Сокол. Трилогия - Андрей Посняков

– Попробовали бы только, – освобождаясь от излишней одежды, буркнул Максим. – Ах-маси, дружище, там, внизу, я принес доски… Смотри не брось их в очаг!

– Ого! – со смехом откликнулся анхабец. – Так ты, о великий, похоже, надумал отбивать хлеб у плотника Панехси?!

С плотником Макс встретился уже следующим утром, раненько так, с восходом. Зашел по пути в мастерскую. Поболтал о том о сем, кое-что спросил и через некоторое время уже был у пристани, где подозвал лодочника и, быстро сговорившись о цене, отправился на тот берег.

О, как чудесно было на реке ранним утром! Желтое солнце висело ярким веселым мячиком в полупрозрачной дымке, такой же легкий туман…туманец… туманчик, играя, стелился нал самой водой, уже поднявшейся, красноватой от плодородного ила. В подсвеченных пушистыми солнечными лучиками камышах дружно крякали утки, с пристани от развешенных для просушки сетей несло свежей рыбой, впрочем, появившиеся рыбаки уже снимали свои снасти, готовясь к очередному дню.

Выпрыгнув из лодки на причал Города Мертвых, Максим углядел в высокой, желтой, с созвездиями красных цветов траве узенькую тропинку и уверенно зашагал по ней к храму Монту – приземистому, с массивными пилонами зданию, выстроенному из красного кирпича.

Не доходя до храма, молодой человек свернул к Нилу, там и устроился прямиком на небольших мосточках, где уже копошились у вытащенных на берег лодок жрецы. Поначалу они отнеслись к незнакомцу без особой приветливости.

– Это наши мостки! – так и заявили ничтоже сумняшеся, ни «здасьте» тебе, ни «как зовут»! Мол, канай отсюда. Как бы сами не поканали!

Максим натянул на лицо самую радушную улыбку:

– Я от Панехси, плотника. Принес кое-что.

– А-а-а! – Жрецы тут же сменили гнев на милость. – Так бы сразу и сказал, а то сидит тут на наших мостках, как будто они его собственные! Ладно уж, сиди, мы сообщим о тебе старшему.

– Давайте. – Махнув рукой, Максим принялся беспечно болтать в воде ногами, с интересом глядя, как разбегается в разные стороны серебристая рыбья мелочь. Видно было, конечно, плохо – воды великого Хапи и так-то не отличались особой прозрачностью, а уж когда приближался разлив – и говорить нечего.

Щурясь от солнца, юноша приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в противоположный берег и в рыбачьи лодки, уже вышедшие на свой промысел. Сидевшие в них рыбаки ловко закидывали сети, и слышно было, как эти люди просят богов о благословении и хорошем улове.

Хороший улов любому бы не помешал. В любом деле.

– Ты от Панехси? – довольно нелюбезно осведомились сзади.

Максим обернулся, увидев ступившего на мостки высокого мускулистого человека, по обычаю жрецов одетого лишь в простую набедренную повязку и квадратный передник без всяких узоров. Голова его, опять-таки по обычаю, была тщательно обрита наголо, на лице не имелось ни бороды, ни усов… Само же лицо – широкое, с твердым подбородком и тяжелым взглядом, несомненно, принадлежало человеку волевому и сильному, каким и являлся Сенефермонтусенеб, нелюдимый и вечно хмурый жрец бога-воителя.

– Да, я вместо него, господин. – Улыбнувшись, молодой человек показал жрецу плетеную корзинку, стоявшую рядом. – Не угодно ли взглянуть?

– Угодно! – буркнув, жрец принялся с непроницаемым видом перебирать принесенные парнем дощечки.

Да-а… Ничего не скажешь, угрюмый дядя. А брови-то, брови – выщипаны, точно у какой-нибудь похабной танцовщицы-куртизанки.

– Ну как, господин, что-то выбрали?

– Я возьму все! – Сенефермонтусенеб скрестил на мощной груди волосатые руки и безапелляционным тоном приказал: – Бери и неси за мной.

О! Вот именно это Максиму было и надобно!

Он живо поставил корзину на плечо и быстро зашагал следом за хмурым жрецом. По той самой тропинке в высокой траве, ведущей к храму.

Конечно, особенно-то Макс губу не раскатывал – тем более при первой же встрече. Но так обломиться! Сенефермонтусенеб даже не пустил его на порог храма! Просто забрал корзину, буркнув:

– Тебе отдаст ее младший жрец!

– Хорошо, хорошо, господин, пусть младший. Завтра я могу принести доски снова. Приносить?

Ага! Повернулась-таки глыба этакая!

– Завтра принесешь опять?

– Да! Если надо.

– Надо! Приноси.

Жрец скрылся за пилонами, и почти сразу же оттуда выбежал молодой служитель, почти совсем мальчишка. Молча протянул корзинку и тут же ушел.

– Эй, эй, постой! – закричал ему вслед Максим. – Понравились вашему старшему доски? Тьфу ты… Глухой он, что ли? Вот и поговорили. Ладно, будем надеяться на завтрашний день.

Решив так, Максим шумно высморкался, наплевав на местное поверье, будто бы при насморке вместе с… гм-гм… слизью вытекает и мозг, и, повернувшись, быстро зашагал обратно к пристани. Высокая трава приятно щекотала колени.

Глава 7

Танец

Лето 1552 г. до Р. Х. (месяц Тот сезона Ахет). Уасет

Клянусь жизнью, любовью ко мне Ра и

обновлением жизни дыханием —

мерзость это для моего сердца…

Максим старался весь вечер, хотелось, чтобы вышло получше. Вполголоса ругался, поднимая выскальзывающий из рук нож, хмурился, вытирал пот, выступивший на лбу от напряжения, и уже не раз пожалел, что, кроме секции бокса, не записался в свое время еще и в судомодельный кружок. А ведь была такая возможность, и отец явно отнесся бы к этому вполне одобрительно. Отец… Как там он сейчас, один-одинешенек? Был единственный сын, да и тот… Правда, мать – великая царица Ах-хатпи – как-то говорила, что по этому поводу волноваться не следует, но… Но Макс все же волновался, хоть и гнал от себя грустные мысли. Старался гнать.

– И все же мачта какая-то кривоватая вышла, – подал голос Ах-маси, сидевший рядом на корточках.

– Кривоватая? Так ты же ведь ее и выстругивал! Вот, блин, глаз-алмаз!

– Какой еще блин?

– Ладно, проехали.

– Куда проехали?

Максим лишь вздохнул и, уже ничего больше не говоря, принялся прилаживать к модельке ладьи только что вырезанный из обрывка ткани парус.

Так вот и промучились до глубокой ночи все трое. Тейя, конечно, тоже принимала во всем этом самое деятельное участие: давала советы. То нос игрушечной барки ей показался каким-то не таким, некрасивым, то – корма. И все же, когда наконец Максим поднял готовую модель к светильнику, все улыбнулись. Вроде бы ничего себе получилось, даже не очень коряво.