Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

Что ему было делать? Он не смел подойти к ней; ее гнев мог разразиться и тем восстановить еще новую преграду между ними. Он ходил взад и вперед в безумном волнении.

– Магги! – сказал он, наконец, остановившись против нее и в голосе его звучала мольба несчастного, страстного человека. – Магги! пожалейте меня… выслушайте меня… простите меня. Я буду вам повиноваться во всем, ничего не сделаю без вашего согласия, но не губите нашу жизнь на веки безрассудной злобой, не могущей принести пользы никому, а только родить горе и зло. Сядьте, дорогая моя, Магги, подождите, подумайте. Не обходитесь со мной, как будто вы мне не доверяете.

Он затронул самую чувствительную струну Магги, но она уже твердо решилась перенести все страдание.

– Мы не должны ждать, – сказала она тихо, но ясно: – мы должны сейчас же расстаться.

– Мы не можем расстаться, Магги! – воскликнул Стивен, с увлечением. – Я не могу этого перенести! И что за польза вам терзать меня? Ведь, дело сделано, что б оно там ни было. Разве вы кому-нибудь поможете тем, что сведете меня с ума?

– Я никогда даже ради вас не начну новой жизни, добровольным согласием утвердив то, что не должно было случиться. То, что я вам говорила в Басесте, то я чувствую и теперь: я скорее согласилась бы умереть, чем поддаться такому искушению. Гораздо было бы лучше, если б мы тогда расстались навек. Но теперь мы должны расстаться.

– Мы не расстанемся, – разразился страстно Стивен. Он инстинктивно прислонился спиной к двери, забывая все, что он говорил за несколько минут. – Я не хочу этого терпеть. Вы делаете меня просто безумным и я не отвечаю более за себя.

Магги вздрогнула. Она чувствовала, что нельзя будет расстаться вдруг. Ей теперь нужно было затронуть благородную струну Стивена; она должна была вынести труднейшее испытание, чем поспешное бегство в минуту увлечение. Она села. Стивен, следя за всеми ее движениями, с каким-то отчаянием, тихо подошел к ней, сел рядом и с жаром схватил ее руку. Сердце ее билось, как сердце испуганной птички, но эта решительная оппозиция придавала ей еще более силы. Она чувствовала, что решимость ее крепнет каждую минуту.

– Вспомните, что вы чувствовали несколько недель назад, начала она: – вспомните, что мы оба чувствовали, что мы связаны священными узами с другими и не должны победить в нас те чувства, которые могут заставить нас изменить нашему долгу. Мы изменили нашей решимости, но и теперь долг наш тот же самый и нарушить его также грешно.

– Нет, – сказал Стивен: – мы доказали, что невозможно было оставаться верными нашей решимости. Мы доказали, что чувство, которое нас заставляет стремиться друг к другу, слишком сильно, чтоб его победить. Естественный закон выше всех законов; мы не виноваты, что он причиняет страдание некоторым людям.

– Нет, Стивен, я уверена, что мы делаем нехорошо. Я думала много об этом и вижу, что если б мы так рассуждали, то мы бы оправдали всякую измену, жестокость и нарушение самых священных уз. Если прошедшее не должно нас связывать, то что ж тогда долг? Не было бы тогда закона, кроме минутного побуждения страсти.

– Но есть узы, которые нельзя сохранить одной решимостью не разрывать их, – сказал Стивен, вставая и ходя взад и вперед по комнате. – Что значит внешняя верность? Разве они нас поблагодарили бы за пустую верность, без любви?

Магги не отвечала. Она переносила и внешнюю и внутреннюю борьбу. Наконец она начала говорить; с одушевлением отстаивала она свое убеждение, хотя и прямо противоположное их взаимным чувствам.

– Это кажется бесспорным и справедливым с первого взгляда, но, поближе посмотрев на дело, я уверилась, что это несправедливо, нехорошо и грешно. Верность и постоянство, ведь, не значат делать только то, что легко и приятно. Они означают стремление от всего, что может нарушить доверие к нам и возбудить страдание в тех, которые поставлены жизнью в зависимости от нас. Если б мы… если б я была лучше, благороднее, то я бы чувствовала эти обязанности постоянно; они бы вечно жили в моей душе, так, как теперь в те минуты, когда совесть у меня пробуждается, и тогда противоположное чувство никогда бы не развилось во мне. Я бы тогда молилась ревностно о помощи свыше и отвернулась бы от этого с ужасом, как отвертываются от какой-нибудь страшной опасности. Я не вижу себе извинение. Я бы никогда не нарушила своих обязанностей против Люси и Филиппа, если б я не была слаба, себялюбива и жестокосерда, и не думала бы о их предстоящих истязаниях без боли, которая бы уничтожила всякое искушение. О, что теперь чувствует Люси? Она верила мне… она любила меня… она была всегда так добра ко мне. Подумайте о ней…

Магги, задыхаясь от волнения, замолчала.

