Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

Из-за плетня, за которым виднелась белёная хата, показалась полногрудая баба и пристально поглядела в сторону Саньки – не жулик ли прибрёл к вечеру за добычей?

Странным вопросом: «Откуда придёт сегодня стадо?» – опередил Санька. Женщина покачала головой с завитыми куколкой чёрными косами.

– А зачем это треба?

– Хочу дядю Романа с сестрой Танюшкой встретить.

– Пришёл помогать?

– Ага.

– С Красной горы нынче пойдёт. Вчера шло с Осиновой пади… Был ты возле неё, там гарная растёт берёзка…

– Видел.

– А вона и стадо! – махнула в сторону горы баба. – Иди ближе, встречай. Опершись на посох, пастух наблюдал, как сытые коровки, лениво помахивая хвостами и подавая сигналы хозяевам, чтобы встречали, расходились по своим подворьям.

– Я пришёл, дядь! – размахивая сумой, крикнул Санька и побежал навстречу.

На то она и жизнь – удивлять, радовать и печалить. Встречу с сестрой Санька ожидал в Калачном, но оказалось, что вышли они в один день и разными дорогами. Дядя Роман отправил домой приболевшую помощницу по правому берегу, где есть селения – идти веселее и безопасней; Санька же шёл по левобережной вековой тропе. Хотя отец и объяснил, как надо идти, да пока своими глазами не увидишь, дорога всякий раз покажется чужой.

Да и что ни говори, а не гоже девчонке быть пастушкой, хотя Танюшка и согласилась сама. Проводил её отец на лодке с надёжным человеком, знакомым ещё со времени службы в колчаковской армии.

Утро раннее, утро гулкое

Детство… Детство… Голубой небесною птицей прилетело оно, озарив светлым ликом. И на всю жизнь, какая она ни будь, досталось в памяти ему самое заветное, несравнимое ни с чем другим место.

Что из того, что Санька пошёл вместе со старшим братом Лёнькой учиться в первый класс и окончил похвально. В школу все идут, кому подошло время. Правда, не все так хорошо, как Санька, начинают и потом, как ни трудно, не охладевают к знаниям. И так ли значимо, что пятилетним мальчишкой поймал на Ангаре первого харюза и принёс его в котелке живым показать матери; или что сплавал с отцом на знаменитую ангарскую мельницу Прорву и пробовал там с ладони тёплую пшеничную муку, такую ароматную и вкусную, что подумал: зачем тратить силы и время на выпечку хлеба, если мука и без того сказочно чудесная еда? Или что с отцом пилил и помогал складывать в поленницу дрова для сельповской пекарни и тем самым, хотя и немного, пополнял скромную семейную казну. Да разве всё это и многое другое поставить рядом с тем, что начинается ранним и гулким сегодняшним утром?! Не всякий поверит, что поднялся совсем рано, ещё до восхода солнца, наравне с дядей Романом.

Вышел на улицу. Свежо. Над полусонным селом висит влажная зыбкая сыпь. Клубится играючи над Ангарой туман. И вот, позавтракав поданным на стол молчаливой, будто немой, хозяйкою, хлебом, варёными яйцами и творогом со сметаной, идёт с нижнего края по прибрежной улице с хворостиной в правой руке, а левой придерживает дудочку, которая будто сама, вроде какая-то незнакомая голосистая птичка, весело напевает:

Хозяева, хозяйки!

Коровок выпускайте.

Травка за ночь подросла,

И блестит на ней роса…

И открываются одна за другой, скрипя ржавыми навесами, тесовые калитки, из которых, подгоняемые повелительными голосами: «Ну, шагай-шагай, ленивица», – вываливаются рогатые на улицу и направляются на просторную луговину перед Красной горой. Здесь, понял подпасок, когда дядя Роман пригонит коров с верхнего края, соберётся всё стадо.

Бабы смотрят на Саньку, загадочно покачивая головами – откуда взялся? День или больше пробудет? Свой или чужой Роману Иванычу? Спрашивать некогда. Проводят скотину, считая, что без присмотра не останется, и по своим дворам – заканчивать домашнюю работу да на колхозное полюшко. Только одна хозяйка, краем уха услышал Санька, по имени Мавра, задержалась у ворот и, не отрывая больших глаз, осторожно тихим голосом, будто боялась напугать, спросила:

– Откели ж ти, хлопчик, к нам прибуди?

– Из Подкаменского. Знаете?

– Слухала… Там где-то… – махнула рукою в верховье Ангары.

– Там, на правом берегу, – будто бы уточнил Санька, соображая, что бабке всё равно, где это Подкаменское, не бывала она и, может, никогда не будет. Незачем и знать…

Между тем Саньке показалось, что бабка не такая уж простодушная – хотя и говорит, на забаву произнося слова. Подумал: нет, в Подкаменском подобных женщин не видел. Не видел? Так полюбуйся! Природа во всём способна на великое чудо. Даже неприглядное она может представить в благообразном виде, и вы поверите тому, что всякое божье творение появилось на свет лишь для того, чтобы радовать. От Мавры, посмотришь, изливалось что-то неуловимо-таинственное, и резко грубые черты во всём её облике, страша оттолкнуть, в то же время пленяли противной этому силой. Вот и попробуй понять такого человека! Взрослый не разберёт, а что говорить о Саньке. Ему просто интересно посмотреть на нового собеседника, хотя бы потому, что над образом Мавры природа радела с умыслом показать белому свету своё умение – впопыхах кинула на голову охапку ржаной соломы (рыжая причёска готова), на круглое лицо прилепила молодую продолговатую картофелину (вот те нос, увидев который, невольно улыбнёшься), на грудь положила два гладко окатанных валуна (вот те, матушка, перси), из густого теста вылепила холмистые бёдра – ходи и хвались! Но, как стало известно Саньке позже, обособляли Мавру не только названные приметы…

Пока Санька гадал о внутренней сущности Мавры, стадо, побродив по луговине, стало подниматься на плоскогорье. Следовали за ним и пастухи. Вышли на чистую равнину. С горы, поглядел Санька, открылся бескрайний простор. Над Ангарой, всё ещё забавляя шалостью, клубится туман. Иногда сквозь туман выглядывает остров Шинтэй, как и Марахтуй, гордый вековым сосняком.

– Так и пойдём, – сказал Роман Иваныч. – Дале по редколесью, к Осиновой пади. В полдень, когда стадо нагуляется, по пади выйдем на берег Ангары отдыхать – и коровы, и мы. Там берёза и шалаш…

– Видел, – живо откликнулся Санька.

– Небось, и догадался, что это местечко наше?

– Ага… А у кого мы сёдни ночевали?

– В хате переселенца с Украины Остапа Кацубы. Его дома не было… Санька расхохотался – смешной показалась фамилия «Кацуба» – куцая, как обрубленная, наверно, и мужик с такой фамилией коротконогий и ходит мелкими шагами. Спрашивать не стал. Слышал, что хозяйка говорила, мол, Остап приедет со стана вечером мыться в бане. Живёт там безвыездно уже целую неделю. Явится, как кочерга, прокопчённый, работа такая – тракторист… Вот тогда-то и увидит Санька, каков на самом деле Остап.

А про