Происхождение партократии - Абдурахман Авторханов

Троцкий решительно опроверг утверждения «тройки», что он был против фракций, но за право группировок. Он сказал, что и то, и другое одно и то же. Только ЦК должен вести такую политику, которая не дает повода для фракций и групп. Троцкий закончил речь словами: «И если партия выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия и я несу ответственность за последствия ее решения до конца» (там же, стр. 159).

Мы так подробно цитировали Троцкого, чтобы показать, как неуязвима была его позиция с точки зрения ленинской ортодоксии, как трудно было его соперникам разоблачать «троцкизм», и это все было причиной тому, что партаппарат боролся не против того, что Троцкий говорит, а против того, что он ему сам приписывает. Приписывала же ему «тройка» не желание бороться с бюрократизацией партии, а намерение, по словам Каменева, «попытаться сделать в партии революцию» (там же, стр. 202). Даже авторитетные заявления и опровержения всего этого Троцким перед всем съездом, перед всей партией «тройка» не принимает и не признает. Вот один пример о «фракциях» и «группах». Каменев острил по этому поводу: «т. Троцкий заявил, что он не признавал и не признает свободы группировок, ибо группировки есть другое название для фракции. Вот уж где у места повторить пословицу: дорого яичко к Христову дню! Если бы нам, москвичам, и мне лично эту формулировку Троцкий дал или опубликовал в ноябре месяце, сколько бы мы с т. Преображенским сохранили усилий и энергии» (там же, стр. 208).

Но Сталин в заключительном слове продолжал настаивать, что Троцкий был за группировки и что якобы поэтому в резолюции 5 декабря «ограничились ссылкой на резолюцию X съезда, которую тогда тов. Троцкий, по-видимому, не читал, ибо там говорится не только о запрещении фракций, но и о запрещении группировок» (там же, стр. 231).

Для такого одаренного комбинатора, как Сталин, утверждение, что «тройка» обманула Троцкого, пользуясь его невежеством в партийной политике, надо признать трюком совершенно неубедительным. Впрочем, вся цепь доказательств о мнимом вероломстве Троцкого и троцкистов и состояла из таких трюков, которые по мере приближения критического пункта борьбы за власть принимали характер и масштаб гигантской партийной дрейфусиады.

Последовавшие за выступлением Троцкого выступления на съезде «большевиков-пролетариев» показали, что «тройка» основательно подготовила XIII съезд как антитроцкистский съезд, безотносительно к тому, что сам Троцкий будет говорить на этом съезде.

Один из таких «пролетариев» из провинции, Угланов, назвав себя одним из «неграмотных, руководящих губернией», повторил слова Сталина, что Троцкий не знает партии, что «партия живет не в 1917, не в 1919 г… партия находится не в приготовительном классе… партия не так, как в 1918-1919 году управляет государством» (стр. 160), иначе говоря, «тройка» лучше управляет государством, чем управляли Ленин с Троцким (благодарная «тройка» через месяц-два назначила «неграмотного» Угланова первым секретарем Московского комитета партии вместо грамотного, но колеблющегося Зеленского).

Другой делегат-«пролетарий» Иванов говорил, что «вопрос о старых и молодых т. Троцкий, действительно, очень ловко обошел, но для нас, пролетариев, не искушенных в этих высоких материях, все же очень ясно… что т. Троцкий "загнул" и очень основательно» (там же, стр. 168).

Третий делегат-«пролетарий» Захаров сказал, что как раз у эсеров была такая демократия, о которой говорит Троцкий и из-за этой демократии партия эсеров погибла, поэтому «я бы хотел, чтобы т. Троцкий вышел и признался» (там же, стр. 171).

Вот на таком политическом уровне «пролетарии» спорили с Троцким. Крупская, вдова Ленина, решила указать делегатам на вредность искусственного раздувания разногласий. Она заявила, что Зиновьев неправильно формулировал вопрос, когда потребовал от Троцкого «скажи с трибуны, что ты не прав». Крупская сказала:

«Психологически это невозможно… Достаточно заявления оппозиции о желании совместной работы, а оно было в том, что говорил т. Троцкий…» (там же, стр. 225).

Крупская выразила свое явное неудовольствие искусственным обострением вопроса об оппозиции. Она сказала: «Не следовало, бы тут дублировать ту дискуссию, которая была… (это) вносит излишнюю остроту в отношениях между бывшей оппозицией и между ядром партии» (стр. 225).

