Кровь Заката - Вера Камша

– И я тоже. Эта Сила должна быть спеленута в Вархе, а она начала просачиваться и через старые преграды, и через новые. Пока это капли, но не ждать же, когда капли станут рекой. Поэтому со здешними делами нужно кончать немедленно. Весной мы должны быть в Корбуте.

– И все равно это не повод убивать себя.

– Не повод. Но это повод поторопиться.

2870 год от В.И.

15-й день месяца Вепря.

Арция. Северный тракт

Габриэль наскоро перекусил и выпил вина в харчевне с дурацкой вывеской, изображавшей какого-то зеленого зверя с крыльями. Впрочем, прознатчику сейчас показалось бы уродливым даже творение Суона эль Триго[106]. Ждать, пока конь отдохнет, было некогда, и Габриэль пятый раз с приплатой менял заморенных лошадей на отдохнувших. Возможно, торопиться и не стоило. Он и так опередил всех, кого можно и нельзя. Барон Обен всяко узнает об эльтской резне первым, но бывшему вору нужно было залатать образовавшуюся в душе прореху, и он дрался с судьбой за каждую ору, вытесняя усталостью и возней с лошадьми все другие мысли.

Прошло два дня, но перед глазами Габриэля все еще стояла тоненькая юношеская фигурка, облитая внезапно хлынувшим сквозь прореху в облаках солнечным светом. Те, кто стоял ближе, клялись, что, когда палач опустил топор, в небо взмыл лебедь. В это прознатчик барона Обена не верил. Какие лебеди в месяце Вепря?! Просто мальчик умер так, что из этой смерти не могла не родиться песня. И песня эта будет оружием в войне, которая по-настоящему начнется только сейчас, в войне, где пленных не берут и в плен не сдаются.

Проклятый, если бы он приехал на две оры раньше, он успел бы остановить Шарля Тагэре, но в жизни нет ничего гаже пресловутого «бы»! Он опоздал тогда, когда промедление было смерти подобно, и, словно в отместку, загоняет лошадей и себя, когда можно и не спешить. Хотя что это с ним?! Как можно не спешить, когда на весы брошена судьба Мунта и Арции! Со смертью Шарля и Эдмона ни жизнь, ни война не кончаются. А потому, Габриэль, поторопись. Ты везешь дурные вести, но лучше их привезешь ты, чем эскотские головорезы.

– Ваша лошадь оседлана, сударь, – похожий на барсука трактирщик угодливо поклонился, – с вас двенадцать аргов.

– Я хорошо разбираюсь в лошадях, мошенник. – Габриэль вытащил кошелек и отсчитал деньги. – Вот тебе девять, и благодари судьбу за выгодную сделку. Мой чалый куда лучше твоего гнедого.

– Но!..

– Бери, я сказал, – сверкнул глазами мириец, и трактирщик уступил, тем более проезжий был прав.

Оседланный гнедой взял с места сильной рысью, и вскоре городишко со своими домами, заборами и зеленой вывеской остался позади. Вновь замелькали перелески, косогоры, деревеньки, бело-серые унылые поля. Переезжая какую-то речушку, Габриэль, неожиданно для самого себя, свернул к проруби, где жители ближайшей деревеньки поили скотину. Сунув руку в карман, плут, игрок и циник вытащил кошелек, данный ему Агнесой. Там еще оставались деньги, но прознатчик, сморщившись, словно держал в руке не просто дохлую, но полуразложившуюся крысу, зашвырнул его вместе с аурами в темную зимнюю воду, следом полетела золотая рыцарская цепь.

Было пасмурно, над придорожными тополями кружили вороны, из-за леса доносился звон колокола, и тянуло дымом. До Мунта оставалось не больше шести диа.

2870 год от В.И.

Вечер 18-го дня месяца Вепря.

Фей-Вэйя

День окончания празднеств святой равноапостольной Циалы был самым хлопотным в году. В эту пору в Фей-Вэйю съезжались все значительные лица ордена, их нужно было принять, разместить, узнать, что знают они, и скрыть от них собственные знания. Агриппина, похоже, начинала готовиться к новому празднику на следующий день после разъезда гостей, но зато, по крайней мере на памяти Солы, ни разу не допустила промаха. Вот и на этот раз обитель прямо-таки сияла, а сама бланкиссима в новом белом платье и покрывале дружелюбно приветствовала сестер, невольно вызывая у них ответную улыбку. Впрочем, Соланж было не до наблюдений. Как и всегда, на нее свалилась Виргиния. Утром бланкиссима подчинила тело Ее Иносенсии сознанию Солы. Это уже не вызывало у сестры Анастазии, третий год носившей звание необланкиссимы, такого трепета, как раньше. Да и само заклятие теперь казалось весьма простым. Она вообще быстро училась, на лету схватывая то, что ей показывала наставница. Мозг Солы был готов на все, лишь бы не вспоминать пережитое и не видеть по ночам Шарля, который сейчас где-то воевал. Неуемные родичи все же заставили герцога подняться против Лумэнов, впрочем, к этому дело шло давно. Агриппина не была удивлена, она явно была на стороне Тагэре, и ее длинные рассуждения на сей счет всякий раз наполняли сердце Солы неизбывной болью.

Герцог со своей войной о ней, конечно же, давно позабыл, а вот она не могла. Она помнила каждую проведенную с ним минуту, каждое слово, каждый поцелуй. И, чтобы заставить проклятую память отступить, училась тому, что ей было ненужно и неинтересно. Училась магии, порой доводя себя до истощения. Бланкиссима частенько бранила ее, а иногда отбирала свитки с магическими текстами, но дело все равно подвигалось. Уже теперь Сола знала и умела не меньше пресловутой Дианы, которая мнила себя первой заклинательницей ордена. Более того, Анастазия с легкостью распутала ее заклятие, та даже и не заметила. Причем распутала, одновременно удерживая тело Виргинии, которая сегодня была какой-то особенно отяжелевшей.

Агриппина хорошо ухаживала за Предстоятельницей. Но в понимании «хорошо ухаживать» у толстой бланкиссимы на первом месте стояло вкусно и обильно кормить, а чревоугодие, похоже, осталось единственным грехом, на который была способна потерявшая разум Предстоятельница. Неудивительно, что Виргиния догнала и перегнала Агриппину, впрочем, она по-прежнему оставалась красивой и молодой. Сола заставила Ее Иносенсию слегка приподнять края платья, чтобы не мешали подниматься по лестнице. Сама она, как и всегда, следовала сзади. К этому уже привыкли. Сола тоже привыкла видеть непроницаемые лица и лицемерные улыбки. Привыкла выслушивать завуалированные доносы друг на друга и спрятанное под показное благочестие злословие. Хотя эскотская бланкиссима, похоже, искренне верует, да и настоятельница Лорийской обители тоже.

А вот в Тагэре нет никого из сестер. После того как Аквилину, пойманную с поличным за составлением письма о количестве воинов и состоянии укреплений замка, с позором выдворили, герцогиня отказалась принять у себя новую наперсницу, и Архипастырь с этим смирился. Видимо, с подачи кардинала Евгения, ведущего с Дианой войну не на жизнь, а на смерть. Старый эрастианец на пути орденов прямо стеной стоит, пока он жив, Арция останется государством светским, а циалианки и антонианцы будут не более чем смиренными слугами божьими, но никак ни светскими владыками.