Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Народы без Габсбургов

В отличие от потомков Карла I, проживших достаточно благополучную жизнь, пусть и лишенную величия и тягот императорской власти, судьбы народов Центральной Европы в XX столетии оказались не слишком счастливыми. Первая Австрийская республика (1918–1938) была государством, раздираемым, с одной стороны, противоречиями между различными политическими группировками, а с другой – охватившим общество после падения монархии острейшим кризисом идентичности. Австрийцы чувствовали, что навсегда покинули один берег, но так и не пристали к другому. Их миссия имперской нации окончилась неудачей, частью же немецкого народа австрийские немцы не могли стать не только по политическим причинам, но и в силу заметных культурных отличий от немцев Германии. Авторитарный эксперимент консервативного канцлера Энгельберта Дольфуса поставил Австрию на грань гражданской войны (в феврале 1934 года в Вене шли бои правительственных войск с Шутцбундом – вооруженными отрядами сторонников социал-демократической партии) и закончился трагической гибелью самого канцлера в результате попытки переворота, предпринятой австрийскими нацистами. Его более умеренный преемник Курт Шушниг, как уже говорилось, не смог спасти страну от аншлюса.

Избавление от следов нацизма, экономический кризис, восстановление демократии и дальнейшие поиски собственного лица в новой Европе – все это пережила Австрия после Второй мировой. В какой-то мере этот процесс не завершен и по сей день. Иначе на австрийской политической сцене в 1990-е годы не возник бы феномен Йорга Хайдера – националиста и популиста, своеобразной карикатуры на лидера христианских социалистов конца XIX века Карла Люгера. Появление политических сил, подобных Партии свободы Хайдера и его преемников, и их относительный успех свидетельствуют о том, что в австрийском обществе далеко не все так благополучно, как может показаться стороннему наблюдателю во время поездки в блестящую Вену, великолепный Зальцбург, уютный Инсбрук или тихий Клагенфурт. Ксенофобские мотивы, иногда звучащие в австрийской политике по отношению к ближайшим соседям, в частности Чехии, Словении и Хорватии, показывают, что определенная часть австрийцев «свела счеты с имперским прошлым» весьма своеобразным способом, предпочтя провинциальный национализм роли связующего звена между народами региона, которую Австрия могла бы вновь сыграть сегодня, оказав тем самым неоценимую услугу единой Европе, Увы, сейчас, в начале XXI века, об этом по-прежнему остается только мечтать.

Серьезным социальным и моральным кризисом была охвачена в межвоенный период Венгрия. В 1918–1920 годах страна пережила национальную катастрофу: на смену либеральному правительству Каройи весной 1919 года пришли коммунисты во главе с Белой Куном, террористическую диктатуру которых сменил (при поддержке французских и румынских войск) консервативный авторитарный режим адмирала Миклоша Хорти. В июне 1920 года представители Венгрии были вынуждены подписать катастрофический для страны Трианонский мир. Вместо умиротворения этот договор – как, впрочем, и вся «версальская система» – привел лишь к росту реваншистских настроений: главной целью внешней политики режима Хорти отныне стало возвращение населенных венграми территорий, отошедших по условиям мира к Чехословакии, Румынии и Югославии. Трианонский договор явился одной из основных причин того, что нормализация отношений между новыми государствами Центральной Европы оказалась невозможной, а Венгрия в конце 1930-х годов встала на путь сотрудничества с нацистской Германией. Этот союз принес хортистам кратковременный успех: в 1939–1941 годах им удалось при поддержке Гитлера вернуть северную Трансильванию, населенные венграми районы Словакии и Воеводины, а также Закарпатье. Однако разгром Германии и ее сателлитов во Второй мировой обернулся для Венгрии восстановлением «трианонских» границ и приходом к власти коммунистов – то есть, по сути дела, новой катастрофой, увенчанной в 1956 году кровавым подавлением венгерского национального восстания советскими войсками.

Последующие десятилетия «гуляшного коммунизма» при Яноше Кадаре сделали Венгрию наиболее благополучной из стран социалистического лагеря, но не избавили ее народ от душевных травм, полученных в XX веке. И сегодня эхо Трианона еще не угасло: отношения Венгрии с Румынией и Словакией, где проживают немало венгров, по-прежнему трудно назвать безоблачными. Однако гораздо большую проблему представляет собой неблагоприятная психологическая атмосфера, ставшая результатом столь частых надломов и катастроф. Об этом говорят, в частности, успехи праворадикальной ксенофобской партии «Йоббик» («Движение за лучшую Венгрию»), набирающей на одних парламентских выборах за другими (2010, 2014) около 20 % голосов.

