Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Грекову главнокомандующий доверял всегда. А вот генерала Лисаневича, последнего представителя цициановской эпохи на Кавказе, недолюбливал и все неудачи русских в Чечне пытался приписать его «неспособности» командовать войсками. С этим, однако, не согласился государь. Вот что писал он своему наместнику:

«Разделяя мнение ваше, что причиною несчастья при Амир-Аджи-Юрте была оплошность капитана Осипова и что смерть генерала Аисаневича последовала от собственной его неосторожности, не могу, однако же, согласиться с тем, что сей генерал был неспособен к командованию…»{597}

Не очень ли высокой меркой судил наш герой своих соратников?

Дмитрий Тимофеевич был способен командовать войсками, что не раз доказывал в прошлом. Он и в тот трагический день сумел рассеять многочисленные толпы мятежников и освободить Герзель-аул, имея смертельное ранение в голову штыком. Это Алексей Петрович, да простит его Бог, не сумел дать беспристрастную оценку хорошему генералу. С ним это случалось. И не раз. Кончина Лисаневича была трагична. Умирая, он сказал полковнику Сорочану: «Передайте генералу Ермолову — я человек бедный, служил государю тридцать лет… и не нажил ничего; пусть он не оставит детей моих и жену, тогда умру спокойно»{598}.

Я не знаю, как отнёсся Алексей Петрович к просьбе Дмитрия Тимофеевича, ушедшего из жизни на сорок восьмом году от роду. Неизвестно даже, где могила его…

Уже один слух о движении отряда во главе с Ермоловым действовал на население мятежных аулов гипнотически. Ещё вчера они, готовые драться, сегодня притихли. Вожаки поспешно бежали в горы, а остальные ожидали генерала, чтобы просить прощения.

Пройдя через Червлённую и Андреевскую, главнокомандующий значительно пополнил свой отряд за счёт тамошних войск. Это позволило ему немедленно приступить к перестройке крепости Внезапной, чтобы усилить её оборонительные способности. Во время этих работ в окрестностях города показались четыре тысячи чеченцев, рассчитывающих на сочувствие местных жителей. Но присутствие русских удерживало их от опасной измены. Поэтому Бей-Булат, погарцевав со своей конницей за линией выстрелов, ушёл обратно за Сунжу.

26 октября 1825 года полковник Сорочан нанёс страшное поражение коннице Бей-Булата на подступах к Грозной, положив сотни тел, скошенных картечью шести орудий и ружейным огнём. Мятежники удалились за Гойту. В районе крепости установилась тишина.

Между тем Ермолов привёл свой отряд в почти пустой Аксай, поскольку большая часть его жителей бежала в леса и в горы, боясь вернуться домой. Алексей Петрович объявил амнистию, но приказал разрушить старый город, а новый построить на берегу речки Таш-Кичу, куда он решил перенести Герзель-аульское укрепление.

Решительные действия Ермолова оказали отрезвляющее влияние на Дагестан. Самые сильные акушинцы не ответили на призыв Бей-Булата и своим примером удержали от мятежа другие народы.

Расположив войска на отдых в гребенских станицах, Алексей Петрович приступил к подготовке зимнего похода, но прежде решил познакомиться с обстановкой в Кабарде, поэтому отправился в Екатериноград, чем решили воспользоваться чеченцы, как-то узнавшие о планах русского главнокомандующего.

Случилось это 20 ноября. Над землёй расстилался такой туман, что за несколько метров ничего нельзя было разглядеть. В этот день конница чеченцев численностью в тысячу всадников, достигнув Козиорского шанца, отправила на русскую сторону Терека партию в четыреста человек, чтобы убить Ермолова. Упустил, однако, этот отряд особого назначения свою жертву в сумраке пасмурного утра. Позднее Алексей Петрович признавался:

«В ясную погоду я был бы усмотрен с дальнего расстояния, и пришлось бы драться за свободу. Слабому конвою моему трудно было бы противостоять врагу, впятеро сильнейшему; но не думаю, однако, что для того только, дабы схватить меня, решились они на большую потерю, без чего нельзя было преодолеть казаков»{599}.

Огорчённые неудачей, мятежники бросились грабить казачьи хутора. Едва Ермолов прибыл в станицу Калиновскую, как туда пришло сообщение о набеге чеченцев. Сто двадцать гребенских всадников, сопровождавших главнокомандующего, а за ними и калиновцы с одним конным орудием помчались к Козиорскому шанцу, настигли грабителей и с саблями наголо устремились в атаку. Удар их был страшен…

В Екатеринограде Алексей Петрович получил достоверное известие о смерти императора Александра Павловича и поспешил в Червлённую, где находилась его штаб-квартира, и приступил к подготовке карательной экспедиции против горцев.

26 января 1826 года Ермолов с отрядом выступил из крепости Грозной, прошёл Ханкальское ущелье и занял аул Большие Атаги.

«В первый раз посетил я эти места и увидел труды генерала Грекова, — писал он, — едва видны были признаки леса, прежде непроходимого… Теперь обширная и прекрасная долина представляет свободный доступ в середину их страны, и уже нет оплота, на который они столько надеялись»{600}.

Войска расположились лагерем вокруг аула и постоянно вели перестрелку с неприятелем: во время рекогносцировки, на аванпостах и караулах. Порой чеченцы подступали так близко к селению, что могли обстреливать даже квартиру главнокомандующего. Вот что писал он об этом в письме к другу:

«Со мною случилось забавное приключение: когда пули стали долетать до моего дома, повар отказался готовить мне обед, говоря, что он не создан стоять под пулями чеченскими; кажется, он хотел заставить меня думать, что меньше опасается пуль народов просвещённых»{601}.

На третий день «атагинского сидения» русских войск с правого берега Терека донеслись звуки выстрелов и крики радости, вызванные прибытием значительных подкреплений. Приехали, наконец, «пророк» Махома и отважный наездник Бей-Булат. Следовало ожидать решительных действий, и они неудержимо приближались.

Повстанцы дрались отчаянно, это надо признать, но каждый аул вступал в бой самостоятельно, поэтому решительных действий не получилось. Да и что мятежники могли противопоставить русским пушкам? Разве что «заветное слово» лжепророка и личную храбрость. Вот если бы Ермолов сначала разделил с ними своё оружие, а потом стал решать поставленные царём задачи, тогда дело другое, получилась бы вполне современная война, первая или вторая.

Вот как на основе донесений Ермолова на высочайшее имя историк Потто представил бой 30 января 1826 года на берегу Аргуна:

«В эту минуту вся чеченская сила обрушилась на батальоны Ширванского полка. Бой завязался отчаянный. Сам “пророк” Махома находился среди атакующих, муллы пели священные молитвы, ободряя мятежников. Дважды отбитый, неприятель бросился в атаку в третий раз, и это нападение длилось долее прочих. Орудиям приходилось действовать почти в упор, на расстоянии каких-нибудь десяти — пятнадцати саженей, и действие картечи было поистине ужасным. Сотни истерзанных трупов валились под самые жерла пушек, и те, кто бросался поднимать их, напрасно увеличивали собою потери.