Нечаев: Созидатель разрушения - Феликс Лурье

«Арестованный в доме Алексеевского равелина под № 5 (Нечаев. — Ф. Л.) с 16 по 23 число сего февраля [1873 года] вел себя покойно, читал «Военный вестник» за 1871 год, все благополучно: кроме 19 числа в первый день Поста, когда был подан ему обед постный, на каковой, взглянув, подобно хищному зверю, отозвался дерзким и возвышенным голосом, с презрительной улыбкой: «Что это меня хотят приучить к постам, и, пожалуй, говеть? Я не признаю никакого Божества, ни постов, — у меня своя религия; я прошу вас, лайте мне тарелку супу, кусочек мяса, и я буду доволен», — почему в ту же минуту был остановлен и сделано строжайшее предупреждение с тем, если на будущее время позволит себе такой наглый разговор, будет возвышать голос и выражаться дерзко, то к укрощению подобного зачерствелого невежества будут приняты меры. «Что же касается мяса и супу, ты получишь! Но помни, это последняя снисходительность», — после чего совершенно молчалив, держит себя воздержаннее и вежлив».[725]

Корсаков, посылая в III отделение еженедельные бюллетени, писавшиеся на основании рапортов смотрителей, иногда несколько сглаживал описание поведения Нечаева. Суровый Пруссак умер 18 апреля 1873 года, и смотрителем равелина стал его помощник майор Бобков, прослуживший в равелине почти три года.[726] С более мягким Бобковым у «арестанта под № 5» отношения не сложились: новый смотритель почему-то раздражал узника, и при его появлении в камере он особенно нервничал, становился агрессивным.

«Содержащийся в Алексеевском равелине известный преступник, — писал Корсаков в одном из бюллетеней, — с некоторого времени находится в крайне раздражительном состоянии: он с 1 апреля упорно лишает себя пищи под предлогом недоброкачественности и выражает неудовольствие на смотрителя майора Бобкова, обращаясь к нему с бранью и упреками, что его посадили в заточение с исключительной целью уморить голодом, но что в этом ошибутся, так как он скорее сам покончит с собою. Причем он 1 апреля при входе смотрителя в номер бросил в него супом, но жандармский унтер-офицер успел устранить полет оного. Кроме того, пользуясь дозволением заниматься в нумере литературными занятиями, написал записку, наполненную претензиями и преступными выражениями.

При посещении 4 апреля с доктором Окелем означенного преступника я нашел его в утомленном состоянии и с полною претензиею на грубое обращение с ним смотрителя.

Доведя о сем до сведения Вашего Сиятельства, имею честь доложить, что претензии преступника на неудовлетворительность пищи не заслуживают никакого внимания, так как таковая готовится из самых свежих продуктов в числе 3 разнообразных блюд, так равно нельзя допустить вероятия и в грубом обращении с ним смотрителя, который по характеру своему скорее может быть снисходителен, чем строг».[727]

«Уморить» Нечаева не собирались. Претензии узника к еде выглядят несколько странновато. Судите сами, перед вами «Расписание обеда для Алексеевского равелина» 1880 года. В это время в Секретном доме пребывало четверо узников, кормили их из расчета 70 копеек в день.

«Воскресенье:

Суп со свежей капустой:

31/2 ф. говядины по 15 к. 53 к.

Капуста, коренья и картофель 20 к.

73 к.

Жаркое:

31/2 ф. телятины по 18 к. 63 к.

1/4 ф. масла 9 к.

4 шт. огурцов 5 к.

77 к.

Пирожное:

11/2 ф. муки 15 к.

1/4 ф. масла 9 к.

яйца и дрожжи 8 к.

1/2 ф. варенья 10 к.

Соль 2 к.

44 к.

Понедельник:

Суп перловый:

31/2 ф. говядины по 15 к. 53 к.

1/2 ф. перловых круп 6 к.

Картофель, коренья и сливки 15 к.

74 к.

