Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

мятежи это не остановило. Четырнадцатого декабря около 3600 из 9000 пленных на Пэннёндо вступили в ожесточенный бой с охраной, на которую они надвигались шеренгой, сцепив руки и кидая камни и другие снаряды. В схватке погибли восемьдесят четыре заключенных, еще сто двадцать были ранены, прежде чем удалось навести порядок. Обращение с пленными коммунистами по-прежнему вызывало резонанс. «ООН отказывается возвращать на родину пленных, которых там почти наверняка ждет расстрел, – комментировала лондонская Daily Mail 18 декабря. – Однако эта гуманистическая политика окажется во многом бессмысленной, если пленные и дальше продолжат гибнуть в лагерях под пулями, пусть даже выпущенными в процессе самообороны». Но как же в таком случае, учитывая фанатизм и кровожадность комиссаров в лагерях, контролировать заключенных? Делегат Международного Красного Креста полковник Фред Бьери докладывал с Коджедо:

Многие представители пленных сообщают нашему делегату о том, что их очень беспокоит проблема репатриации. Из их утверждений следует, что в лагерях есть как северные и южные корейцы (и военнопленные, и интернированные гражданские), желающие вернуться в Северную Корею, так и северные и южные корейцы, желающие остаться в Южной Корее. Многие китайские военнопленные хотят отправиться на Тайвань. Многие из тех, кто сейчас живет бок о бок с носителями противоположной политической идеологии, боятся выражать свое истинное мнение; других принуждают делать заявления, противоречащие их желаниям, свои же товарищи. Наш делегат утверждает, что можно четко проследить последствия политического давления (с обеих сторон), оказываемого на военнопленных самими же военнопленными. Большинство инцидентов, происходивших до сих пор, было обусловлено сугубо политическими мотивами[375].

Бьери и генерал Боутнер обсудили неразрешимую, казалось, проблему террора, устроенного заключенными-коммунистами: «Комендант сожалел об этих инцидентах, но объяснил, как трудно держать каждую палатку под наблюдением в полной темноте. Эти избиения, увы, часто приводящие к гибели, происходят стремительно и выполняются организованными группами. Даже если кто-то из заключенных знает виновных в лицо, свидетельских показаний они давать не будут из страха»[376].

В последние месяцы войны какое-то подобие контроля над пленными коммунистами в лагерях ООН все же удалось установить. Однако западные державы ждало еще одно горькое напоминание о том, что корейская война ведется по новым правилам, далеко выходящим за рамки исторического опыта демократических государств.

2. «Я отправлюсь в корею»

К лету 1952 года усталость от корейской войны в странах – членах ООН, и в первую очередь в Соединенных Штатах, стала невыносимой. Все большую неловкость вызывали и выходки президента Ли Сын Мана. Риджуэя, назначенного командовать армиями НАТО в Европе после генерала Дуайта Эйзенхауэра, сменил в токийском штабе генерал Марк Кларк, ветеран итальянской кампании Второй мировой. В преддверии безобразного фарса, который в Южной Корее назывался выборами, Кларк по телеграфу обсудил с командующим 8-й армией Ван Флитом возможные последствия поражения Ли Сын Мана – в том маловероятном случае, если народу Южной Кореи дадут сделать такой выбор:

«В том призрачном случае, если президент Ли примет поражение с достоинством, – сардонически заметил Кларк, – рекомендуется убедить его послужить отчизне, совершив за счет ООН мировое турне с лекциями, в которых он будет рассказывать о проблемах и нуждах своей страны».

Однако если Ли Сын Ман начнет активно противиться выдворению из Кореи, ООН придется нелегко: «У нас не хватит войск противостоять масштабному наступлению коммунистов, удерживать безоговорочный контроль над военнопленными на Коджедо и одновременно подавлять крупные гражданские беспорядки в тылу. Поэтому придется в какой-то мере забыть о гордости до тех пор, пока Ли не доведет нас своими дьявольскими противоправными действиями до точки, в которой мы будем вынуждены принять меры».

Иными словами, Штатам и ООН предлагалось терпеть, стиснув зубы, практически любые политические бесчинства в Сеуле. Ситуация на фронте угнетала не меньше. «…Судя по всему, при нынешнем потенциале (в исконном смысле слова) и текущей политике невозможно разработать курс военных действий, гарантирующих удовлетворительное завершение борьбы в Корее», – сообщал помощник начальника штаба по оперативным вопросам и планированию 15 сентября 1952 года.

