Воевода - Дмитрий Евдокимов

   — Что вы делаете? Али на вас креста нет? — раздался звенящий голос дворянина Ивана Ржевского.

Он пришёл в круг, чтобы высказать обиду Ляпунову за то, что он отнял у него земли, пожалованные ему польским королём за верную службу. Но, как бы ни был обижен Ржевский, он не мог смириться с вопиющей несправедливостью.

   — Вы же слово дали не обидеть!

Карамышев сделал короткую отмашку саблей, и Ржевский упал, обливаясь кровью. Видя смертельную опасность, Ляпунов схватился за рукоять сабли. Но вытащить её не успел — сзади рубанул его по голове подоспевший Сидорка Заварзин. На рухнувшего героя обрушился ещё с десяток сабельных ударов, превративших его тело в кровавое месиво.

   — Бей земских! — заорал Карамышев, вскакивая на коня.

Казаки лавой устремились к острожку, где находился шатёр Ляпунова. Разметав его в клочья и поубивав челядь, казаки бросились было к другим острожкам, где стояло земское ополчение, но, встретив сопротивление, утихомирились.

В этот момент показался наконец Заруцкий. Тайно торжествуя, он внешне был крайне гневлив. Разругав Карамышева, Заварзина и других заводил, он приказал отнести тела убиенных в церковь Благовещения на Воронцовой поле. После отпевания Ляпунов и Ржевский были торжественно похоронены в Троице-Сергиевой обители.

Узнав о гибели вождя ополчения, Гонсевский радовался, как будто одержал победу. Однако Заруцкий, став, по существу, единоличным предводителем, отнюдь не собирался искать мира с поляками. Напротив, он ощутил, что его планы по возвращению Марины Мнишек на царский трон близки к воплощению. Чтобы показать воеводам земского ополчения свою непричастность к гибели Ляпунова и верность союзу, Заруцкий в ту же ночь атаковал Новодевичий монастырь, последний оплот внешней защиты польского гарнизона. В нём находилось двести немецких наёмников и четыреста польских жолнеров. Первыми пошли на штурм только что подошедшие свежие отряды ополченцев из Казани и Нижнего Новгорода. Почти все они полегли под выстрелами оборонявшихся. Но когда у тех кончился порох, в атаку пошли казаки. Хотя осаждённые просили пощады, уцелели лишь немногие, которые по указу Заруцкого были оставлены в живых для обмена на казаков, томящихся в плену у поляков.

«Малу ж времени минувшу, якобы едину три месяцы, приеде летиня годины тая, позавиде дьявол сему настоящему делу изрядному ополчителю; той вышеупомянутый Иван Заруцкий дьяволим научением восприя во мысль свою, да научит казаков на Прокофья и повелит его убита, да восприемлет власть над войском един, и яко же хощет, тако тюрит. И нача напущата казаков на Прокофья и наряди грамоты ссыльныя с Литвою и руку Прокофьеву подписати велел, и токо за ссылкою из города от Литвы велел их выдати, будто Прокофий с ними своими грамоты ссылается, и хочет христособранное воинство Литовским людем в руце предати и сам к ним приобщиться. И тако возсташа народы и наполняшаяся людие гнева и ярости на сего нарядного властителя и воеводу Прокофья Ляпунова, без воспоминания его изрядного и мужественного ополчения, и восхотеша его предати смерти. И собрався воинство на уреченное место, еже есть во круг, по казацкому обычаю, и на сего воеводу и властелина посылает посланников, дабы ехал на уреченное место в круг собрания их. Он же, злаго их ухищрения не ведяще и о смерти своей не помышляюще, возстает от места своего и в круг настоящего собрания приходит по обычно по своему и испытует вещи позвания его. Они же в разгорении мысли своея начата его обличати виновными делы и изменою, и грамоты в войске честь, яже Ивашко наряди. И по сём яростне на него нападают и труп его на части разделяют, и в скором часе смерти горкия предают. И такое паде мёртв на землю славный сей и бодрённый воевода, Прокофий Ляпунов. С ним же прежде некто от честных дворянин и нача им разсуждати, дабы недерзостие сотворили, но со испытанием, дабы напрасно крови неповинныя не пролить. Они же вопияху: нам и сей изменник, угодник Прокофья Ляпунова. И того тако же безвинно смерти предаша. Положены же быть во едину гробницу, и погребены же быть честно у Благовещения пречистая Богородицы, еже есть на Воронцовом поле. Казацы же начинаемое своё дело совершиша и разъидошася в кошы своя».

«Повесть» Филарета.

