Арабо-израильские войны 1956,1967: Дневник Синайской компании. Танки Таммуза - Моше Даян

В 05.30 узники выходили на утреннее построение, с которого тройками шли на работы. Некая инстинктивная, сверхъестественная сила заставляла Биро слезать с нар, натягивать лохмотья и, собирая всю волю в кулак, идти строиться. Они шли на работу под звуки оркестра. Порой Биро и теперь еще слышит его.

Однажды утром ему не сразу удалось подняться на ноги. Он пришел на «Аппельплятц», собрав последние капли сил. Старшим секции был огромный сильный немец-уголовник, носивший на робе зеленый треугольник. Ему не понравилась нетвердая походка Биро, и он ударил парня по лицу. Очнулся Биро в больнице.

В Аушвитце создавалась атмосфера иллюзий: «Переживем сегодняшний день, может, завтра станет лучше». Биро надеялся, что придет момент, и он выйдет из Освенцима. Но каждый день он видел узников, бросавшихся на колючую проволоку, по которой шел электрический ток.

Порой наиболее оптимистически настроенные заключенные делились друг с другом мечтами о том, что они будут есть, когда выйдут на свободу. Такие разговоры являлись источником надежд и споров и служили развлечением. Биро оставался последователен:

— Когда я выйду на свободу, я возьму большую буханку черного хлеба и буду есть столько, сколько захочу. Но еще я хочу винтовку со штыком, чтобы меня боялись. — Подполковник Биро говорил своим подчиненным, что и сейчас он часто вспоминает эти слова: «Хлеб и винтовка равно важны для выживания».

Он заболел пневмонией, перешедшей в плеврит. Когда Красная армия освободила узников Освенцима, Биро весил меньше тридцати пяти килограммов.

Утром в пятницу, 9 июня, все жадно внимали голосу диктора программы новостей. Заместитель командира мотопехотного батальона, майор Моше Хавив, тоже слушал радио. Сразу после новостей он сел и написал домой открытку:

«Дорогая Гила!

Я был так рад поговорить с тобой вчера. Сегодня утром объявили о возможном прекращении огня, что рушит наши планы. Нам будет стыдно, если сирийцы так просто уйдут. Тысяча поцелуев всем.

Ваш Мош».

Он бросил открытку в почтовый ящик в поселке, около которого стоял батальон, когда прозвучал приказ: «Приготовиться к выступлению». Эти слова пронеслись по бригаде как электрический разряд, вызвав чувство удовлетворения и даже веселье.

Майор Моше Хавив постучал в дверь дома Абрама Баниона, в доме которого штаб батальона провел несколько совещаний.

— Разрешите нам использовать ваш дом еще для одного последнего короткого совещания? — спросил майор Хавив хозяйку, когда та открыла дверь.

Когда последний инструктаж батальона мотопехоты закончился, майор Хавив взобрался в командирскую бронемашину и приказал водителю ехать к Голанским высотам. В полугусеничной бронемашине, двигавшейся во главе колонны к Кфар-Сольду и Гиват-Хаем, находилось пять человек. Со своих позиций на господствующих высотах сирийцы прекрасно видели израильтян и немедленно открыли огонь из длинноствольных чешских пушек и тяжелых 120-мм минометов.

Сидевшие в машине Хавива испытывали странное чувство — они ехали на войну, которая, по сообщениям, уже закончилась. Предыдущим вечером все пятеро присутствовали на вечеринке — водитель собирался открыть ресторан и устроил своего рода презентацию, чтобы продемонстрировать свои кулинарные способности. Он варил, жарил, парил, и участники вечеринки пришли к единому мнению: обед удался и запомнится на многие годы. Теперь водитель сказал друзьям в полугусеничной бронемашине:

— Ну, мы сделаем все, от нас зависящее. А уж что будет, то будет.

Было 10.00.

Доктор Глюк искал медсанчасть бригады, но найти ее в колонне бригады, двигавшейся по простреливаемой противником местности, оказалось крайне трудно. Офицеры, которых он спрашивал о местоположении медицинской роты, даже не слышали его вопроса. Они обнимались и кричали:

— Мы идем на Голанские высоты!

В кибуце Хагошрим он наткнулся на медсанчасть пехотной бригады. Командир попросил доктора Глюка и его санитара Ронни остаться. Он указал на зеленые лужайки кибуца, на бассейн и спросил:

— Что вам тут не нравится, Глюк?

Идея доктору Глюку понравилась, на минуту он поддался искушению и почти решил остаться в пехотной бригаде. Было мало шансов найти свою роту на дороге, где царил грохот танков и полугусеничных бронемашин, взрывались снаряды и мины. Но что-то кольнуло доктора Глюка, и он почувствовал, что должен следовать со своей бригадой. Офицер, медик дал ему джип, и он отправился на поиски. Впереди тянулась вереница «Шерманов».

