение. – По щекам Кайрен поползли красные пятна, и она опустила глаза на кубок.

Тиана фыркнула.

– Бодевин – хорошая девочка, но большую часть времени она проводит хихикая и играя с другими Послушницами, а не занимаясь, если Ша… – Она резко вздохнула. – Если за ней не присматривают. Вчера она и Альтин Конли попробовали сделать две вещи за раз, только чтобы посмотреть, что из этого выйдет, и вещи сплавились в одну твердую глыбу. Бесполезную для продажи, безусловно бесполезную, если только вы не найдете кого – то, кто захочет купить парочку кубков наполовину из квейндияра, наполовину из железа, да еще соединенных в углах. И Свет знает, что могло бы случиться с девочками. Кажется, все обошлось, но кто может сказать что будет в следующий раз?

– Проследите, чтобы следующего раза не было, – рассеянно сказала Эгвейн, глядя на кубок Кайрен. Линия белого неуклонно ползала вверх. Когда это плетение создавала Лиане, черное железо превращалось в белый квейндияр так, словно его быстро опускали в молоко. Сама Эгвейн делала это, не успев и глазом моргнуть, черное – белое – как вспышка. Это могли бы быть Кайрен или Лиане, но даже Лиане была недостаточно быстра. Кайрен нужно время. Дни? Недели? Это было важно, поскольку промедление означает беду для вовлеченных женщин и мужчин, которые умрут, сражаясь на улицах Тар Валлона. И возможно для Башни тоже. Эгвейн неожиданно обрадовалась, что одобрила предложение Беонин. Рассказав Кайрен, почему та должна работать усерднее, она, возможно, подтолкнула бы ее усилия, но это – другая тайна, которую надо сохранить до той поры, пока не придет время открыть ее миру.

Глава 18

Разговор с Суан

Дайшара уже увели к тому моменту, когда Эгвейн вышла из палатки, но полосатый палантин, свисавший из-под накинутого капюшона, действовал лучше, чем лицо Айз Седай, прокладывая ей дорогу сквозь толпу. Она двигалась в сплошной ряби реверансов, редких поклонов Стражей и мастеров, имевших какие-то поручения возле палаток Сестер. Некоторые послушницы пищали при виде палантина Амерлин, и целые семейства поспешно уступали ей дорогу, делая глубокие реверансы на довольно грязной улице. С тех пор как ей пришлось наказать несколько женщин из Двуречья, среди послушниц распространились слухи, что Амерлин столь же крута на наказания как Серейлле Баганд. И с таким характером, который вспыхивал от малейшей искры, ее лучше не гневить. Не то, чтобы большинство из них было знакомо с историей и понимало, кто такая была Серейлле, но за сто лет ее имя вошло в Башне в поговорку, а Принятые прекрасно знали, что послушницы впитывают как губка такие лакомые кусочки истории, как этот. Хорошая вещь – капюшон. Он полностью скрывал ее лицо. На десятый раз, когда очередное семейство послушниц, словно испуганные зайцы, прыснуло в разные стороны с ее пути в десятый раз, она уже так скрипела зубами, что увидевшие ее лицо непременно бы подтвердили, что она жует железо и плюется гвоздями. У нее было ужасное чувство, что через пару сотен лет, Принятые будут пользоваться ее именем, чтобы пугать послушниц, как пугают сейчас именем Серейлле. Конечно, в первую очередь нужно сохранить Белую Башню. Маленькие неудобства должны подождать. Ей показалось, что она смогла бы плеваться гвоздями даже без железа.

Толпа сошла на нет возле кабинета Амерлин, который только назывался кабинетом, а на самом деле был простой палаткой из холстины с коричневыми стенками, усеянными заплатами. Подобно Залу Совета, в это место приходили только те, у кого были здесь дела или по вызову. А просто так никого не вызывали на Совет Башни или в Кабинет Амерлин. Наиболее безобидным приглашением сюда был официальный вызов, что превратило для нее эту простую палатку в убежище. Прорвавшись сквозь откидывающиеся створки входа, она с облегчением сбросила плащ. Пара жаровен наполняли палатку приятным теплом, особенно после холода снаружи, и они дымили почти незаметно. От высушенных трав, разложенных на тлеющих угольках, шел легкий сладковатый аромат.

– Судя по тому, как ведут себя эти глупые девчонки, можно подумать я… – начала было она рычать, но осеклась.

Она не удивилась, увидев, что Суан стоит возле письменного стола в платье из простой синей шерсти – прекрасно сшитое, но все же очень простое – прижимая широкую кожаную папку к груди. Большинство Сестер, подобно Делане, все еще полагали, что она была понижена до должности советницы Эгвейн по вопросам протокола и прочим поручениям. И выполняет обязанности советницы, и другие поручения с большой неохотой, однако она всегда оказывалась тут расторопная и ранняя, что, казалось, осталось всеми незамечено. Суан когда-то была Амерлин, которая жевала железо, хотя никто бы в это не поверил, если бы не знал. Послушницы видели ее так же часто как Лиане, но у всех возникало большое сомнение, что она действительно была тем, о ком рассказывали Сестры. Симпатичная, если не сказать красивая, с тонким ртом и темными блестящими волосами до плеч, Суан выглядела моложе чем Лиане, и только немного старше самой Эгвейн. Без синей, украшенной бахромой, шали на плечах ее могли принять за одну из Принятых. По этой причине она никогда не ходила без шали, избегая подобных ошибок. Но вот ее взгляд изменился не больше, чем ее дух, и глаза ее казались иглами голубого льда, нацеленными на женщину, присутствие которой оказалось сюрпризом.

Халиму, конечно, было приятно видеть, но все же Эгвейн не ожидала увидеть ее растянувшейся, подпирая рукой голову, на ярких цветных подушках, которые были сложены вдоль одной из стен палатки.

Если Суан была симпатичной, молодой особой, по крайней мере, выглядевшей молодо, которой улыбались мужчины и женщины, то Халима была просто ослепительной. С большими зелеными глазами на безупречном лице, с полной упругой грудью, при виде которой мужчины застывали на месте, а женщины сразу мрачнели. Не то чтобы Эгвейн мрачнела или верила слухам, которые пересказывали ревнивые женщины… С внешним видом Халимы Эгвейн ничего не могла поделать. И Делана, даже если из милости и сделала ту своим секретарем, – эта мало образованная деревенская женщина писала письма почерком малого ребенка, – то обычно загружала ее какой-то тяжелой работой на весь день. И Халиму редко кто видел до времени отхода ко сну, хотя теперь чаще, и то потому, что она слышала о головных болях Эгвейн. Нисао не смогла с ними ничего поделать, даже используя новый вид Исцеления. Но массаж Халимы творил чудеса, даже когда Эгвейн хотелось кричать от боли.