Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

в лучшем образе – дескать, не пьющий, в еде умеренный, на скотину матом не закричит и много за пастьбу не потребует. Говорунов, как мякину от зерна, калачинцы отметали.

В этот сезон, а дело было за три года до начала войны с немецкими фашистами, Роман отшиб соперников, их было двое, Гошка Бузыка из Каменно-Ангарска да казачинский Пронька Машкин, как говорится, одним махом – бескорыстием. Те субчики в азарте ухватить куш побольше потребовали оплатить за два месяца ещё не начавшейся пастьбы. Эко куда метнули! Вроде люд деревенский не понимает, что хорошо, а что плохо. Оплати, а они шапку в охапку и ищи ветра в поле. Роман определил расчёт осенью, после окончания пастьбы. Сдаст скотину хозяевам живой-здоровой – получит заработанные фунты муки и рубли деньгами.

Пастухи-ухари Бузыка и Машкин пригрозили Роману расправой. Роман подумал о самообороне – и местный кузнец Никодим Мухлаев сковал для берёзовой трости стальной крестообразный наконечник.

…С Красной горы коровы, спеша разойтись по подворьям, спускаются на луговину. День на исходе! Солнце вот-вот скроется за тёмной лесной стеною. От горы на село уже надвинулась тень. Пастух, остановясь на средине склона, попридержал и Саньку:

– Посмотри на вечернюю Ангару, на село, отсюда ещё не видел!.. Санька было отмахнулся – устал, скорее бы до постели и спать беспробудно, но, увидев, что Роман не торопится, будто никуда и не надо, стоит и улыбается, – рассмеялся. Удивил дядя Роман – взрослый человек, а ведёт себя как мальчишка! Залюбовался видом Ангары да села на закате солнца. Такой картиной, когда река чётко и ярко в свете заходящего солнца блещет синевой, а над притихшим селом подпирают небо столбы дыма, залюбуешься.

– Красотно! – покачал, дивясь, головою Санька. – Вот так бы нарисовать… Время есть, когда отдыхаем на стойбище, – и, глубоко вздохнув, задумался: – Дело за малым – добыть бумаги да красок…

– Эт-то уж потом, Сань… Когда домой явишься, – отмахнулся, возражая, Роман.

– Конечно, потом. А ты што подумал – сейчас собираюсь? Только мечтаю. Когда мечтаешь – жить интересно, – подумал, глядя на Романа. – А ты, дядь, когда был такой, как я, мечтал?

– А то нет?! Все тогда мечтают – кто о чём. По-разному.

– Ты, видимо, как стать пастухом?

– Эт-то пришло само собой позже. Когда ходить за сохой стало невмоготу. А ране-то крестьянствовал. Об этом была и мечта…

Саньку не шибко удивляет такая мечта. Што мечтать, если земля под твоими ногами и не спрашивает никого ни о чём – ходи да радуйся.

За разговором Роман чуть не забыл приглядеться, на чьей усадьбе дым из банной печки валит гуще. День сегодня субботний – надо попариться в бане, натопленной жаркими берёзовыми дровами – они хвалятся густым дымом.

Обвёл взглядом село – на ловца и зверь бежит! – столб чернее чёрного висит над усадьбой Остапа Кацубы.

Одно к одному – поужинают, помоются в бане и вторую ночь отведут, а завтра придут квартировать на два дня к соседу Ондрону Попельняку, у него, как и Остапа, в стадо уходит тоже две головы – корова да прошлогодний бычок…

Парились Роман с Остапом, надев шапки и рукавицы, не щадя себя. Санька только и знает плескать воду на раскалённую каменку, а мужики, огокая от удовольствия, хвалят парнишку за усердие. Закончить банную утеху поторопила хозяйка Степанида. Она уже успела подоить корову и приготовить ужин, пора садиться за стол, а мужиков всё нету. Пошла звать, иначе не дождёшься!

Остап принёс из чулана бутылку самогона. Сибиряку рюмку после бани сам Бог велел. Выпили по одной, даже не отказалась и Степанида. Поели тушёной баранины. Остап налил по второй, а скоро (Степанида не перечила!) не обошлось и без третьей.

Хмель, пусть даже и в меру, не спрашивая, надо ли, соблазнил на разговор. Роману выпал случай рассказать, как он сутки, окружённый противником, мыкался в Пинских болотах да сторожил пленного немецкого солдата Курта. Курт этот, мужичок лет тридцати, немного понимал по-русски и всё просил Романа отпустить его на родину. Дома остались жена Марта и двое детей – Ганс и Эльза. Ожидают они, скучая и жалея, отца домой. Роман только и всего, что объяснял: выполнить просьбу Курта не может. Роман и сам тоже хочет домой, и окажется, если останется жив, когда цари закончат войну…

Любопытно Саньке смотреть, как два солдата (дядя Роман – участник Первой мировой, Остап – Гражданской) судачат о войне. Остап, найдя в Саньке внимательного слушателя, сел на своего партизанского «конька».

– Было делов, Сань… Вот и счас будто всё перед глазами – вижу себя таким, как ты, огольцом. Ты вот подпасок, а я был партизаном, воевал с колчаковцами. Скажешь – врёт дядя Остап?! А чё мне врать? Документ – партизанский билет – имею. И бердана со мною осталась, вон на стене висит. Слушаешь? Во орёлик! Любо поглядеть! Так вот как было… Я тогда в Забайкалье жил. В ночь на Пасху восемнадцатого года семёновцы заняли нашу деревню. Звонили колокола. Церковное богослужение затянулось до самого утра… Подошёл отряд красноармейцев. Заняли огневые рубежи. В отряде пулемётчиком – мой старший брат Егор. Он ещё в самом начале года, когда начиналось противоборство красных и белых, ушёл в партизаны. А я тогда, значит, батрачил у кулака Крутикова. Узнаю, вся деревня голосит:

«Лазо! Пришёл Сергей Лазо!» Мы, нас набралось человек пять, – к нему, проситься в отряд… Встретил нас один из партизан. Повёл в ограду. Дал винтовку и говорит: «Видишь под сараем мазницу, лагушок с дёгтем?» – «Вижу». – «Попадёшь, может, Лазо и возьмёт». Выстрелил. Попал. А в отряд, конечно, не взяли… Вышел из штабной избы Лазо и, лукаво посмеиваясь, спросил: «В партизаны?.. А оружье имеешь?» – «Нету… В вашем отряде мой старший брат Егор…» – «Погоди… Навоеваться ещё успеешь…»

– А чё было дале? – насторожился Санька.

– За самовольную отлучку хозяин отстегал ременной плетью и запер в тёмный амбар. Лежу на потнике и думаю: «Зря сказал Лазо, что оружья нету. Есть же отцовская берданка! Висит без дела. Скажи, может, в отряд бы и взяли…» Прошёл год. Стоял лютый морозами 1919-й. Утрами густой туман. Замерзают на лету воробьи. В такой день хозяин отправлял меня ехать за сеном. Я, словно предчувствуя перемену, отказался. Хозяин тем вечером ушёл на поминки родственника. Собрал я свои скудные вещички, приготовился бежать. Придёт хозяин, крепко уснёт – и поминай меня как звали. И слышу с улицы знакомый голос: «Остапка! Выходи!» – позвал брат Егор… Всё, други, хватит! Про то, как свои убивали друг друга, говорить не буду, – повелительно махнул рукою Остап. – Гости устали. Завтра вам на