100 великих узников - Надежда Ионина

Он очень переживал за женщин, поставленных в тюрьме в такие же суровые условия, как и он, и все его тюремные затеи были направлены на то, чтобы доставить удовольствие Л.А. Волькенштейн. Он делал для нее буфеты и шкафчики, кресла и полочки, шкатулки, точеные грибочки, вазочки и т. д. Однажды на Рождество узник ухитрился даже устроить для женщин настоящую елку – с разноцветными фонариками и восковыми свечами… Но среди этих незатейливых тюремных развлечений Н.Д. Похитонова продолжала изводить тоска, и он тихо начал сходить с ума. По характеру мягкий и уступчивый, он со временем, по свидетельству В. Фигнер, сделался запальчив и необыкновенно упрям. С середины сентября 1895 года вся тюрьма уже знала, что Н.Д. Похитонов погиб. Он не выходил на прогулки, лег на кровать и объявил всем, что болен, перестал умываться, менять белье…

Тюремный доктор сообщал в рапорте о резкой перемене в душевном настроении узника: «Он стал раздражителен, вспыльчив, придирчив, будучи раньше человеком крайне добродушным, уступчивым. Стал чрезвычайно рассеян, неряшлив… Задумчив и рассеян настолько, что часто выходит из камеры на прогулку без шапки или полураздетый, с обнаженными половыми органами; при замечании он, как бы очнувшись, конфузится и старается скорее исправить ошибку. В разговоре с товарищами вставляет иногда пошлые и грубые выражения, особенно о женщинах, чего прежде никогда не бывало с ним».

Врачи признали узника сумасшедшим, но Н.Д. Похитонов по-прежнему оставался в тюремном каземате. Чтобы не беспокоить остальных заключенных, комендант Шлиссельбурга предложил перевести Н.Д. Похитонова в Старую тюрьму. Но тут уж забеспокоились сами заключенные, которые не хотели оставлять своего товарища одного в совершенно изолированном здании. После совещания было решено, что кто-нибудь должен жить там с ним, и выбор пал на И.Д. Лукашевича, который всегда был с Н.Д. Похитоновым в самых лучших отношениях.

Несколько дней узник вел себя спокойно и пел божественные псалмы, но однажды у него начались галлюцинации, и он стал страшно кричать. Воздевши руки к потолку и устремив глаза вверх, Н.Д. Похитонов звал жандармов смотреть, как грядет Господь Бог в сиянии великом… Иногда он вставал перед стеной и грозил кулаком воображаемым лицам. Охваченный безнадежным горем, узник не раз пытался покончить с собой, причем проявлял при этом исключительную изобретательность, стараясь обмануть всех. В первый раз он пытался задушить себя подушкой; во второй раз лег под койку и вставил одну из ее ножек себе в рот, чтобы проткнуть позвоночник, а другой ножкой (средней) старался проткнуть себе горло. Жандармы едва успели спасти несчастного… Мемуары И.Д. Лукашевича дают потрясающие подробности этой сцены, когда Н.Д. Похитонов «раздирающим голосом обращался к невидимому видению: “Батько, ты видишь, как они меня мучают. Порази их всех!”. Затем, успокоившись на несколько мгновений, он просит: “Заклинаю вас именем вашей матери, умоляю вас всем, что вам дорого: размозжите мне голову или грудь”».

Эта сцена происходила в 1895 году, когда узник провел в одиночном заключении уже 13 лет. Семья Похитоновых была очень дружная, и его братья и сестры при каждом удобном случае просили власти облегчить участь их несчастного брата. Вскоре после попыток самоубийства решено было перевести Н.Д. Похитонова в психическое отделение Николаевского военного госпиталя. Когда узнику сообщили, что его увозят из Шлиссельбурга, он, по свидетельству И.Д. Лукашевича, сделался благодушен. У него сложилось впечатление, что с ним вскоре что-то должно произойти, причем очень хорошее. Но это «хорошее» Н.Д. Похитонов представлял то в виде миллиардов и биллиардов рублей, которые посыплются к нему со всех сторон; то в виде всеобщего поклонения, которое воздадут ему все живущие и ранее жившие цари и короли; то в виде наступления царствия Божьего… В 1896 году его перевезли в Петербург, но в госпитале узник пробыл всего год с небольшим и умер в апреле следующего года.

