Королевская кровь - Ирина Котова

Глава 19

Последняя неделя октября выдалась в Бермонте сухой и солнечной.

Обычно в эту пору в предгорьях уже стояли туманы, спускающиеся холодными языками в долы, да и облака часто давали отдых своих раздувшимся от влаги брюхам на склонах гор, чтобы потом долго изливаться дождями на головы обитателей долин. Обитель Богини, носящая в народе название Белой и Женской была расположена у большого озера, в долине меж двух пиков, среди хвойных лесов и разместившихся ниже пашен. Тут били горячие источники, выдавливаемые тяжестью горы с неведомых глубин. Сюда со всей страны приходили женщины — молодые и пожилые, и даже совсем старушки. Они шли, ведомые отчаянием и одиночеством — кто-то долго пытался забеременеть, но врачи поставили страшный диагноз бесплодие, кто-то потерял мужа или остался совсем один. Обитель принимала всех, кто был готов доверить свою судьбу Богине и оставить, частично или полностью связь с внешним миром. Выходить за пределы обители и возвращаться могли только женщины, уже вышедшие из детородного возраста. Остальные могли уйти только раз — обратно ворота Обители уже не пускали.

Ворота эти были чудесные, и про них в народе ходило много легенд.

Будто открываются они только перед теми женщинами, которым нечего терять, а также перед теми, кому очень нужна помощь. Открывались они и перед мужчинами. Ежедневно сюда приходили десятки мужчин, и каждый пытал счастья перед волшебными воротами. Распахивались внутрь Ворота редко, и только перед теми, кому действительно нужно было благословение Богини. И тогда первая встреченная вошедшим во дворе Обители сестра должна была подарить ему ночь любви. Случайно за воротами никто не встречался. А поутру мужчина уходил, открыв для себя что-то нужное и важное. Иногда ворота обители открывались и наружу. Для обитательниц келий, которые возвращались в большой мир с ребенком на руках и которых ждали снаружи их мужчины. Для тех, кто решил уйти навсегда.

Для тех, кто вдруг оказывался нужнее в большом мире, чем здесь. Остальные могли лишь поговорить с теми, кто остался снаружи, через маленькое, размером с мужской кулак, окошко в тяжелых, черных, созданных будто из мятого кем-то в приступе гнева чугуна воротах.

Потому что даже если они распахивались для кого-то наружу, ждущий снаружи не мог войти. А если внутрь — то никто из Обители выйти не мог. Обитель была огромной и места в ней хватало на всех. В одной, дальней, половине был расположен большой областной госпиталь с санаторием — многие приезжали отдохнуть, полечиться на водах и горячих источниках, ну и заодно хоть краешком прикоснуться к чудесам этого места. В санатории работали обыкновенные врачи, и прочий светский персонал, но ходу им внутрь обители не было, как и пациентам. Другая половина, передняя, огороженная высокой стеной и Воротами, была закрыта. Здесь жили сестры. Здесь стояла статуя Синей Богини, словно выходящей из дымящегося парком небольшого озерца, питающегося от лениво пульсирующего бурунами источника. Богиня была обнажена, и одной рукой отжимала волосы, наклонив голову к плечу, а второй бережно поддерживала огромный живот, на котором отчетливо проступали очертания пинающейся изнутри детской ножки. Маленькая покровительница женщин улыбалась и смотрела словно внутрь себя, и пары, стелющиеся вокруг, делали ее фигуру живой и движущейся. Сюда, в маленький внутренний лазарет, находящийся прямо перед озерцом, приносили самых тяжелых пациентов, которым очень нужно было выжить. Современное медицинское оборудование и квалифицированные врачи — это прекрасно, но иногда к ним нужно добавить и каплю божественной благодати. Сюда принесли и Полину Рудлог, когда ее в середине октября доставили с воспалением легких, красными и гноящимися порезами на руке и боку, лихорадкой и истощением. И только через три дня слабенькая и тихая Поля пришла в сознание. И на удивление быстро пошла на поправку. Так, что сестры только диву давались. Сейчас она сидела на низенькой скамеечке у источника и грела ноги в целебной воде. Было утро, и она улыбалась, подставляя лицо солнышку и слушая веселые разговоры подметающих двор послушниц и сестер. И думала — о том, что нужно дать знать о себе сестрам, потому что они наверняка с ума сходят, и закончить дела с конторой учителя, и продолжить учиться, если получится выбраться отсюда. О своей встрече с Демьяном Бермонтом она тоже думала. И ей было очень стыдно. Тело все еще ломало, крутило суставы, но кашлять она перестала, раны начали затягиваться. Вокруг был такой покой, что казалось, что мира за пределами обители просто не существует. Горы сверкали заснеженными пиками, ели и сосны, темно-зеленые, высокие, разогрелись на солнце и в воздухе витал приятный запах смолы и хвои.

К ней на скамейку тяжело прыгнула пузатая кошка — для окрестных котов, по всей видимости, Ворота преградой не являлись, замурчала, прижалась теплым боком, и Полина начала ее наглаживать, постепенно входя в состояние абсолютной гармонии с окружающим миром. Для нее, привыкшей жить двойной жизнью, это было непривычно и пугающе. Но и приятно тоже. Тем необычнее было услышать громкий стук в Ворота — кто-то колотил специально подвешенным молоточком по мятым дверцам снаружи, и гулкий, будто колокольный звук нарушил покой благословенного места, сорвал мирно прохаживающихся по двору воробьев и синиц в воздух, заставил Пол встрепенуться и насторожиться. К Воротам прошла настоятельница, о чем-то тихо заговорила с пришедшим. Раз или два она оглядывалась на Полли, и та поняла, что пришли за ней. Видимо, камеры в бермонтской тюрьме все же не избежать. Настоятельница договорила, отошла от Ворот. Подошла к Полине, села рядом, задумчиво погладила кошку.

— Это военная полиция, — сказала она, — говорят, ищут преступницу. Называют твое имя, описывают девушку, похожую на тебя.

Разве это возможно, девочка моя? Полина тяжело вздохнула, улыбнулась как можно бодрее.

— Возможно, матушка. Наверное, надо идти, не хочу, чтобы у вас были неприятности из-за меня.

— Куда это ты собралась? — спросила настоятельница строго. Она была еще красива, хоть ей и было сильно за 50, но в лице ее было что-то светлое, как у строгой, но любимой всеми детьми учительницы.

— Мы тебя еще не долечили, а в тюрьме какая там медицина? Тем более что правил никто не отменял. Вот откроются перед ними ворота — пустим, а пока пусть стоят.

— А если штурмовать начнут? — осторожно поинтересовалась Полли.

— Что штурмовать? Обитель? — настоятельница так искренне удивилась, что даже всплеснула руками. — Да ты что, там же самоубийц нет. К тому же… неужто ты натворила такое, что за это могут начать штурм?