Всё потерять – и вновь начать с мечты... - Вадим Туманов

Но встал следователь Чигир, который вел и закрывал дело «Печоры», и сказал, что многочисленные проверки, организованные в порядке следственных действий, проведенные прокуратурой с привлечением научно-исследовательских институтов, никаких нарушений подобного рода не нашли.

А я подумал: наш милый экономист, имея дела с подпольными миллионерами, видимо, в первый раз встречает совершенно легального советского «миллионера», не скрывающего желания стать богатым и даже публично отстаивающего свое право быть им. Но этот нарождающийся тип еще был не изучен, научно не классифицирован, с ним неизвестно было, что делать.

Что касается Татьяны Корягиной – это было от незнания. Она не имела представления, как добывают золото, что это такое. По мне, самой страшной теневой экономикой занимались те, кто «курировал»… Я всегда ненавидел это слово. «Курировал» – значит наблюдал и распределял, причем – кому хочет. Теневая экономика была у них, а не у тех, кто добывает золото. Конечно, встречалось и у нас воровство. Оно существовало и до нашей эры, и в третьем тысячелетии будет. Золото «уходило» на сторону всегда. Но только отдавало его на сторону наше правительство – отдавало за хлеб, за другие продукты, которые съедались и перерабатывались в навоз.

Интересно, как бы реагировали власти, если бы принципиальная Татьяна Ивановна, известный экономист, участник секретной рабочей группы, с тою же очаровательной улыбкой адресовала свой вопрос Совету министров СССР:

– Ну, так как же, дорогие: у вас имело место хищение золота и вывоз его за границу?

О Татьяне Корягиной я что-то давно ничего не слышал. Может быть, она все-таки задала этот вопрос властям?

Мне очень запомнилась еще одна передача. Вел ее Николай Шмелев, пригласивший участвовать академика В. А. Тихонова, Егора Гайдара и меня. Эфирного времени нам для дискуссии не хватило, и после передачи мы вчетвером отправились ко мне домой. Разговор продолжался долго, разошлись в три часа ночи. Тихонов и Шмелев убеждали Гайдара, что он очень заблуждается во многих вопросах, и втолковывали ему, что следует в первую очередь предпринять правительству для вывода страны из кризиса. Буквально через месяц назначенный на пост премьер-министра Егор Тимурович все сделает наоборот.

На переломе 80-х и 90-х годов, о которых я пишу, бойкие люди входили в какие-то партии, вели жаркие дискуссии о том, куда идти стране, каждый имел на это свой ответ и старался втащить в группу соратников какую-либо известную личность, использовать ее популярность в интересах движения. Меня тоже приглашали на собрания и митинги, я особо не сопротивлялся, но сердечного влечения ни к одной группировке не испытывал. Некоторое любопытство было к новым политическим силам, самоуверенно называвшим себя демократическими. Их убеждения разделяли мои друзья. Не вчитываясь в программные документы, я заранее был на той стороне, где находились люди, которых я любил, и которые, как я чувствовал, действительно хотели и могли многое изменить к лучшему в нашей стране – Святослав Федоров, Владимир Тихонов, Евгений Евтушенко, Юрий Карякин, Николай Травкин, Станислав Говорухин, Николай Шмелев, Отто Лацис… Что с того, что они друг с другом часто не соглашались, принадлежали к разным движениям. Они вместе, не подозревая об этом, были для меня единой партией порядочных людей, в которой я добровольно и с удовольствием состоял. Меня удручала ориентация власти на подражание американскому образу жизни, невозможному у нас ни по уровню экономики, ни по традиционным ценностям, ни по психологии масс. Молодые реформаторы ничего не делали для развития производительных сил, но пытались всех увлечь программами личного обогащения, которого можно достичь, особо не трудясь, купаясь в море развлечений, надеясь на фантастический выигрыш.

Мне были симпатичны энергичные люди, готовые взять на себя возрождение России.

Смущали только два обстоятельства: отсутствие у наших политиков живого опыта руководства и общие надежды на Ельцина как спасителя демократии и российских реформ. Разделять их ожидания мне постоянно мешали впечатления от встреч с этим человеком в прежние времена – мы тогда работали в Свердловске, а он был первым секретарем обкома партии.

Однажды вечером входит мой заместитель и смеется: «Только что звонил директор объединения «Уралзолото». Просит срочно людей и технику – разобрать бани, которые начальство построило у себя на дачных участках, потому что завтра утром приедет Ельцин и тех, кто построил бани, будут исключать из партии». Мы послали людей, машины, они за ночь все разобрали.

По указанию того же Ельцина при мне в Свердловске ломали дом Ипатьевых, где расстреляли царскую семью. Никак не удавалось выломить подвалы – их взрывали, заливали бетоном. Наверное, это делалось по указанию Москвы, не знаю. Но меня поразило рвение, с которым Ельцин и его окружение громили этот памятник русской истории. С тех пор он для меня навсегда остался олицетворением Асмодея.

Помню, как на встрече с руководителями золотой отрасли региона Ельцин высказывался о проблемах золотодобычи. Говорил скучно, часто невпопад, обнаруживая полную неосведомленность, но, по обыкновению, напористо. Все испытывали чувство стыда, но никто не подавал виду. Скажи мне тогда кто-нибудь, что этот человек – будущий президент России, я бы долго смеялся.

Иногда я думаю, что если назначение таких личностей зависит от Бога, то, вероятно, в тот момент Бог был занят каким-то другим важным делом.

Героя делают три фактора: время, обстоятельства, он сам. Время и обстоятельства сделали героями Горбачева и Ельцина, а вот фактор «он сам» не сработал ни у одного, ни у другого. Первый вообще не знал, что делать, хотя, возможно, и хотел, а у второго даже стремления «хотеть» не было. Смешно, стыдно, страшно, что такие люди попадают на первые роли в государстве.

Когда-то я поспорил с Высоцким и Аксеновым, с каждым на ящик коньяку. Оба не верили, что Советский Союз развалится при нашей жизни… Столько лет прошло! Володя мне часто об этом напоминал: «Ну когда же наш нерушимый развалится? Я б тебе десять ящиков припер!»

Василий Аксенов уехал в Америку, мы долго не виделись. Он обрадовался, увидев меня на первом же своем по возвращении в Россию творческом вечере:

– Думаешь, я забыл? Когда тебе коньяк привезти?

– Не надо, – улыбнулся я. – Давай отложим, Вася, до следующего раза.

– А ты считаешь, будет и следующий?

– Мне почему-то кажется, что не исключено… В 1993 году в Лондоне мы говорили о перестройке с дочерью Маргарет Тэтчер – Кэрол.