Последнее испытание - Скотт Туроу

Таким образом, предложенные Стернами парадоксальные аргументы сводятся к следующему. Да, Кирил пытался обмануть УКПМ, но по большому счету это не имело никакого практического значения. Да, Кирил не доложил о смертях пациентов, но инструкции, требующие обязательного представления подобных докладов, опять-таки, по сути, бесполезны, поскольку отсутствие докладов фактически никак не повлияло на исход дела, как признала доктор Робб. Двенадцать человек, сидящие в ложе присяжных, судя по всему, с полной серьезностью обдумывают эти вопросы.

Стерн между тем продолжает:

– Далее. Основное доказательство гособвинения, касающееся изменений, внесенных в базу данных, и якобы имевших место ложных заявлений Кирила, базируется на показаниях доктора Венди Хох. Доктор Хох утверждает, что она говорила по телефону с человеком, который представился как «Кирил Пафко». Она не записала это имя во время разговора, но теперь утверждает, что сделала это. Итак, представим себе на секунду, что ее телефонным собеседником в самом деле был Кирил. Я уверен, что с учетом всех бед и неприятностей, которые из-за изменений в базе данных обрушились на Кирила, вы ждали от меня настоящей атаки на доктора Хох. Возможно, вы ожидали, что я буду делать упор на том, что доктор Хох солгала по поводу содержания того телефонного разговора. Да, она солгала. Сначала тогда, когда ее руководители стали задавать ей вопросы после появления осенью 2018 года первых негативных публикаций в прессе по поводу «Джи-Ливиа», в том числе с указаниями на то, что результаты клинических испытаний вызывают вопросы. Своему боссу в компании «Глоубал» она сказала, что понятия не имеет о том, каким образом изменены результаты в базе данных. Да, она солгала, а потом явилась сюда и приняла присягу, попросив вас верить ей. Среди юристов бытует старая пословица: тот, кто соврал в чем-то одном, врет во всем. Когда имеешь дело с лжецом, невозможно понять, где правда, а где вранье, чему можно верить, а чему нет. Ложь доктора Хох, в которой она сама признается, дает вам полное право не принимать во внимание все, что она говорила. Но давайте представим себе такую ситуацию. Допустим, вы, члены жюри присяжных, говорите: мы слышали Венди Хох, мы понимаем, что она солгала, чтобы не потерять работу, но мы не станем по этой причине игнорировать ее показания… А теперь позвольте мне рассказать вам, что на самом деле могло произойти.

Стерн всегда гордился своей изобретательностью в придумывании якобы данных каким-то из свидетелей показаний, или, как их называют в юриспруденции, «гипотез невиновности». Он умел в таких случаях строить целые воображаемые истории, опирающиеся на слова «что, если». Проблема для адвоката защиты, особенно если его клиент сам не давал показаний в ходе процесса, состоит в том, что присяжные могут не потерпеть бесконечной цепочки утверждений в духе «как это все могло бы быть». Рано или поздно они начинают думать: «Очень интересно. Какое богатое воображение. Но ваш клиент знает, как все было на самом деле. И вы тоже. Так что перестаньте рассказывать нам сказки». В конце концов Стерн решает, что все же попробует использовать этот метод, но при этом станет внимательно наблюдать за присяжными, чтобы уловить момент, когда их язык тела скажет ему, что пора остановиться.

– Вы выдели, как вела себя Венди Хох, когда она в вашем присутствии давала свидетельские показания. Она хотела всем угодить. Она так волновалась, говоря по телефону с нобелевским лауреатом – независимо от того, кто на самом деле ее собеседник. Она пребывала в восторге от своей сопричастности к созданию такого невероятно важного лекарства, как «Джи-Ливиа», спасающего жизни людей. Ее также, несомненно, приводило в восторг то, что она участвует в деле, которое, по всей вероятности, позволит ее компании получить миллионы долларов дохода – если клинические испытания будут продолжены. Так что мы знаем, что по целому ряду причин Венди Хох очень хотела, чтобы Кирил Пафко был доволен. И, несмотря на ее ложь собственному руководству, вероятно, история, которую она поведала вам, правдива – в том смысле, что в своем стремлении потрафить человеку, который назвался Кирилом Пафко, она в самом деле сделала то, о чем он попросил.

Но что же он на самом деле ей сказал? Вспомните, какова процедура проведения клинических испытаний, какая она долгая и сложная и как высока в ней вероятность ошибки – даже при соблюдении всех инструкций и формальностей. – Стерн поднимает руку, давая знак Пинки, и она выводит на экран материала слайд. – Субъект клинических испытаний, а именно пациент, разумеется, так или иначе говорит с врачом и медсестрами о том, как именно они работают и что делают, а местные лаборанты проводят тесты – делают анализы крови, сканирование и так далее. Врач, медсестры и лаборанты передают собранную информацию специалисту-оператору, а он вводит ее в базу данных, за которой следит отдел контроля результатов. Если возникает какая-то проблема, кто-то в отделе контроля результатов, вроде Венди Хох, сообщает об этом супервайзерам из «ПТ». Те, в свою очередь, докладывают доктору Лепу. А Леп затем говорит со своим отцом и решает, следует ли информировать внешних контролеров безопасности.

По мере того, как Стерн перечисляет элементы системы клинических испытаний и объясняет, как они функционируют, на мониторе в графах таблицы с заголовком «Клинические испытания» одна за другой медленно появляются обозначающие их строчки. Для облегчения понимания схемы рядом с ней имеется движущаяся стрелка.

→ Пациент

→ Врач/Медсестра/Лаборанты

→ Отдел контроля результатов

→ Старший контролер клинических испытаний

→ Супервайзер исследовательского отдела «ПТ»

→ Медицинский директор «ПТ»

→ Внешние контролеры безопасности???

– Это похоже на детскую игру в испорченный телефон, когда мальчики и девочки шепотом по очереди передают друг другу какое-то сообщение, – продолжает Стерн. – Каждый ребенок повторяет стоящему слева от него приятелю или подружке то, что он только что услышал от стоящего справа. – Стерн для наглядности поворачивается поочередно в обе стороны и делает вид, что шепчет что-то воображаемому соседу. – Если игра начинается с фразы «голубое небо», в конце, на выходе, она превращается в нечто, что напоминает суть позиции гособвинения: «Я не понял, где мы».

Остроумная аналогия, приведенная Стерном, вызывает у присяжных хохот. Даже сидящей на судейском кресле Сонни, которая всегда отличалась острым чувством юмора, не удается подавить вполне различимый смешок. Мозес, да благословит его бог, укоризненно качает головой, но тоже не может удержаться от смеха.

– Я хочу сказать, – возобновляет свое выступление Стерн, – что при такой системе у людей есть основания сомневаться, в самом ли деле произошло то, о чем им доложили. По этой причине информация, внесенная в базу данных,