Зеленый луч. Буря. - Леонид Соболев

Фетюкович еще всхлипнул, кашлянул, шмыгнул носом и сказал в микрофон:

— Вот видишь, Абрам, у вас ничего, неплохо, а ты волновался.

Дальше я не слышал разговора радистов. Прильнув к окну, я смотрел и слушал, что происходило в рулевой.

Наум Аптекман, Свистунов, Бабин, Донейко, второй и третий штурманы, Овчаренко стояли с правой стороны рубки. Дверь отворилась, и слева вошел капитан. Он оглядел собравшихся. Впереди всех, маленький, обезьяноподобный, стоял Наум Аптекман и, склонив голову, сморщив лицо, щурился на капитана. У Свистунова, как всегда, когда он попадал в компанию начальства, был вид подтянутый, услужливый, но достойный. Он откашлялся, когда на нем остановились глаза Студенцова, одернул рокон и стоял, ожидая, пока к нему обратятся.

В обыкновенное время на тральщике довольно простые отношения между командой и начальством. Разумеется, слушаются капитана беспрекословно, но внешне особых формальностей не соблюдается. Однако сейчас я обратил внимание, что, кроме неисправимого Наума Аптекмана, все стояли вытянувшись, почти по-военному, видимо желая этим подчеркнуть, что они понимают всю сложность и исключительность положения.

Капитан обвел глазами собравшихся и заговорил голосом, немного более резким, чем обычный.

— Товарищи, — сказал он, — по левому борту у нас огни 90-го. Вам всем известно, что и они и мы находимся под угрозой быть опрокинутыми. — Капитан говорил неторопливо, и каждое произнесенное слово звучало точно и веско. И все стоявшие перед ним чувствовали, что говорит старший из них, самый знающий, самый умелый, начальник, которому можно верить. И никто не думал о том, что этому старшему от роду двадцать три года, и если не считать Донейко, то он из всех здесь самый молодой. — По-видимому, — продолжал капитан, — неправильный расчет нашего тральщика уравновешивается грузом. Поэтому наше положение лучше, чем их. — Капитан помолчал. — Да, — сказал он очень спокойным голосом, — их положение безнадежно. — Он еще раз обвел всех глазами. Члены судового совета стояли молча и слушали. — Последние сообщения Ткачева не оставляют сомнений… — Опять была пауза; мне казалось, что Студенцову не легко говорить, но продолжал он так же спокойно: —…не оставляют сомнений в том, что через десять или через пятнадцать минут их опрокинет. Помощь, идущая к ним, прибудет не раньше чем через два с половиной или три часа. Я принял решение, — капитан резко рубил слово за словом, — я принял решение, невзирая на опасность, угрожающую нам, сделать поворот и идти к ним на помощь.

Он помолчал, и все тоже молчали. Все стояли вытянувшись и смотрели на капитана. Капитан снял фуражку и провел рукою по волосам. Я видел теперь его лицо. Медленно менялось его выражение, сходила суровость, и оно становилось взволнованным.

— Ведь там же наши ребята, — сказал Студенцов совсем другим, задыхающимся голосом. — Ведь вот же они, мы их видим. Что же — им на наших глазах утонуть? Так, что ли?

И все стоявшие перед ним, штурманы и матросы, механик и помполит, увидели вдруг, что перед ними мальчишка, умелый, сдержанный, знающий, но мальчишка, горячий, взволнованный мальчишка и очень хороший товарищ, и ни один из них не показал виду, что заметил это и понял, потому что все верили в этого мальчишку и полагались на него.

А капитан взял себя в руки. Он откашлялся и сказал солидно и резко:

— Вот по этому поводу я хотел узнать ваше мнение.

Опять была пауза, а потом начал жестикулировать Аптекман. Он кивал головой, щелкал языком, двигал рукой, согнутой в локте, шипел и бурчал что-то непроизносимое.

— Аптекман, — взмолился капитан, — говорите словами.

Аптекман посмотрел очень удивленно и сказал медленно, с трудом подбирая слова:

— Машина… в порядке… можно… полный пар… —

Замолчал и отступил шаг назад, давая понять, что он все сказал.

— Время не терпит, Николай Николаевич, — напомнил Бабин.

— Как команда? — спросил Студенцов, глядя в глаза Свистунову.

Свистунов и Донейко переглянулись.

— Как, товарищи? — спросил Свистунов, глядя на кого-то, стоявшего за спиной Студенцова.

Студенцов резко повернулся. Пока шел разговор с судовым советом, постепенно и очень тихо в рубку набирался народ. Один за другим заходили матросы и молча слушали, и те, кто не поместился в рубке, стояли на палубе. Они, вытягивая шеи, заглядывали в открытую дверь и в окно и слушали и молчали. Пожалуй, если не считать вахтенных, кочегаров и машинной команды, здесь были все. Студенцов подошел к стоявшим впереди.

— Ну как? — спросил он сдавленным голосом.

Из задних рядов вылезла голова на длинной, как жердь, шее, и Полтора Семена пробасил:

— Не тяните вы, Николай Николаевич. Они там потонуть могут, пока мы тут совещаемся.

— Аптекман, в машину, — скомандовал капитан. — Свистунов, к рулю. Бабин, останьтесь здесь. Фетюкович, передайте Ткачеву — делаю поворот, иду на помощь. Всех прошу из рубки на палубу. Приготовьтесь к повороту — момент опасен. Держитесь на подветренной стороне под защитой надстроек.

От медленности, с которой велся разговор с судовым советом и с командой, не осталось следа. Рубка опустела в одну секунду. Матросы сруппировались на палубе около надстроек, выбирали места, где легче держаться; Фетюкович говорил в микрофон:

— Абрам, слушаешь? Передай старику: делаем поворот, идем к вам на помощь. Слышишь? — И вдруг заорал очень весело: — Не горюй, Абрам, сейчас соймем вас! Еще погуляем!

Схватив наушник, я услышал голос Абрама:

— Ждем, Вася. — Помолчав, Абрам уныло добавил — А у нас приказано спасательные пояса надевать.

Потом там хлопнула дверь — мы отчетливо это слышали — и взволнованный голос Ткачева сказал:

— Ребята, если думаете нас спасать, спасайте скорей. Нас совсем положило, судно перестало слушать руля.

Вскочив с кресла, Фетюкович слово за словом прокричал эти фразы в окошечко Студенцову.

— Полный вперед! — скомандовал капитан.

Зазвонил телеграф. Бабин передавал приказание в машину. Звонок повторился. Аптекман докладывал, что полный вперед дан. Капитан вынул трубку и закурил. Он ждал, пока судно приобретет скорость. Свистунов стоял у штурвала. Бабин у телеграфа. Клубами пошел дым из капитанской трубки, она раскурилась.

— Право руля, — негромко скомандовал капитан. Свистунов повернул штурвал. Судно покатилось вправо. — Больше право. Право на борт. — У капитана был очень тихий, казалось, равнодушный голос.

Свистунов, положив руль «право на борт», ждал дальнейшей команды капитана. Не в силах больше оставаться в закрытой рубке, я выскочил на палубу.