Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

ратном поле нам стоять, а это не одно и то же. Ты, чем на игрушки смотреть, моего человека поспрошай.

Князь неприязненно уставился на Мелика, скромно стоявшего у входа. По всему видно, князь старой обиды не забыл, и на Семена у него зуб вострый.

— Что его спрашивать. Больше нашего он знает?

— Больше, — баском откликнулся Боброк, — он орду насквозь прошел и многое видел.

Дмитрий все еще враждебно глядел на сотника, но тут вмешался князь Борис:

— Не гневайся, брат. Выслушать его надо. Рассказывай, кмете, [180] что видел.

Семен шагнул вперед.

— То правда, что орды у Булак–Темира много, но порядка в ней нет, — махнул рукой, — такая бестолочь в орде, не приведи бог! Разбредаются они в разные стороны. Только и норовят пограбить. Булак–Темир начал их уже смертью казнить, а толку ни на грош.

Дмитрий Костянтинович вскочил.

— Завирается парень на глазах! Все послухи доносят согласно о грозной силе татарской. Брешет Семка, а ты, воевода, ему веришь!

Семен стоял молча, только побледнел, а Боброк по–прежнему спокойно возразил:

— Почто, княже, обижаешь верного человека? Не брешет он. Сотник грамотку перехватил, — боярин вытащил берестяной свиток, — а вот и перевод с нее. Погляди–ка хартейку. [181]

Дмитрий схватил протянутый кусок пергамента.

«Мудрого Хизра бесстрашному баатуру Темир–мурзе поклон и слово. Да хранит Аллах тебя от бед и напастей. Победоносные орды хана моего Булат–Темира текут, как пески Кара–Кумов, подхваченные ветром. С того самого часа, как опоясался я перед ним поясом службы, идем мы вперед. Настали времена Чингисовы. Настали времена Бату–хана. Велика честь идти у стремени грозного Булат–Темира.

Тем горше видеть, что многие и многие эмиры, мурзы, нойоны лишь о себе помышление имеют, исцарапав лик верности когтями вероломства, уходят в стороны, в села русов, на добычу. Аки вода сквозь пальцы, растекаются орды Булат–Темира в русских лесах. А русы свирепы, аки волки и пардусы. На днях малый мальчишка из кустов застрелил нукера Газана. В страхе бежали воины Газанова десятка. Слава Аллаху, Булат–Темир казнил их сегодня смертью, как велит закон Чингиса…»

Дмитрий Костянтинович поднял глаза от грамоты:

— Дальше?

— Дальше в грамоте не разберешь — кровью замазано, — ответил Боброк.

Семен взглянул на Боброка, тот кивнул, позволил говорить.

— Прошел я орду насквозь. Идет она беспечно, в бесстражье. Да не в том дело. Видел я поля потоптанные, веси выжженные, кости русских людей на пепелищах. Волчьи пиры видел. Этого простить орде нельзя!

Дмитрий Костянтинович молчал, чувствовал — слова Семена против воли запали в сердце. Этого простить нельзя! Перевел взгляд на Боброка.

— Что будем делать, воевода?

Боброк встал.

— Сам видишь, княже, у татар не все ладно. В это место и бить надо. Отряди рать небольшую, но людей смелых, пусть зайдут тайно в тыл орде. Ударим в единый час и с тыла и в чело. Голову заложить готов — Булак–Темир покажет нам спину…

Князь задумался.

— Хитро! Говоришь, в тыл идти рати небольшой, но смелой?

Боброк кивнул.

Князь усмехнулся.

— Ну, коли так, сам бог велел послать на такое дело московский полк. Рать ты привел малую, но сам же хвалился, что москвичи — народ смелый, — оглянулся на Бориса, — так я рассудил?

— Вестимо так! Воеводе Боброку ту рать вести. Слава о нем идет, ну, а мы, грешные, в чело Булак–Темиру ударим.

Будто и не замечая язвительных усмешек князей, Боброк сказал просто:

— Будь по–вашему.

18. УТРО НАД РЕКОЙ ПЬЯНОЙ

Высокие травы в лесной низине отяжелели от утренней росы. Боброк стоял под сосной, внимательно поглядывал на светлевшее небо. Рядом стоял боярин нижегородский, опустив голову и поглядывая на мокрые, потемневшие сапоги Боброка. Бормотал он что–то маловразумительное: дескать, прислан он от князя Дмитрия Костянтиновича в помочь воеводе Московскому, чтоб воевода ненароком условного часа не пропустил. Боярин явно робел. Воевода его почти не слушал: приехал боярин, и ладно. Пусть стоит.

Боброк тихо переговаривался со сторожевыми воинами, забравшимися на сосны.

— Костры позатоптали… Готовятся явно… Орды одна за другой вперед уходят. Нам–то что же достанется? Ой, все уйдут!

Боброк хмурился, наконец не стерпел:

— Хватит стрекотать, сороки!

Воины смолкли. Дмитрий Михайлович оглянулся через плечо.

— Мелик!

Семен подошел, звякнув кольчугой. Воевода поморщился.

— Аль без шума не можешь, разведчик? Выводи своих людей на опушку. Первый удар тебе. Приказа не жди, нападай, как условлено — лишь только первый луч на вершины сосен упадет. В тот же миг князья в чело орд ударят. Не прозевай смотри.

Семен поклонился, пошел к своим, придерживая меч, шагал без звука, только мокрые травы шелестели.

Когда мимо прошла сотня Мелика, воевода пытливо взглянул на ратников: первые.

Небо тем временем светлело. Все веселее становился птичий щебет, посвист, вскрик. На все лады запевали просыпающиеся птахи.

…Фома, стоявший за плечом Мелика,