Фантастика 2002. Выпуск 3 - Сборник

Женька не ушел. И в душе Непрухин был благодарен ему за выбор.

– Все равно трактор пришлось бы бросить, - сказал он то, во что ему сейчас хотелось верить. - У нас запасных пальцев к гусеницам было всего три штуки. На таком запасе по Антарктиде далеко не укатишь.

– У нас же ни одного не лопнуло и не выпало, - возразил Женька.

– Потому что теплынь, - противореча сам себе, возразил Непрухин. - Когда поезд идет по куполу при минус шестидесяти, пальцы только так летят и трансмиссия тоже. Сейчас-то благодать: мы почти на экваторе, хоть и на километровой высоте. Градусов двадцать всего ниже нуля…

– Ну и не замерзнем, - подытожил Женька.

– Ага… Знаешь, однажды американцы катали большую группу туристов на самолете в районе Эребуса. Уж не знаю, что случилось с тем «Боингом», только он аварийно сел, можно сказать - свалился. Почти никто не погиб при посадке, зато раненых было предостаточно. С Мак-Мёрдо и Скотт-Бейса, разумеется, выслали спасателей, да что толку? Все до единого пассажиры превратились в мерзлые сосульки спустя какой-нибудь час после аварии. Спасатели прибыли гораздо позже.

– Мы не ранены. И потом, во что были одеты те туристы? Небось в шортики-маечки?

– Ив каэшках люди замерзали за милую душу…

– А ты, я гляжу, оптимист, - фыркнул Женька. - На тракторе без кабины ехал - замерз, да? Озяб, но не замерз же! Ну и все! Будем двигаться - будем жить. Веди. А скажешь еще раз, что я зря увязался, - дам в морду, понял?

– Ты - мне? - удивился Непрухин.

– Тебе, хоть ты и мэр. Мэров я еще ни разу не бил, мне это даже интересно… Куда идти-то?

Идти пока предстояло туда же - на восток и в гору. До поворота на юг оставалось пройти еще километров пятнадцать-двадцать.

– Держись за мной.

ИЗ ЗАПИСОК ЛОМАЕВА:

«Снилась мне такая ерунда, какую не встретишь и в помеси мыльной оперы с ужастиком, а только покидать эту кошмарную бодягу все равно не хотелось ни в какую. Почему-то я твердо знал: наяву будет еще хуже.

А потом я услышал:

– Просыпается.

Глагол этот поверг меня в отчаяние. Я не хотел туда, в явь. Там было слишком страшно, чтобы я мог это выдержать. Там жил ужас.

И все же я неумолимо вываливался туда. Цеплялся, напрягая все силы, боролся, - но соскальзывал.

Открыл глаза - все как в тумане. Ни людей, ни предметов - одни силуэты, да и те нерезкие, вроде как сквозь мутное стекло и вдобавок не в фокусе. Руки-ноги бесчувственные и неподъемные, словно деревянные протезы. Пошевелиться - проблема. И голова тупая-тупая…

Наверное, тоже протез. Притом дефектный: с головокружением и мигренью.

– Гена, с тобой все олл райт? Как ты себя чувствуешь?

Это был Ерема Шеклтон. А с ним и вся наша гоп-ко-манда: Кацуки, Чаттопадхъяйя, Коган…

Обрадовался я лишь на один миг. А потом, припомнив все, что со мной было, впал в такое отчаяние, что хоть вой, хоть стреляйся.

– Все в порядке, Гена. Все теперь будет хорошо

Хорошо?.. Они что, издеваются надо мною? Вряд ли. Жалеют, наверное. Не понимают, что это для меня еще хуже.

– Где я?

– В Альпах, Гена. Уютный домик в долине. Да ты уже бывал в нем…

Что-то не припоминаю. Когда? Зачем? А, ну да, верно. Бывал. Беседовал с гейдельбергским человеком, как бишь его… Стар Трек? Ван Стар? Нет, ван Трек, точно.

– Ван Трек тоже здесь?

– Никого тут нет, одни мы, Гена, - заворковал Моисей Соломонович. - Был доктор, сделал вам укол и уехал. Сказал, что с вами таки все будет в ажуре…

– А почему я здесь? Меня укололи, я заснул…

– Вас собирались тайно вывезти в Италию на военную базу США. Мы таки очень даже не собирались смотреть на это сложа руки.

– Пришлось привлечь э-э… платных статистов, - неизвестно над чем засмеялся Шеклтон.

Им всем было весело. Одному мне было гадко, потому что я все вспомнил. Ужас. Позор. И тоска такая, что самые необходимые предметы - веревка, мыло и табурет.

– Моисей Соломонович, - сказал я, отведя взгляд, чтобы никого не видеть. - Ребята… Я им все сказал…

– Об чем? Об Антарктиде?

– Да.

– И о секретном геофизическом оружии?

– Да. - Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.

Все замолчали, а Коган сразу засуетился, захлопотал вокруг меня, дружески похлопывая по плечу ладошкой и приговаривая:

– Вы себе успокойтесь, успокойтесь, Гена. Мы все знаем. Все хорошо, все так и должно быть…

– Как еще - так?

– Разве мы похожи на идиотов? Разве мы не понимаем, что такое форсированные методы допроса? - Когана аж передернуло. - Разве ничего не слыхали о «наркотиках правды»? Вы себе зря волнуетесь, Гена. Мы знали, что из вас таки вытрясут все, что им надо. А вы не знали и знать не могли, что они заставляют вас говорить то, что НАМ надо…

Факт остается фактом: мой протез головы соображал настолько плохо, что я еще долго не мог понять, как меня подставили. Потом заподозрил, но не поверил. Мне не довелось служить ни в разведке, ни в тайной полиции, и, наверное, я к тому же плохой политик, ибо оказался не готов поверить, что цель ВСЕГДА оправдывает средства.

– Вы помните человека, с которым я вас знакомил у себя в номере? - поинтересовался Моисей Соломонович.

– Да.

– Так вы вспомните, какую вы с ним вели беседу.

– Это когда вы вышли?

– Вот именно. Я попытался.

– Не помню. Какая-то болтовня шла несущественная…

– Очень даже себе существенная. Борис Гершевич - один из лучших гипнотизеров в мире. Между прочим, его содействие и его лояльность таки обошлись нам в изрядную сумму. Гена, мне очень неприятно говорить вам об этом, но Борис Гершевич незаметно для вас внушил вам полное доверие к моим словам о геофизическом оружии, которого у нас никогда не было и нет…

– Что, совсем нет? - тупо спросил я.

– Я вас умоляю, откуда ему взяться?

Но ведь Антарктида таки прыгнула! Возможно, мы когда-нибудь узнаем почему, но согласитесь, не сыграть на этом прямо сейчас было бы полным идиотизмом…

И тут я все понял и во все поверил.

Не стану описывать то, что со мной творилось. Да и что могло твориться хорошего? Обида и ярость - не те эмоции, что доводят до добра. Скажу одно: хорошо, что я в тот момент еще слабо владел своим телом. Кое-кому могло бы не поздоровиться.

А потом я их всех выгнал из комнаты (это оказалась спальня) и зарыдал в подушку.

Не знаю, как долго это продолжалось. Уж простите меня за упоминание о моей слезливой истерике - уверяю вас, с вами может случиться то же самое, если вы вдруг окажетесь слабее грудного младенца. Прошло время, прежде чем ярость взяла верх.

Для начала я попытался встать. Кровать-то я покинул, а вот служившие вешалкой оленьи рога со своей одеждой оборвал и загремел на пол вместе с ними. Нашумел и моментально распростился с одиночеством - все четверо снова были тут как тут.