Ковчег (СИ) - "Корсар_2"

— Ну ладно, выходит, с тем, чтобы потрахаться, у верхних женщин проблем нет, — встряхнула она головой, а я поразился, как свободно у нее с языка слетело это «потрахаться». — А кто же их тогда содержит? Тут, пока не работаешь из-за малыша, твой мужчина тебе помогает. А там как?

— Женщины живут за счет мужчин. У каждого в Скайполе — свой статус, за которым следит система. Изменился статус — у тебя появляются новые возможности. Жители Полиса, например, не имеют права входа на склады Скайпола, и часть низших офицеров Скайпола не может попасть в некоторые комнаты на складах. Есть специальные рестораны, развлечения, пища, доступ к которым открывается по мере твоего продвижения по социальной лестнице. Чем выше статус мужчин, претендующих на женщину, тем больше благ достается и ей — платья, украшения, мебель. Поэтому женщины заинтересованы в том, чтобы обслуживать как можно больше и как можно лучше.

— И как система следит за всем этим?

— Дактозамки, — ответил я. — Отпечатки пальцев — отличный идентификатор. В память компьютера заложены рисунки на коже каждого скайпольца, а электронику обмануть невозможно, и взять неположенное не получится. Поэтому курсантам, хоть они и будущие высшие офицеры, вход на элитный этаж Скайпола заказан.

— Да?.. И почему?

— До восемнадцати они учатся, и доступ к благам у них не выше, чем у среднего полисовца. Таким скайпольских женщин не купить, даже в жилом секторе брезгуют. Но никто не запрещает им спускаться в Полис.

— А как же, если любовь? — Каролина подперла щеку рукой и задумчиво уставилась на меня. — Когда я была молодой, мне начхать было, к какому роду-племени принадлежит мой избранник и какие блага мне принесет.

Я пожал плечами.

— В Скайполе не бывает любви. Тебя не поймут и осудят. А если ты не будешь соблюдать правила, система заблокирует для тебя все, кроме самого необходимого минимума: еды для поддержания жизни, питья и самой примитивной одежды. Никто не хочет жить так. Все хотят комфорта.

Немножко странно было рассказывать ей о том, что так естественно воспринималось наверху, и понимать: если бы ей так же, как и мне, удалось прятать свои способности дольше — она бы сама все это знала. Мало того — жила именно так. Зарабатывая благополучие сексом.

— Да, и еще… верхние женщины не имею права отказаться с кем-то переспать, если он способен предложить ее обычную цену.

— Вот как? — она слегка нахмурилась. — Тогда, пожалуй, нет, мне такое не по нраву. Только представить: припрется ко мне какой-нибудь Марци, и я буду обязана лечь с ним в постель? Бр-р! — ее даже передернуло.

А я ухмыльнулся — пожалуй, от перспективы переспать с Марципаном и мне сделалось бы дурно.

— Слушай, ну а каким образом внизу оказался ты? Неужели так долго не проявлялись твои способности? А потом что — не выдержал и кого-то вылечил?

— Нет, не вылечил, — ответил я. Врать не хотелось. — Убил.

— Какую-нибудь строптивую женщину вроде меня? — кажется, она ничуточки не взволновалась этим известием.

— Мужчину. А за убийство наказание одно — изгнание.

— Не повезло, — скривила она сочувственную физиономию. — Внизу никого не изгоняют — просто некуда. Совет решает, что с ним делать — наказать трудом или изолировать, если убийца опасен для остальных. Вот если бы и наверху так — заставили бы тебя вкалывать на фермах с утра до глубокой ночи пару лет, а потом, глядишь, и простили. Жил бы дальше наверху припеваючи и горя не знал — сытый, довольный…

— Нет, — почти испуганно сказал я, — нет, не надо. Тогда бы я никогда не встретил… — и осекся.

— Вена? — подсказала она и улыбнулась. Протянула руку и попыталась потрепать меня по волосам, но я отклонился. — Не ершись, про это тоже уже все говорят. Я просто не догадывалась, что ты на самом деле так влип.

— Как? — глухо поинтересовался я. Почему-то она перестала быть мне настолько симпатична, как раньше.

— Влюби-ился, — протянула она по-прежнему с улыбкой, — ведь влюбился же, ну, скажи? Не смущайся, сама такой была в юности. Только вспомнить, какой пламенной страстью пылала к братику твоего любовника… м-м-м… — она закатила глаза.

— Бличу? — недоверчиво переспросил я. Как-то не сочетался он у меня со словом «братик».

— Ага, — довольно кивнула Каролина. — Мне было восемнадцать, когда я родила ему дочку. Селена — та самая, которой сейчас десять. И она очень на него похожа. Что в свое время меня радовало, а сейчас огорчает.

— Почему?

— Потому что тогда черты любимого в моем ребенке казались мне очень привлекательными. А сейчас я смотрю на свою рыженькую, с простецким лицом, и думаю, что моя внешность для девочки все-таки более подходяща, а? — она слегка повернулась, чтобы я мог оценить ее профиль.

— Ты красивая, — признал я.

— Ну вот. Это мальчишке, — она кивком указала на пеленальный столик, — можно быть простоватым, в женщине же должна быть загадка… А то такие, как ты, уйдут от них к парням, — неожиданно закончила она.

Я покраснел, а она рассмеялась.

Решив, что раз она так бесцеремонно ведет себя со мной, то не будет бестактным и у нее кое о чем спросить, я поинтересовался:

— Каролина, а почему вы расстались с Бличем? Я слышал, он тоже… ну, с парнем живет.

— Не мы расстались. Я его бросила, — легко ответила она. — Он ску-у-учный. До ужаса правильный и обстоятельный. С таким хорошо иметь детей, но очень неинтересно жить. Он всегда знает, как делать надо, а как не надо. И думает, что скажут другие. В общем, я его компрометировала. Когда мы с ним ругались — слышал весь этаж, и Бличу было за меня жутко неловко. И еще его постоянно дергают в лазарет, и он живет больше в нем, чем дома. А мне хочется, чтобы мужчина думал и обо мне тоже, а не только о других. Наверное, я эгоистка. Мне Ванда прямо так в лицо и говорила. Поэтому у нас отношения со свекровью совсем не сложились.

— Знакомо, — кивнул я. — Похоже, у меня отношения с Вандой тоже… короче, не очень.

— Свекровь — всегда больная тема, — согласилась Каролина. — А Блич к тому же очень маму любит, не желает огорчать и во всем слушается. Пока я была молодая и влюбленная, мне казалось, я сумею стать для него важнее. Не сумела. А быть второй я не согласна, — она решительно вздернула подбородок.

Я подумал о Вене — а слушается ли маму он? И решил, что нет. Поскольку Ванда, судя по всем признакам, так же как и Блич, нашего с ним союза не одобряла. И мне стало немножко страшно. А вдруг это тоже — ненадолго? Вот пройдет у нас самый пылкий период, и Вен припомнит, что я — причина всех его неурядиц, а там, глядишь, и на дверь укажет. И что тогда мне делать?

Стараясь не зацикливаться на печальном, я спросил:

— Каролина, а какие у тебя способности? Ну, как у мутанта?

— Я телекинетик, — тут же ответила она. — Могу любую вещь переместить с места на место. Да вот хоть тебя.

Она сосредоточилась — лицо сделалось строже и отстраненнее, — и я почувствовал, что мое кресло поднимается над полом. Стиснул подлокотники, но не успел толком испугаться, как уже мягко опустился обратно на пластик.

— Здорово! — выдохнул я. — И почему наверху боятся таких, как мы? Разве мы делаем что-то плохое?

— Не знаю, — пожала она плечами. — По-моему, мое умение практически бесполезно. Ты хотя бы людям помогаешь, а я только развлекаться могу. Непонятно даже, зачем Грендель помог мне освоить свой дар.

— Он считает, что любой дар ценен, — сказал я.

— Слышала, — отмахнулась Каролина. — Но что в его клане, что вот теперь в клане Бартоломью применения моему ценному дару так и не нашлось. Тружусь в швейной мастерской, как и другие женщины, которые без особых талантов.

— Ты живешь в клане Бартоломью?

— Ну да. Ушла туда к мужу. Свен, младший брат Бенедикта — слышал о таком?

— О Бене-то? Еще бы не слышать. Я с ним в рейд ходил.

— Ну да. И потом его вылечил.

— Было дело, — не стал отказываться я.

— Мы со Свеном уже три года вместе, и пока все неплохо.