Чехословакия, надежда и опора «версальской системы», единственная демократическая республика в межвоенной Центральной и Восточной Европе, очень быстро превратилась в Австро-Венгрию в миниатюре. Насильственное присоединение к ЧСР населенных немцами приграничных районов Богемии, Моравии и Силезии, присутствие на юге Словакии многочисленного венгерского меньшинства, оказавшегося в чужом государстве в угоду стратегическим расчетам Праги и ее западных союзников, наконец, навязчиво-патерналистское отношение чешской политической и культурной элиты к словацким «младшим братьям» – все это подрывало единство Чехословакии и в конечном итоге привело ее к краху. Как отмечает британский социолог чешского происхождения Ладислав Голи, «чехи воспринимали ее (республику. – Я. Ш.) как инструмент реализации собственных, чешских национальных интересов, и тогдашняя государственная национальная политика полностью отражала этот подход. Чехи как нация действительно могли чувствовать себя свободными, поскольку теперь делали другим то, что когда-то делалось по отношению к ним»[177].

Борьба чешского и немецкого национализма развернулась в ЧСР с еще большей остротой, чем во времена Австро-Венгрии – с той лишь разницей, что отсутствие верховного арбитра в лице императора превратило эту борьбу в жестокую игру без правил. На победу в ней могла рассчитывать та из сторон, за спиной которой стояли более мощные внешние силы. До тех пор, пока западные державы, в первую очередь Франция, пытались играть роль опекуна и покровителя молодых государств Центральной Европы, Прага могла не слишком опасаться судетонемецкого, венгерского и словацкого сепаратизма. Приоритеты чехословацкой дипломатии при ее бессменном руководителе Эдварде Бенеше были определены предельно четко: ЧСР опиралась на демократические страны Запада и те идеологические течения, которые помогли создать самостоятельное государство и построить «версальскую систему». Но политика «умиротворения», проводившаяся Парижем и Лондоном по отношению к нацистской Германии в конце 1930-х, привела к тому, что Чехословакия оказалась брошена ими на произвол судьбы. Мюнхенское соглашение и последовавшее расчленение ЧСР в 1938–1939 годах привели к возникновению у чехов «комплекса поражения», подобного венгерскому.

Освобождение Чехословакии от нацистской оккупации сопровождалось в 1945–1946 годах массовым выселением из страны более чем двух миллионов судетских немцев и нескольких сотен тысяч словацких венгров – в соответствии с так называемыми «декретами Бенеша». Так возникла одна из самых болезненных проблем во взаимоотношениях центральноевропейских народов, которая то и дело затрагивается политиками в Чехии, Словакии, Германии, Австрии, Венгрии и служит дополнительным источником напряженности в регионе. Хотя вопрос о возвращении судетских немцев и венгров в Чехию и Словакию уже не стоит, Прага и Братислава отказываются формально признать «декреты Бенеша» недействительными, опасаясь имущественных претензий изгнанников, чья собственность в послевоенные годы была конфискована. В свою очередь, судетонемецкие землячества в Германии и Австрии продолжают высказывать претензии к чешскому и словацкому государствам, лоббируя свои интересы в политических кругах Германии и Евросоюза, членами которого с 2004 года является большинство стран-преемниц Австро-Венгрии.

Наиболее печальные последствия имел распад дунайской монархии для югославянских народов. Возникшая балканская миниимперия Карагеоргиевичей была еще менее гармоничным государством, чем Австро-Венгрия. Сербоцентризм белградского режима уже в 1920-е годы привел к резкому росту межнациональной напряженности в Югославии, результатом чего явилась активизация радикально-националистических и террористических группировок в Хорватии и Македонии (причастных к убийству югославского короля Александра в 1934 году). После 1929 года, когда королевский режим перешел от умеренно либеральных к авторитарным методам управления пестрым конгломератом югославянских земель, единство Югославии поддерживалось главным образом силой. Неудивительно, что в результате гитлеровской агрессии в 1941 году королевство Карагеоргиевичей ждала судьба Чехословакии – расчленение. При этом возникшее под покровительством Берлина «независимое» хорватское государство во главе с лидером радикалов-усташей Анте Павеличем стало не только преданным сателлитом Гитлера, но и одной из самых кровавых диктатур в и без того пропитанной кровью истории южных славян.