Крупская явно не понимала, что для «ядра партии» оппозиция вовсе не была «бывшей», пока Троцкий политически не похоронен. В своих заключительных словах Зиновьев и Сталин дали это понять даже Крупской. Зиновьев, отвечая Крупской, сказал, что мы (ЦК) так поставили вопрос перед Троцким и его сторонниками «не из-за эстетического удовольствия от поражения врага… Мы хотели, чтобы они сделали это заявление, чтобы успокоить съезд, чтобы товарищи, разъехавшиеся на места, могли сказать: кончено, перестали бузить… Я вас спрашиваю, успокоили ли вас их заявления? (С мест: «Нет, нет!»). Удовлетворили ли они вас? (С мест: «Нет, нет!»). Что вы должны будете сказать, докладывая на местах о съезде? Не должны ли вы будете сказать, что они сызнова начинают старую историю… Вопросы, касающиеся основ большевизма, мы предать забвению не можем» (там же, стр. 256-257).

Была внесена резолюция, которая «целиком и полностью» одобряла линию ЦК, осуждала оппозицию, приобщала к решениям XIII съезда резолюции XIII партконференции с осуждением Троцкого и оппозиции «46». Председательствующий спросил, есть ли другая резолюция и, констатировав, что другой резолюции нет, перешел к голосованию: «Кто за резолюцию? Кто против? Считать излишне, так как таковых нет. Кто воздержался? Нет таковых. Резолюция принята единогласно» (там же, стр. 263).

Такое небывалое до сих пор единодушие было вполне понятно. Ни один оппозиционер, в том числе и член Политбюро Троцкий, не был допущен на съезд с правом решающего голоса.

С отчетом ЦКК выступил Куйбышев. Вернейший сторонник и ставленник Сталина, Куйбышев сделал ЦКК подсобным инструментом партаппарата по расправе с любым оттенком оппозиционной мысли в партии. ЦКК постепенно превратилась в партийную тайную полицию, выполняя внутри партии те же функции полицейского сыска и уголовного суда, что и ОГПУ среди народа. Куйбышев даже хвалился этой ролью ЦКК, говоря, что «ЦКК защищала ЦК от атак со стороны оппозиции». Он сказал, что «от нас добивались какой-то самостоятельной линии… беспристрастно, спокойно судить всех дерущихся… Нам льстили: "вы – орган, выбранный съездом, вы равноправны с ЦК". Нас убеждали, что мы должны быть беспристрастные, что мы должны быть инстанцией, стоящей над происходящей борьбой – эта соблазнительная позиция не соблазнила ЦКК» (там же, стр. 263-264).

Права ли оппозиция, насколько вески ее аргументы – это ЦКК совершенно не интересовало, хотя она была задумана Лениным как независимый от ЦК судья партии. Даже в своей последней статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин писал: «Члены ЦКК должны составить сплоченную группу, которая "не взирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК не мог мешать им делать запрос, проверить документы и вообще добиться «строжайшей правильности дел»

(Ленин, ПСС, т. 45, стр. 387). Слово генсека – для ЦКК было законом, вопреки прямому указанию Ленина.

Доклад о Коминтерне Бухарина повторял общеизвестные установки тактики и стратегии ЦК в мировом коммунистическом движении. В этом докладе Бухарин выставил довольно парадоксальное положение, что левую оппозицию Троцкого поддерживают в партиях Коминтерна «наиболее правые элементы». Правыми, например, в Германской компартии считались ее руководители во главе с Брандлером и их обвиняли в «троцкизме». Когда они были исключены из партии в апреле 1924 г., во главе партии стала левая группа Рут Фишер и Маслова. Но скоро и эта группа тоже была объявлена «троцкистской»! Интересное и оригинальное толкование дал Бухарин и тактике «единого фронта» коммунистов с социал-демократами. Он заявил от имени ЦК РКП(б):

«Тактику единого фронта мы рассматривали, как известный маневр для агитации, мобилизации масс и для вырывания из-под влияния социал-демократии рабочего класса. У товарищей же, которые стояли на правом крыле Германской компартии, и которые нашли отклик у нашей оппозиции, ясно вырисовывалась целая теоретическая конструкция. Им тактика единого фронта представлялась всамделишным блоком с социал-демократами» (там же, стр. 317, 320).

При обсуждении доклада Бухарина выступили два оппозиционера – Карл Радек и Борис Суварин (Коминтерн, компартия Франции). Радек в очень вежливых словах критиковал то руководство германской компартии, которое при помощи Зиновьева и Сталина пришло вместо Брандлера к власти в партии; но пример, приведенный Радеком о низком теоретическом уровне нового руководства, был очень грубым. Радек привел цитату из статьи члена Политбюро КПГ в центральном органе партии: