Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Эхом этой ситуации оказываются нередкие в экономической литературе суждения о том, что недостаточная эффективность мотивационных механизмов связана в настоящее время то ли с завышенными социальными гарантиями, то ли с завышенными притязаниями части работающих. Известно, например, что в середине 60-х гг. на 1 рубль заработной платы приходилось 46 копеек выплат и льгот из общественных фондов потребления и дотаций, а в 1985 г. – 70 копеек. Отсюда делается вывод, согласно которому с помощью экономического «нажима» (отказ от дотационных цен, в частности, на продукты питания и жилищно-коммунальные услуги) можно сравнительно легко мотивировать рост трудовой активности, а также привести уровень потребительских притязаний в большее соответствие с развитием производства и возможностями рынка.

Представляется, что логика таких суждений небезупречна. Ведь дотации и льготы, о которых идет речь, – наследие разновременных и разнородных финансовых и социально-экономических мер, которые далеко не всегда могут считаться реальными гарантиями чего бы то ни было. По сравнению с другими развитыми странами, а главное, по мерке роста собственных социальных потребностей у нас не слишком много, а скорее слишком мало действительно работающих социальных и экономических гарантий. Отсутствуют гарантии минимальной часовой оплаты, жизненного минимума, необходимого больничного и детсадовского обслуживания и пр. В известном смысле это относится и к гарантиям полной и эффективной занятости, ставшим предметом острых дискуссий. Иногда происходит непроизвольное, мешающее обсуждению проблемы смешение гарантий различной природы.

В отношении занятости у нас имеются превосходные конституционные формулировки. Так, право на труд трактуется как право «на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством и не ниже установленного государством минимального размера, – включая право на выбор профессии, рода занятий и работы в соответствии с призванием, способностями, профессиональной подготовкой, образованием и с учетом общественных потребностей» (статья 40)[455]. Но чем гарантировано соблюдение этого важнейшего из социально-экономических прав человека? Согласно той же статье Конституции – социалистической системой хозяйства, «неуклонным ростом производительных сил», «…профессиональным обучением, развитием системы профориентации и трудоустройства». Как известно, упомянутая система еще не создана. Не определена и минимальная оплата труда.

Реально же действуют – притом не для всей региональной структуры – прежде всего «ситуационные» гарантии: обилие рабочих мест, «обеспеченных» экстенсивным развитием экономики. Эффективных же институциональных гарантий (информационная и консультативная помощь в выборе подходящего места работы, содействие в необходимой переквалификации и трудовой мобильности, система необходимых пособий и кредитов и т. д.) практически нет. Это, кстати, способствует превращению правовых и социальных заслонов от административного произвола в некую гарантию неэффективности занятости («незанятости» на рабочих местах). Мешает эффективному обеспечению занятости и относительно низкая (более того, искусственно сдерживаемая) трудовая мобильность занятого населения.

Развитая рациональная система социально-экономических гарантий – индивидуальных, семейных, коллективных, включая и гарантированную возможность достойного заработка (основного, «формального») – только и может составить надежную основу уверенной трудовой активности. При отсутствии такой базы «напряженные» мотивационные механизмы могли действовать лишь в экстремальных и кратковременных ситуациях, в нормальных условиях об этом нечего и думать. Кроме того, одно лишь ужесточение экономических требований при сохранении нынешних уровней зарплаты и запросов могут привести к росту апатии и поискам относительно легких источников дохода в стороне от народно-хозяйственных потребностей.

Следовало бы обратить внимание на значение такого понятия, как уровень запросов (или притязаний). В научной литературе и в плановых разработках этот фактор практически почти не учитывается: он не всегда просто уловим, слишком нагружен «субъективными» моментами, так что значительно удобнее оперировать ссылками на рационально исчисленные (в соответствующих институтах) потребности населения. Однако на другом конце общественного планирования – индивидуальном, семейном – именно этот показатель и работает. В повседневном социально-экономическом поведении люди учитывают принятые в данном обществе стандарты и оценки благ, престижных позиций, собственных и чужих стремлений. С большей или меньшей степенью осознанности здесь принимаются во внимание сравнительные характеристики масштаба стремлений, напряженности и реальности их осуществления. Этот набор черт и определяет уровень притязаний как фактор социальной и экономической жизни. Рано или поздно поворот экономической системы к потребителю, должно быть, вынудит исследователей обстоятельно заняться его значением для различных групп и периодов развития общества. Некоторые тенденции можно отметить и сейчас: прежде всего, конечно, то, что в последние 20–25 лет уровень притязаний основных социальных групп нашего общества вырос более значительно, чем производство и потребление; рост «ориентирующих» стандартов опередил рост их насыщения. Это, естественно, в значительной мере усиливает дефицитность рынка и ослабляет действенность мотивационных механизмов.

Однако вряд ли правомерно делать вывод о завышенности уровня притязаний в обществе. Если отвлечься от очевидных крайностей, получится, что для основной массы населения этот уровень определяется стандартами жизни среднего жителя большого города, как материальными, так и культурными. Сами же эти стандарты, даже по сравнению с соответствующими показателями по близким странам, не столь уж высоки, что, в частности, ограничивает и их стимулирующий эффект. Именно на основе довлеющей над обществом относительной «непритязательности» сформировался своего рода порочный круг, связавший относительно низкие требования к труду с низкими же требованиями к его оценке.

Разорвать этот круг, вызывая дух «доброго старого (бедного) времени» или предлагая некое «равенство в бедности», невозможно, потому что «старое» было чрезвычайным; кроме того, само общество во всех измерениях выросло настолько, что его невозможно облачить в стеснительные одежды далекого детства. Тем более что эти «одежды» (социально-экономические формы) рассчитаны были на дешевизну трудовых ресурсов (как, впрочем, и всех остальных ресурсов) и низкий уровень притязаний работников. А фактором, который связывал воедино эти ориентиры, явилось внеэкономическое принуждение. Для того чтобы сформировать не «рационированно» – бедный, а рационально-богатый современный уровень притязаний, недостаточно латать «тришкин кафтан» несовершенного ценового механизма, здесь требуются крупные структурные изменения народно-хозяйственного порядка, да и не только народно-хозяйственного. В конечном счете от них зависят и перспективы использования социальных ресурсов экономики.

Подобно природным социальные ресурсы бывают возобновляемыми и невозобновляемыми. Способность воспроизводства собственных социальных ресурсов, вероятно, следовало бы считать существенным признаком нормального общественного развития – в отличие от чрезвычайных ситуаций, когда все ресурсы (не только социальные) как бы используются «на износ».

По отношению к социальным ресурсам «первичного» типа правомерно говорить сейчас об исчерпании возможностей их дальнейшего экстенсивного использования. Что же касается социальных ресурсов «вторичного» порядка (моральных и мотивационных), то существующие способы и формы их использования явно становятся менее эффективными; в значительной мере они также могут считаться исчерпанными. Меры по их воссозданию и реактивации не укладываются в рамки каких-либо чисто экономических программ. В этом направлении действуют радикальная перестройка управления экономикой, изменения в образе жизни и степени общественной активности трудящихся, в структуре общественного сознания.

Потенциально социальные ресурсы нашего общества огромны и исчерпаны лишь в долго использовавшемся поверхностном слое. Чтобы перейти к новым, более глубоким их слоям, недостаточно только снять определенные запреты и ограничения, нужны крупные и разнородные «вложения», нужна социально-экономическая система, которая не только эффективно использует ресурсы общества, но и осуществит их реальное расширенное производство.

Мера всех вещей[456]

Я человек эпохи Москвошвея…