Хосе Рисаль

Мировоззрение Х. Рисаля, как борца за национальное возрождение Филиппин, сложилось во второй половине XIX века. В 1879 году, когда ему было всего 18 лет, он написал оду «К филиппинской молодежи», которая была с восторгом встречена прогрессивной интеллигенцией. Популярность Х. Рисаля стала быстро расти. Сам он считал, что избавить народ от нищеты и бесправия можно только с помощью просвещения и демократических преобразований, причем не порывая с Испанией. Наиболее отчетлива эта идея была выражена им в знаменитых романах «Не прикасайся ко мне» и «Мятеж», направленных против испанского владычества и монашеских орденов, которые приносили его родине только бедствия. Х. Рисаль не щадил и недостатки филиппинского народа, с ненавистью бичуя разбогатевших местных откупщиков, ненасытных ростовщиков и продавшихся колонизаторам выскочек.

Хосе Рисаль

Филиппинцы хотели видеть Х. Рисаля во главе своей революционной борьбы, да и сам он горел желанием окунуться в практическую работу. Он созывает первый митинг, на котором призывает всех к единению, горячо говорит о патриотизме и политической независимости родины. В 1892 году Х. Рисаль создает «Филиппинскую Лигу», учредителями которой были 18 человек: половина их были видными членами масонских организаций, остальные принадлежали к различным кругам буржуазной интеллигенции Филиппин. Однако были в этой организации и представители мелкой разночинной интеллигенции, а также народных низов. Всех их связывало общее стремление к национальной независимости Филиппин, хотя они и по-разному представляли пути к достижению этой цели.

Охваченный небывалым подъемом и окрыленный первыми успехами, Х. Рисаль едет в провинциальные центры, чтобы привлечь в организацию новых членов. Но вскоре его вызвали к генерал-губернатору Деспухолу, который обрушился на поэта с громовыми обвинениями, размахивая брошюрой «Бедные братья», якобы найденной в чемодане его сестры. Под усиленным конвоем Х. Рисаля отправили в старинный форт Манилы и заключили в одиночную камеру, за которой установили неусыпный надзор. Поэта стерегли, как опасного государственного преступника, не допуская никаких сношений его с внешним миром. Однако заключение Х. Рисаля в одиночной камере длилось недолго. Вскоре его без следствия и суда отправили на пароходе «Себу» в Дапитан – отдаленный городок, располагавшийся на северо-восточном побережье острова Минданао. Х. Рисалю отвели помещение в доме командира небольшого военного отряда, но во время своего изгнания поэт пользовался относительной свободой. За четыре года ссылки он не написал ни одного крупного произведения и все свое время посвятил этнографическим исследованиям: изучал обычаи и самобытную культуру местного народа, обучал население грамоте и лечил его… Свои личные потребности Х. Рисаль ограничил до минимума, а весь медицинский гонорар отдавал на нужды Дапитана: на средства поэта в городке были проведены водопровод и уличное освещение.

Несмотря на строгий контроль за перепиской и посетителями, до Х. Рисаля доходили слухи о готовящемся в народе взрыве, неизбежность которого он уже давно предчувствовал. В «Филиппинской Лиге» после его ссылки отчетливо наметились два лагеря: буржуазных членов организации охватили страх и растерянность, реформаторы колебались и старались ограничить все действия сбором средств на нужды своего союза и на издание газеты. Противоречия возрастали день ото дня, и в 1893 году «Филиппинская Лига» была распущена, а вместо нее создана организация широких народных масс «Катипунан». Х. Рисаль, изолированный в Дапитане, тем не менее продолжал владеть умами соотечественников. Но в начале ноября 1896 года тяжелые решетки форта Сантьяго закрылись за ним во второй раз.

Под строжайшей охраной Х. Рисаля препроводили в ту самую камеру, где он находился в 1892 году. Связь поэта с внешним миром была полностью прервана, на первых порах даже родственникам не разрешали видеться с ним. Однако колониальные власти понимали, что перед лицом всего мира Х. Рисаля нельзя казнить без суда и улик – пусть даже и вымышленных. Правительственные агенты пытались выудить у знакомых поэта признания, что тот является членом «Катипунана» и участвовал в подготовке восстания. Долгие дни подвергался изощренным пыткам Пасьяно – брат Х. Рисаля. Пальцы его левой руки зажимали в тиски, а в правую руку вкладывали перо, чтобы он подписал лжесвидетельство. Несколько раз Пасьяно терял сознание от нечеловеческой боли, но палачи не смогли вырвать у него ни одного признания и выпустили только после того, как довели почти до полного сумасшедствия. Другие филиппинские патриоты тоже мужественно перенесли все допросы и пытки, так что следователям ничего не удалось добиться от них. Не получив ни одной улики, которая бы доказывала участие Х. Рисаля в подготовке восстания, колониальные власти обвинили поэта в создании «Филиппинской Лиги», которая якобы явилась прототипом «Катипунана». Искусно подобрав цитаты из его произведений, враги быстро подготовили обвинительный акт и передали поэта военно-полевому суду. С самого начала следователи и судьи были уверены в виновности Х. Рисаля, поэтому исход дела был предрешен заранее.