– Я не могу о ней думать, – сказал Стивен, топая ногою, как бы от боли. – Я не могу ни о ком думать, как только о вас, Магги. Вы требуете от человека невозможного. Я чувствовал это, однажды, но теперь я не могу воротиться к этому чувству. И какая вам польза думать об этом, разве только мучить меня? Вы не можете теперь спасти их от терзания; вы можете только кинуть меня и отравить, уничтожить мою жизнь. И если б даже мы могли воротиться к старому и выполнить наши обязательства… если б это было возможно… то это было бы ужасно, ненавистно… как думать, что вы будете женою Филиппа, женою человека, которого вы не любите. Нет, мы спасены от страшной ошибки.

Магги покраснела и не могла отвечать. Стивен заметил это. Он опять сел подле нее, взял за руку и смотрел на нее с страстной мольбою.

– Магги, дорогая Магги! если вы меня любите, то вы моя. Кто может иметь на вас более прав, чем я? Моя жизнь вся в вашей любви ко мне. Нет ничего в прошедшем, что могло бы уничтожить наши права друг на друга. Мы в первый раз оба полюбили всем сердцем и душой.

Магги молчала и смотрела вниз. Стивен начинал надеяться, что он восторжествует. Но она подняла глаза и взглянула на него взглядом полным скорби, но скорби, выражавшей не уступчивость, а одно сожаление.

– Нет, не всей моей душою и сердцем, Стивен, – сказала она, с решимостью. – Ум мой никогда этого не одобрял. Есть привязанности, воспоминание и стремление к совершенству и добру, которые утвердились во мне и никогда надолго меня не покинут; они воротились бы и заставили бы меня горько раскаиваться. Я не могла бы жить мирно и спокойно, если б сама воздвигла между собою и Богом страшную тень добровольного греха. Я уже причинила горе многим – я знаю, я чувствую это, но я никогда добровольно на это не соглашалась. Я никогда не говорила: «пускай их терзаются, только чтоб мне было весело». Я никогда не хотела выйти за вас замуж. Если б вы и выманили у меня согласие от минутной победы надо мною моего чувства к вам, то все-таки сердце мое не вполне принадлежало бы вам. Если б я могла воротить все случившееся, то я предпочла бы остаться верной моим тихим привязанностям и жить без счастья любви.

Стивен пустил ее руку, вскочил и начал ходить нетерпеливо по комнате от едва удерживаемой злобы.

– Боже праведный! воскликнул он, наконец: – как несчастна любовь женщины в сравнении с любовью мужчины. Я в состоянии сделать всевозможные преступление ради вас, а вы можете так выбирать и колебаться. Вы не любите меня. Если б вы любили меня хоть в десять раз меньше сравнительно с тем, как я вас люблю, то вы ни на минуту не задумались бы над, тем, что мною вам пожертвовать невозможно. Но вам, кажется, все равно, что вы меня лишаете счастья в жизни.

Магги почти конвульсивно сплеснула руками. Она вся дрожала от страха, как будто ее окружала со всех сторон темнота и только блеск молнии показывал ей, где она стояла.

– Нет, я вами не жертвую, не могла бы вами жертвовать, начала она, как только собралась с силами. – Но я не могу верить, чтоб то было добром для вас, что я, что мы оба чувствуем, есть зло в отношении других. Мы не можем выбирать счастья себе, или другим, не можем сказать, где находится счастье. Мы можем только выбирать, станем ли мы наслаждаться в настоящую минуту, или отречемся от этого, повинуясь божественному голосу нашей, совести, ради того, чтоб остаться верным тем началам, которые освящают нашу жизнь. Я знаю, это трудно; я часто не следовала этому правилу, но я чувствую, если я на веки от него откажусь, то жизнь моя будет темна, без малейших проблесков света.

– Но, Магги, – сказал Стивен, садясь опять около нее: – вы, быть может, не пони маете, что то, что случилось вчера, изменило все дело? Какое-то пробуждение вас ослепляет и вы не видите дела в его настоящем свете. Теперь поздно говорить, что мы могли, или должны были сделать. Взглянув с самой худшей точки зрение на все дело, оно уже факт и мы должны основывать наши действия на нем. Наше положение совершилось и долг наш изменился. Мы должны признать наши действия и начать новую жизнь. Положим, что мы были бы вчера обвенчаны? Наше положение почти не изменилось бы. Для других это не составило, бы никакой перемены. Оно только сделало бы ту разницу для нас, прибавил Стивен: – что вы признали бы тогда, что вы связаны со мною сильнейшими узами, чем со всеми другими.