Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

Фома замер, прислушиваясь.

— Будто плачет кто–то, — мягко соскочил с седла. — Ты меня, Семен, подожди. Я единым духом… — и исчез за деревьями.

Семен Мелик остался на коне. Слушал, готовый броситься на помощь, а мысли текли своей чередой.

Вот и снова поход, и снова он в разведке, а прощаясь, дал Насте слово беречься. Семен усмехнулся: «Берегусь! Пора бы, кажется, остепениться, да где там!»

Зашумела листва. Семен встрепенулся. Привычной хваткой крепко взял рукоять меча. Но из кустов высунулась голова Фомы. Следом за Фомой на тропу вышла девочка. Платочек, завязанный под подбородком, сбился на спину. Лицо измученное, грязное, в глазах слезы.

— Как звать тебя, девонька? — спросил Семен, гладя ее по спутанным волосам.

— Аленкой.

— Откуда ты? Какая беда с тобой приключилась?

Девочка подняла красные, запухшие глазенки, будто еще раз хотела убедиться, что она у своих, потом ткнулась лицом в железный подол Семеновой кольчуги, зашептала:

— Дяденька, миленький, что они наделали, что они наделали!..

Долго они бились с девочкой, долго уговаривали ее, поили водицей. Наконец, вздрагивая, всхлипывая, запинаясь, она рассказала, как они с братцем Павлушей в лесу передовые отряды Орды повстречали, как, пробравшись болотной тропой, прибежала в деревню с криком «Орда идет», как все от мала до велика, запалив избы, ушли в глубь леса на остров посреди болота. Но год был жаркий — болота иссохли, к вечеру вороги, шедшие по следам беглецов, настигли их.

— Рубили, кололи всех… Матушку с младшим братишкой… — девочка задрожала, захлебнулась, — матушку конем затоптали… Меня в яму столкнули, я под бузиной затаилась, оттуда видела… — А что видела, — не поймешь, только и твердила она: — Павлуша, Павлуша…

— Да что такое с Павлушей? Рассказывай, девонька. Сил нет смотреть, как ты убиваешься, — говорил Семен.

— Приволокли они его на вершину холма, били, глумились, а он все одно кричал: «Отольется вам эта кровь, отольется!» — пока не зарубили его.

Девочка села на моховую кочку, закрыла лицо передником, затихла.

Семен стоял над ней молча, потрясенный, взглянул на Фому, тот угрюмо кусал хвоинку.

— Вот что, Фома, бери ее к себе на седло, скачи к боярину Боброку. Надо, чтоб в полках об этом до битвы узнали.

— А ты?

— Я поеду вперед, силы орды разведаю.

Фома молчал, зная, что сейчас подступиться к Семену трудно, однако все же решился, сказал:

— Может, мне лучше вперед ехать.

— Почему тебе?

Фома положил руку на плечо Семена.

— Я — бобыль, обо мне плакать некому, а у тебя сынок Ванюшка растет, Настя тебя поджидает.

Семен улыбнулся.

— Нет, Фомушка, спасибо на добром слове, а только вернуться мне нельзя, ответ на мне лежит, мне и вперед идти… да и конь у меня резвее.

— Ты хошь берегись.

Семен кивнул головой и пошел к коню. Настиным словом напутствовал его друг.

16. СКВОЗЬ ОРДУ

Чтобы вызнать силу Булат–Темира, Семен задумал проехать вдоль всей идущей походом орды. Сначала сотник берегся, продирался стороной по буреломам, ведя коня в поводу, но вскоре понял: никакого единого стана у орды нет и в помине; по всем дорогам расползаются разбойничьи шайки, оседают по деревням, пируют, грабят, насильничают, а чтоб стражу выставить, этого нет. Семен осмелел, бросил попытки обойти орду и теперь дерзко шел насквозь, только татарский халат поверх кольчуги накинул.

— Ишь, дьяволы, идут походом, а сами в бесстражье, [178] — ворчал он, огибая близкие костры татар. Оттуда до него долетали обрывки песен, лошадиное ржание, звяк металла. Чем дальше, тем гуще шли орды, не было числа кибиткам, коновязям, кострам. Косясь на отблески огня на вершинах деревьев, Семен ехал, останавливался, прислушивался, ехал дальше. Наконец сквозь листву Мелик увидал на широкой поляне юрту из белого войлока, украшенную золотой парчой, а рядом — воткнутый в землю треххвостый бунчук.

Семен догадался: царев шатер. Почему в этот поздний час так шумно на поляне? Тысячи татарских воинов темной массой окружили ханскую юрту. Гул голосов приглушенный, тревожный.

Семен отвел коня в сторону от поляны, сам вернулся и полез на дерево. В доспехе сделать это было нелегко, но снимать с себя меч и кольчугу сотник опасался. С вершины сосны Семен взглянул вниз, на поляну и глазам своим не поверил. Перед белой юртой в ярком свете жарко горящих костров лежали два обезглавленных трупа. Рядом на коленях со связанными руками стояли еще семь человек. Семен сперва подумал: пленники, но, вглядевшись, понял — татары. Над ними стоял могучий детина с огромным, немного искривленным, расширяющимся к концу мечом. «Палач», — решил Семен и не ошибся.

От юрты донесся короткий окрик, Семен оглянулся, увидел татарина, одетого в роскошную золоченую броню, над шлемом, охваченным по низу полотнищем чалмы, сверкало длинное перо, унизанное самоцветами.

— Булак–Темир!

Палач взглянул на хана, обеими руками поднял меч и шагнул к крайнему из стоявших на коленях татар. Тот невольно вжал в плечи опущенную голову. Толпа замерла. Взмах широкого лезвия — и голова татарина покатилась по земле. Палач поднял ее, показал толпе. Черная струйка крови бежала по его обнаженной, жилистой руке. Бросив голову, он шагнул