Сразы с капустой:

3 ф. говядины по 18 к. 54 к.

2 ф. капусты 9 к.

1/4 ф. масла 10 к.

83 к.

Оладьи с сиропом:

11/2 ф. муки и дрожжи 17 к.

1/4 ф. масла 9 к.

1/2 ф. варенья 10 к.

Соль 2 к.

38 к.»[728]

Разумеется, можно предположить, что между меню и обедами могла быть разница. Меню, относящееся к более раннему периоду заточения Нечаева в Секретном доме, найти не удалось. Итак, бывший вождь московских заговорщиков читал, писал, гулял в треугольном «саду» Секретного дома и, судя по сохранившимся документам, вел себя относительно спокойно. Вспышки грубости и неповиновения в первые два года пребывания узника в равелине случались не часто. Нетерпимость Сергея ко всему мешавшему удовлетворению его желаний нам хорошо известна.

В конце 1875 года Корсаков передал Нечаеву просьбу правительства изложить свои политические взгляды. Что ответил Сергей на это предложение, мы не знаем, во всяком случае никаких эксцессов в документах Алексеевского равелина не зафиксировано. Сергей относился к старику Корсакову с почтением, возможно, молча стерпел. После «Процесса нечаевцев» к нему магнетически притягивались взоры высших администраторов империи, не могли не притягиваться. Попав за решетку, он оказался доступным для удовлетворения любопытства. Здесь, в центре столицы, в крепости содержался опаснейший враг монархии. Никто из руководителей политического сыска не обошел вниманием бывшего главу «Народной расправы». Это и неудивительно: до марта 1881 года он считался самым крупным государственным преступником во всей России.

Однажды Нечаева посетил главноуправляющий III отделением, генерал-адъютант А. Л. Потапов, сменивший в 1874 году Шувалова на всех его постах. Румяный, сытый и очень довольный собой, начищенный и ухоженный, сопровождаемый пестрой свитой военных и статских чиновников, он вплыл в мрачное жилище Нечаева. Генерал пожелал узнать то, о чем Сергея еще до суда спрашивал Левашев. (Левашев от имени правительства предлагал Нечаеву рассказать о состоянии революционного движения в России и получил отказ.) «На этот раз, — писал Л. А. Тихомиров, узнавший о случившемся из записок Нечаева, — ответом было выражение презрения к правительству в более резкой форме, а когда Потапов стал грозить Нечаеву телесным наказанием, как каторжнику, тогда он в ответ на эти угрозы заклеймил Потапова пощечиной в присутствии коменданта генерала Корсакова, офицеров, жандармов и рядовых; от плюхи по липу Потапова потекла кровь из носу и изо рта».[729]

Никаких официальных документов о пощечине не обнаружено, да и вряд ли могли быть такие документы. Но то, что Нечаев еше в 1873 году пытался ударить смотрителя, документально подтверждается. 17 февраля 1904 года военный министр А. Н. Куропаткин записал рассказ министра внутренних дел В. К. Плеве, служившего во второй половине 1870-х годов прокурором Петербургской судебной палаты, человека вполне осведомленного: «Наконец, Плеве рассказал, что в это время Потапов начал уже быть не в своем уме. Он однажды вошел к Нечаеву в камеру и получил от него пощечину. Что же он сделал? Упал на колени перед Нечаевым и благодарил за науку… Такой факт приподнял Нечаева на огромную высоту».[730] Когда через год Потапова отправляли в отставку, сослуживцы находили у него «чуть не размягчение ума».[731] Тихомиров писал, что позорная история с пощечиной очень скоро перестала быть тайною в правительственных и полицейских кругах.[732] Подтверждением случившегося служит прошение Нечаева на высочайшее имя. Приведу из него извлечение: «Он (Потапов. — Ф. Л.) оскорбил меня на словах, я за это заклеймил его пощечиной. Он имел право меня ненавидеть, но и он мне не мстил».[733] Нечаев ошибался: Потапов затаил злобу и поджидал удобного случая.