Из люка головного танка высовывался полный и усатый подполковник Биро. Рядом в своей полугусеничной бронемашине ехал майор Мокади. Он немедленно узнал доктора (тот уже принимал участие в разведрейдах его роты), но Мокади не располагал временем для разговоров с доктором и не мог направить его в медсанчасть, поскольку сам не знал, где она.

— Что здесь происходит? — рявкнул недовольный задержкой подполковник Биро.

— Это доктор и санитар, — ответил майор Мокади, — они ищут медсанчасть.

— Врач? Санитар? — удовлетворенно загрохотал Биро. — Скажите, чтобы присоединялись к нам. Они нам пригодятся. — Доктор Глюк и Ронни взобрались на одну из двух полугусеничных бронемашин перевязочного пункта батальона. — Вперед, за мной! — скомандовал Биро танкистам.

Доктор Лерон, штатный врач батальона, крайне удивился, увидев Глюка, взбирающегося в его полугусеничную бронемашину.

— Что вы здесь делаете, Глюк?

— Присоединяюсь к вам, Лерон.

— Кто у нас забеременел? — шутка понравилась — на гражданке доктор Глюк был гинекологом. Он скривился. — Ну-ну, добро пожаловать, — не стал развивать тему доктор Лерон. — Но нам лучше разделиться. Вы поедете на полугусеничной бронемашине для эвакуации раненых.

Грохот стрельбы стал оглушительным.

— Ронни, я бы сейчас отдал тонну золота за каску, — признался Глюк. В спешке они забыли снаряжение в медсанчасти пехотной бригады. Кто-то в батальоне дал им танкистские шлемы, они приглушали грохот канонады, но не защищали от осколков. В эвакуационной полугусеничной бронемашине никто никого не слышал. Дании, санитар эвакогруппы, передал доктору свернутую записку — «Моление идущего в битву», распространенное Раввинатом армии. Была пятница, и получалось, что танкистам и мотопехоте придется сражаться в субботу. На вершине Гиват-Хаем армейский раввин предлагал солдатам чашу со сладким вином для отправления ритуала Киддуш в канун Субботы[120].

— Доктор! Доктор! — взволнованно закричал солдат, взобравшись на эвакуационную полугусеничную бронемашину. — Есть раненые!

На некоторое время движение колонны замедлилось. Доктор Глюк хотел подняться, но ноги его не слушались, словно налились свинцом. Вокруг сыпались минометные мины, которых он до смерти боялся. Свист их парализовал его.

Логика побуждала его остаться на месте. Где он будет помогать раненым? На холме под обстрелом? Сражение, похоже, уже началось, так что, даже если он и сможет обрабатывать раны, куда эвакуировать раненых? В тылу было не лучше, чем в первых рядах.

Все размышления заняли доли секунды, а потом внутренний голос, настойчиво твердивший: «Вставай!», взял верх. Глюк вскочил и побежал за солдатом. Снаряд ударил в полугусеничную санитарную бронемашину, которую Глюк покинул только что, доктор Лерон, санитар, радист и водитель получили ранения. Глюк огляделся и заметил неподалеку пункт наблюдателей ООН; рядом с ним находился защищенный мешками с песком окоп.

— Туда! — крикнул Глюк, и они потащили раненых в это укрытие.

— Доктор, еще раненый! — послышался возглас в другом месте.

Две полугусеничные бронемашины были подбиты одна за другой упавшими прямо на них минами. Одна принадлежала заместителю командира батальона мотопехоты майору Моше Хавиву. Мина 120-мм миномета взорвалась внутри полугусеничной бронемашины и разнесла в клочки находившихся в ней людей — всех пятерых. Бронемашина превратилась в факел, потом начали рваться боеприпасы. Доктор Глюк уже ничем не мог помочь тем, кого накрыло прямым попаданием. Он оказался здесь единственным врачом и принялся не покладая рук помогать раненым, которых приносили к нему на укрытую мешками позицию. Одним из первых доставили раненного в ногу Лерона.

— Немного морфия, доктор, — попросил Лерон и затем добавил, почти шутливо. — И будет лучше, если вы примете командование.

Ответственность, которую пришлось возложить на себя доктору Глюку, заставила его напрочь забыть о своих страхах. Не обращая внимания на обстрел, он занимался ранеными, которые все прибывали и прибывали.

— Какого черта вы устроили здесь свою лавочку? — раздался вдруг чей-то злой голос. Глюк поднял голову и увидел командира бригады, полковника Альберта.