Еще вчера. Часть первая. Я – инженер - Николай Мельниченко

– А Кандин сегодня опять пьяный.

Кандин взвился:

– Кто сказал??? Когда меня видели пьяным???

Заданные столь экспрессивно вопросы почему-то повергли аудиторию в безудержное веселье, а Мишу – в исступление. Лекция прервалась, Кандин начал доказывать всем, что он никогда не напивался, и, если и пил, то совсем немного. Тут уже народ совсем неприлично начал валиться от смеха…

С тех пор и повелось: в самый неподходящий момент раздавалось: «А Кандин опять пьян!». Кандин взвивался, и все начиналось сначала. Измученный маэстро обратился с жалобами к своему другу – добродушному и покладистому Боре Вайнштейну. Тот сочувственно поддакивал жалобщику, а в заключение назидательно произнес:

– Вот что бывает, когда напьешься всего-то один раз!

Миша чуть не убил своего друга…

Командовать нашим хором был приглашен жених Поли Трахт, лощеный и вежливый Озик Мисонжник, учащийся какого-то музыкального училища. Он приходил со своей скрипкой, спокойно пережидал шум вокальной тусовки и начинал работать. Запели мы лучше, в хоровом гаме появились партии первых и вторых голосов, дружный рев иногда переходил в задушевное мурлыканье, когда такового требовал текст. Пели мы в основном военные песни – «Вот солдаты идут», «Соловьи», «Дороги», «Темная ночь» и другие, – широко известные и любимые. (Когда эти песни небрежным голосом оторви-бабы заголосила Гурченко, я просто разлюбил ее. Зачем повреждать, искажать то, что знает и любит весь народ?)

Хор наш был на высоте, но нам для разнообразия не хватало сольных номеров. Кто-то сказал, что поет Петрунькина Галя, маленькая блондиночка из младшего курса. Она пропела куплет «Гуцулки Ксени». Голосок и «видимость» были так себе, но я настоял, чтобы Петрунькину включили в программу. Соло, почти народная, украинская, – вот три «за», которыми я оперировал. В спешке согласились, что едва не привело к катастрофе.

На вечере Петрунькину выпустили в первой части. Дитё вышло на сцену и начало тихо-тихо «чирикать». Первый куплет народ слушал, ожидая всплеска эмоций у певицы после невзрачного начала. Всплеска не последовало: в таком же ключе были произнесены второй куплет и припев. Народ приуныл, ожидая, когда это кончится. Кончилось не скоро: Петрунькина знала и без устали чирикала в том же стиле тридцать один (!) куплет этой песни, со всеми повторами припевов и подробностями. На четвертом куплете народ начал стучать ногами. На седьмом – начал в массовом порядке покидать зал, особенно ребята из других факультетов, отпуская шуточки о самодеятельности сварочного факультета. На шипение из-за кулис «Кончай! Заткнись!» и на топот зала Петрунькина не реагировала: она «поймала кайф», это был ее звездный час. Закатив глаза, она «песню, что задумала, допела до конца».

Пришлось срочно объявлять перерыв, а после него выпускать на сцену Севу Троицкого, чтобы вернуть в зал зрителей…

(Надо заметить, что тогда мы не были закалены современной попсой, когда даже не куплеты, имеющие смысл и логику, а просто несколько слов – часто дурацких, – повторяются десятки раз подряд. Слушая такое «эссскусство», уже с умилением вспоминаю простодушную Петрунькину, а к исполнителям попсы обращаюсь с призывом: «Ежели ты, неутомимый наш, знаешь еще хотя бы пару слов, кроме этих, – то произнеси их!». Увы, не внемлют…)

С девушками пединститута у нас завязалась дружба через общих знакомых киевлян. Встретилось комсомольское руководство факультетов и договорилось о совместных мероприятиях. У них уже тогда было очень мало мужиков, у нас – девушек, поэтому идея с энтузиазмом была подхвачена широкими слоями народа. На наш вечер пришло очень немного их девушек, никому они не были знакомы, поэтому намеченная «стыковка» не состоялась. Вместе с комсоргом Марией, симпатичной и юморной девушкой, мы придумали другой план. Собрав деньги, мы закупили около сотни билетов в театр имени Ивана Франко. Места были на галерке, самые дешевые. Билеты поделили так, чтобы справа от нашего парня сидела их дева. Все шло по плану, мы с Марией уже радовались удачному замыслу. Потух свет, начался спектакль. Мы считали, что темнота – знакомству не помеха.

Внезапно в одном ряду начал разгораться громкий скандал, затем появились две дежурные служительницы Мельпомены, которые вывели под белы ручки нашего Ивана Мусиенко. Я ушел следом разбираться, и мой спектакль с этого момента слегка изменил название и профиль. Долгие дебаты внесли некоторую ясность в запутанный вопрос. Оказалось, что справа от нашего Ивана по каким-то причинам села совершенно посторонняя девушка, да еще ожидавшая своего парня. Иван, жаждая плановой встречи и руководствуясь общим стратегическим замыслом, полез знакомиться, тем более, что дева ему понравилась. Дева ему ответила категорическим «фе». Иван возмутился: раз комсомол приказал, ты просто обязана познакомиться со мной. Не понявшая ничего дева пыталась покинуть «зону знакомства», но великан Мусиенко слегка усадил ее опять, после чего дева начала вопить. Две служительницы еле вытащили из рядов театралов нашего Ивана. Понятно, какой именно спектакль смотрела в это время вся галерка.

Мне пришлось вертеться ужом, ежом и лисой одновременно, чтобы: а) угомонить Ивана; б) успокоить возмущенную деву; в) уговорить служительниц не нажимать кнопку вызова милиции. Мой спектакль кончился благополучно, а тот, который шел в зале, – неизвестно.

В дальнейшем наша дружба с педагогическими девушками плавно «сошла на нет», как ни старалась комсомольская верхушка соединить разрывающиеся нити массовых «дружб». Позже я понял истинную причину. Наши ровесники девушки уже были «на выданье». Впереди их ждали сельские школы с очень ограниченными мужскими ресурсами. Поэтому в наших ребятах они видели прежде всего женихов и активно демонстрировали это. А свободолюбивые «наши» еще не были готовы к такому повороту событий: впереди была большая жизнь и нужная для нее свобода. Конечно, я имею в виду общие тенденции. Несколько симпатичных девушек «прижились» у нас, но их встречи с нашими ребятами были уже сугубо индивидуальными, без привлечения общественности. Возможно, девушкам впоследствии и удалось стреножить наших диких мустангов…

Мы – орудие в чьих-то руках

Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею

Я не знаю, как писать этот раздел даже сегодня. Считать себя «борцом за идеи партии», – совесть не позволяет. Быть просто «слепым исполнителем», – мне вообще не дано природой. Мой командир А. М. Шапиро по моему поводу шутил: «Если Мельниченко утонет, – ищите его вверх по течению». (Кстати, позже я узнал из афоризма Ежи Леца, что это не так уж и плохо: «чтобы добраться до источника, надо плыть против течения»).