Проблема Кореи – это, по сути, часть более широкой азиатской проблемы, проистекающей из агрессивной позиции и действий коммунистического Китая. Объединенный комитет начальников штабов постановил, что цели, политика и курс действий Соединенных Штатов в Азии необходимо пересмотреть, чтобы определить, какую долю военных ресурсов Соединенных Штатов можно направить на отражение коммунистической агрессии Китая[377].

Это был крик души Пентагона, адресованный правительству Штатов: «Что мы делаем в Корее? Скоро ли сможем оттуда убраться?» Кулуарная полемика в кабинетах и коридорах вашингтонских ведомств полностью вторила той, что велась весь этот год среди широкой публики на избирательных площадках страны.

В первые месяцы 1952 года Штаты бурно обсуждали перспективы Трумэна остаться на третий срок. К концу 1950 года в опросах Гэллапа «благоприятные» рейтинги составляли 46 %, и это были самые высокие цифры за время его президентства. Весь остальной срок показатели одобрения его деятельности не поднимались выше 32 %, а порой падали и до 23 %. Двадцать девятого марта 1952 года на ежегодном ужине в День Джефферсона – Джексона в Арсенале Национальной гвардии в Вашингтоне Трумэн объявил, что выставлять свою кандидатуру на третий срок не будет. Впоследствии он объяснял свое решение убеждением, что двух сроков достаточно для любого президента и, если бы счел нужным баллотироваться, вполне мог бы выиграть выборы и остаться в Белом доме. В действительности надеяться на победу вряд ли приходилось, особенно когда стало окончательно ясно, что его соперником от республиканцев будет самый прославленный полководец Америки из живших в то время – Дуайт Эйзенхауэр. В начале апреля Эйзенхауэр попросил освободить его от исполнения обязанностей Верховного главнокомандующего войсками НАТО в связи с «неожиданными успехами на политическом поприще». Большую часть этого года Эйзенхауэр пытался создать впечатление, что его выдвинули по настоянию публики, а не потому, что он принял сознательное и честолюбивое решение баллотироваться. По той же причине он тщательно избегал высказываться в открытую о своих политических намерениях или предполагаемом курсе. Он просто Айк[378], и он полагает, что его изберут за то, что он собой представляет, а не за туманные обещания. Он был почти прав. Адлай Стивенсон, губернатор Иллинойса, которого выбрал своим преемником Трумэн, не мог сплотить вокруг себя даже собственную Демократическую партию, не говоря уже о стране. Эйзенхауэра же с его широкой улыбкой, добродушными изъявлениями лучших намерений, осмотрительной уклончивостью в высказываниях по поводу маккартизма и неоспоримой славой национального героя одолеть было невозможно. Дуглас Макартур выглядел жалко, все еще не оставляя надежды на выдвижение от республиканцев. На съезде партии он получил всего десять голосов. Эйзенхауэр победил в первом же туре, набрав 595 голосов против 500, отданных за Тафта.

Было бы ошибкой предполагать, что ведущее место в избирательной кампании 1952 года отводилось поискам пути отступления с поля брани. На самом деле люди на передовой, которые то дрожали от холода, то плавились от жары, имели все основания для недовольства оттого, что сидящие дома соотечественники как будто совершенно о них забыли. Однако усталость от войны в Корее сыграла свою роль не только в снижении рейтинга Трумэна, но и в выборе президентом Дуайта Эйзенхауэра. Корея стала четвертой одиозной «К» – после Коррупции, Криминала и Коммунизма. Последние отголоски фанфар Нового курса погрязли в шумихе вокруг коррупционных скандалов в нечистоплотном правительстве. Теперь уже мало кому из американцев, да и в принципе кому-либо на Западе грела душу мысль, что корейская война ведется ради высоких целей. К этому времени вся благородная борьба была запятнана и скомпрометирована многочисленными неувязками, которые поколением позже проявятся и в Индокитае. Это и бесславный характер самой войны, не сулящей военных успехов; и стыд от необходимости сражаться за режим, ставший едва ли не синонимом коррупции и некомпетентности; и трудности с превращением южнокорейской армии в хотя бы какое-то подобие равного противника для китайцев; и нежелание союзников Америки пропорционально разделить с ней бремя этой борьбы. Корея расшатала политическую волю американцев, когда ни о каком Вьетнаме еще даже речи не было.

Несмотря на благородство обоих кандидатов