Нечаев: Созидатель разрушения - Феликс Лурье

В неопубликованных воспоминаниях народник В. А. Данилов запечатлел встречи с одним из бывших охранников равелина (его фамилию мемуарист скрыл криптонимом — Ф. И. Т., среди стражников Секретного дома, осужденных за сношения с Нечаевым, человека с такими инициалами нет).

«Обособленный от мира и жизни, — писал Данилов, — сам с собой, Нечаев наблюдал жизнь через стеклянное окно в дверях [камеры]. Перед ним были солдаты, простые крестьяне. Опытный глаз Нечаева заметил впечатление, какое производит на солдат его вызов — борьба с администрацией. <…> «Он (Нечаев. — Ф. Л.) заметил, что стоя у дверей его каземата, я читаю Евангелие. Нечаев стал говорить мне о борьбе за правду, о Иисусе Христе, пострадавшем за угнетенных», — так передавал мне Ф. И. Т. о Нечаеве. Слова его сильно действовали на чистые души солдат. «Выходило так, что Нечаев в нашем представлении был не ниже Иисуса Христа. Я потом говорил товарищам-солдатам, что Ваш Иисус Христос, вот в камере № 5 сидит человек, он нам добра хочет. Он то же, что Иисус Христос».

Нечаев воспользовался своим положением и мало-помалу создал целую организацию. Центром была его идеализированная личность, целью — его освобождение».[751]

После обнаружения сговора бывшего главы «Народной расправы» с охранявшими тюрьму солдатами жандармский майор Головин составил «Записку из дознания о беспорядках, бывших в Алексеевском равелине». Опираясь на протоколы допросов, он писал, что «озлобленный преступник камеры № 5 зорко высматривал, кого бы из солдат можно эксплуатировать в свою пользу, для задуманных им преступных целей. Сначала приступает к стоящему у двери камеры часовому с обычными вопросами: «который час», «которое число», требует дежурного жандарма за каким-нибудь делом, и если видит, что солдат податлив, то дело слаживается скоро. Арестант начинает выставлять себя страдальцем, мучеником за простой народ, т. е. их и их отцов; представляет будущее в заманчивом для крестьянина свете, уверяет, что такое время наступит скоро: будет полное равенство и общее благосостояние. Солдат слушает через форточку в дверях камеры хитрые речи, и времени для этого у него достаточно. Камера № 5 помещается в большом коридоре; дежурная комната пуста, жандарм от скуки ушел в караулку; смотритель равелина — далеко, в другом коридоре».[752]

Комендант крепости барон Майдель. будучи человеком мягким и доверчивым, полагался на смотрителя равелина. Происходя из солдатских детей, Филимонов после окончания школы кантонистов прошел от рядового до подполковника. Имея на иждивении 11 детей, смотритель делами службы почти не занимался, перепоручив свои обязанности поручику Н. А. Андрееву, человеку молодому и неопытному.

Распропагандировать стражу, заставить солдат выполнять некоторые мелкие поручения было лишь частью задуманного Нечаевым дела. В его планы входили освобождение из крепости и продолжение борьбы с угнетателями трудового народа. Он жаждал реализовать то, о чем так много рассказывал изумленным соратникам и ранее писал в своих прокламациях; ему нужен был побег из Петропавловской крепости, настоящий побег, наяву. Возможно, бывшему главе «Народной расправы» удалось бы вырваться из крепости более легким и реальным путем — разыграть смирение, писать плаксивые прошения, верноподданнические покаяния. Они привели бы его в Сибирь, а оттуда можно было бежать в Европу или остаться в России на нелегальном положении и постараться попасть в руководители революционного движения. Но после процесса нечаевцев репутация бывшего вождя московских заговорщиков была сильно подмочена, а в Сибири он мог встретить прежних соратников. Нужно было восстанавливать авторитет. Нечаев выбрал иной способ добывания свободы, почти нереальный, требовавший сговора с революционными силами, действовавшими на воле. В том, что они в Петербурге есть, он не сомневался, но сведениями о членах противоправительственного сообщества узник не располагал. Нечаев находился вне России с декабря 1869 года, и ему требовалась информация. Получить ее узник мог только от другого узника, на Бейдемана рассчитывать не приходилось. Оставалось одно — ждать, когда через Васильевские ворота в Секретный дом Алексеевского равелина привезут нового арестанта. И он дождался.

Необыкновенная подозрительность и виртуозная фантазия не спасли Нечаева, не подсказали ему, какого иуду судьба даровала ему в стенах Секретного дома. Он не сумел предугадать, что новый арестант — главное действующее лицо последней, самой страшной драмы, которую предстояло пережить бывшему вождю «Народной расправы».

КРАСАВЧИК МИРСКИЙ

Все перемещения арестантов в Секретный дом Алексеевского равелина и из него производились по воле монарха и сопровождались обязательными донесениями на высочайшее имя. Поэтому комендант Петропавловской крепости генерал-адъютант, барон Е. И. Майдель 28 ноября 1879 года отправил в Зимний дворец рапорт следующего содержания: «Согласно распоряжения Главного начальника III Отделения Собственной Вашего Императорскою Величества Канцелярии приговоренный к бессрочной каторжной работе государственный преступник Леон Мирский, сего числа в 3 часа по полуночи переведен из здания Трубецкого бастиона в Алексеевский равелин С.-Петербургской крепости, в который и заключен в отдельный покой».[753]

С 28 января 1873 года, в течение шести лет и десяти месяцев, в Алексеевский равелин не поступило ни одного нового заключенного. Все эти годы в нем содержались только двое — Нечаев и обезумевший Бейдеман. Как же трепетно ждал Сергей нового узника! Томление ожидания вот уже несколько лет терзало его нервы, тут-то и подступили припадки и истерики. Сколько фантазий пронеслось в голове творца «Народной расправы», особенно после того, как ему удалось склонить стражников к повиновению. Какие надежды возлагал он на нового заключенного, как долго и тщательно готовился он к его появлению, какие фантастические планы построил он с его предполагаемым участием… Трудно проникнуть в замыслы патологически скрытного человека, сидящего в одиночной камере Секретного дома Алексеевского равелина.

Леон Мирский ничем не отличался от большинства умственно несозревших молодых радикалов 1870-х годов и сделал не столь много, чтобы заслужить пристальное к себе внимание, если бы не его последний подвиг на ниве российского освободительного движения — донос коменданту Петропавловской крепости о распропагандированной Нечаевым страже и его планах побега из Секретного дома с помощью «развращенных» им охранников.