Василий Бутурлин мчался к Ляпунову с горькой вестью: Новгород вероломно захватили шведы. Выполняя волю своего сюзерена Карла IX, де Ла-Гарди не скупился на льстивые комплименты в адрес русских и лживые заверения о готовности немедленно выступить к Москве для её освобождения от польских захватчиков. Но как только было получено от Ляпунова признание Земского собора, что шведский королевич достоин избрания на русский престол, так маски были сброшены. Грамота собора дала Карлу IX основание распоряжаться на Русской земле.

Пока шли неторопливые переговоры с новгородскими «лучшими» людьми, де Ла-Гарди подвёл своё войско вплотную к новгородским посадам. Бутурлин первым понял обман. По его приказу бывшие с ним стрельцы пожгли посады, чтобы лишить шведов и их наёмников защиты от крепостной артиллерии. Но это уже не смогло спасти положение.

Де Ла-Гарди использовал отвлекающий манёвр: он направил часть своих эскадронов к юго-восточной части города, к реке Волхов, куда приказал согнать все рыбацкие лодки с округи. Новгородцы сконцентрировали все свои силы на стенах, омываемых рекой. Тогда шведский полководец предпринял штурм с противоположной стороны. Один из горожан, перебежавший в стан врага, прополз по колёсной колее под воротами и открыл их, впустив шведскую конницу.

Главный воевода князь Одоевский после совещания се своими военачальниками впустил в кремль полк королевско: лейб-гвардии. В договоре с де Ла-Гарди говорилось: «Митрополит Исидор и Священный собор, боярин князь Одоевский, воеводы, князья, бояре, купцы, крестьяне избрали шведского принца в цари и великие князья над Новгородским княжеством, а также над Владимирским и Московским, если последние пожелают присоединиться к Новгородскому княжеству».

Бутурлин сделал ещё попытку продолжить сопротивление шведам. Он призвал новгородских дворян идти в его войско. Однако после обещания Одоевского, что под властью шведского «царя» дворянам будут сохранены их поместья, те предпочли присягнуть безымянному шведскому принцу. Обещания помочь ополчению против поляков были забыты, и Бутурлину ничего не оставалось, как повернуть коней к Москве. Но здесь его ждал новый удар — Ляпунова уже не было. Власть главного воеводы захватил Иван Заруцкий, принудив подчиниться себе Трубецкого, и раздоры в лагере ополченцев вспыхнули с новой силой.

Уже через несколько дней после гибели вождя произошла первая стычка. В лагерь была доставлена копия славной чудотворениями Казанской иконы Богородицы. Земские служилые люди шли её встречать пешком, а казаки отправились верхом. Казаки стали задирать дворян и детей боярских, грозя им расправой, как с Ляпуновым. Заруцкому едва удалось остановить кровопролитие.

Казаки стали захватывать обозы с продовольствием, которые направлялись земцам из их городов. Заруцкий лишал земцев и кормления с ранее розданных поместий, передавая земли своим приближённым. Ему нужна была крепкая казачья опора — он смог наконец громогласно объявить, что на московский престол сядет царевич Иван.

Для Гонсевского это была полная неожиданность. Ведь он рассчитывал, что со смертью Ляпунова казаки перейдут на его сторону. Но те ненавидели поляков не меньше, чем русских бояр, и когда польский военачальник послал лазутчиков для возмущения казаков, чтобы те согнали земских служилых людей с башен Белого города, лазутчиков схватили сами же атаманы и после пыток посадили на кол.

Узнав об этом, польский полковник вновь вызвал поздней ночью для тайного совещания дьяка Фёдора Андронова.

   — Надо что-то делать с Ивашкой Заруцким. Может, от его имени теперь грамотку составишь, чтобы города перестали свою помощь к Москве посылать?

   — В городах грамоте Заруцкого веры не будет, — покачал головой Андронов.

   — А кому они поверят?

   — Тому, кто их сюда призвал...

   — Гермогену? Он ещё жив?

   — Еле жив. Но дух его не сломлен.

   — Может, под пытками грамоту подпишет?

   — Нет, с ним силой говорить невозможно. Помнишь, как Салтыков ножом ему угрожал? Так ведь ещё пуще старец взъярился.

   — Но если ему сказать, что Заруцкий на царство хочет посадить сына Марины Мнишек?

   — Нам он не поверит!

   — А кому?

   — Разве что Мстиславскому...

   — Тащи этого старого мерина сюда!

   — А если не согласится?

   — Мстиславский? — усмехнулся полковник. — Уж этого мы уговорим.

...Тяжёлая дубовая дверь в келью скрипуче отворилась, пропуская Мстиславского. Подслеповато щурясь на свечу, он не сразу разглядел Гермогена, лежавшего на жёсткой лавке в углу под образами. А разглядев наконец, ужаснулся патриарх и раньше дородностью не отличался, теперь же взору боярина предстали живые мощи.