Нечаев: Созидатель разрушения - Феликс Лурье

Леон Мирский ничем не отличался от большинства умственно несозревших молодых радикалов 1870-х годов и сделал не столь много, чтобы заслужить пристальное к себе внимание, если бы не его последний подвиг на ниве российского освободительного движения — донос коменданту Петропавловской крепости о распропагандированной Нечаевым страже и его планах побега из Секретного дома с помощью «развращенных» им охранников.

Леон (он желал, чтобы его называли именно так), по документам — Лев Филиппович Мирский, родился в 1859 году в селе Рубанов-Мост Уманского уезда Киевской губернии[754] в семье обнищавшего польского дворянина, в 1877 году окончил гимназию и отправился в Петербург, где поступил в Медико-хирургическую академию. Как и во времена Нечаева, многие ее слушатели были тесно связаны с революционными кружками, именно это учебное заведение более других пополняло ряды землевольцев. Мало кому из поступавших в академию удавалось избежать влияния радикальных настроений, царивших в ней. О жизни Мирского в Петербурге почти ничего не известно. В столице он пробыл совсем недолго, но успел близко сойтись с землевольцами, о чем свидетельствуют его дальнейшие действия, литература и бумаги, найденные у него при обыске. Приведу два документа, рассказывающие о том, что произошло с Мирским в 1877–1878 годах. Первый написан 20 ноября 1878 года исправляющим должность киевского губернского прокурора Добровольским по требованию министра юстиции графа К. И. фон дер Палена.

«Заключение по делам о бывшем студенте Медико-Хирургической Академии дворянине Леоне Филиппове Мирском 20-ти лет, обвиняемом в распространении книг преступного содержания.

I

Пристав 2 стана Звенигородского уезда Киевской Губернии, рапортом от 28 Января сего [1878] года донес местному Товарищу Прокурора, что им получены сведения о том, что студент Медико-Хирургической Академии Леон Мирский во время пребывания своего с 23 Декабря по 3 Января у отца в С[еле] Рубановом-Мосту, Уманского уезда (В тексте Рубаный-мост, Рубалый-Мост. Однако отец Мирскою. «местный эконом», называет село Рубанов-Мост.[755]), имел много книг преступного содержания, которые раздавал тамошним крестьянам и вел среди крестьян устную пропаганду. Означенные сведения, как видно из рапорта того же Пристава от 30 Января, получены им от землевладельца М[естечка] Рымановки Андрея Тышковского и Карла Варшавского.

На дознании Андрей Тышковский и Карл Варшавский объяснили: первый — что слышал, но от кого именно не помнит, что Леон Мирский года два уже «распространяет социалистические идеи», а второй — что по слухам Мирский, во время рождественских праздников, привозил запрещенные книги, которые раздавал крестьянам, среди коих вел устную пропаганду, от кого именно слышал — не помнит.

При производстве дознания были спрошены также священник Приходский в с. Рубановом-Мосте Александр Козловский, староста того же села Иван Юрчак, сотский Филипп Мельник и крестьяне Остап и Семен Костенко, Иван Белошкурский, Сидор Король, сиделец местного кабака Волька Дробицкий и другие лица, но все они показали, что о распространении Мирским книг преступного содержания им ничего не известно и за ним ничего дурного не замечали.

II

В Марте месяце сего года в управлении С.-Петербургского Градоначальника были получены сведения о том, что в квартире студентов Медико-Хирургической Академии Леона Мирского и Алексея Шиманского, занимаемой ими в Петербурге по набережной Большой Невки в доме № 18, что-то работается, имеются разные инструменты, куски железа, олова, из которых приготовляются кистени, а также связки запрещенных книг и брошюр. Вследствие этого в означенной квартире, в ночь на 14 Марта был произведен обыск, причем у студента Мирского отобраны явно возмутительного содержания воззвания, «Золотая грамота» в одном экземпляре, «Убийство шпиона» в трех и брошюра «Покушение на жизнь Трепова» тоже в трех экземплярах, а также брошюра «Заседания Особого Присутствия Правительствующего Сената» и несколько листов, свидетельствующих о том, что Мирский вел переписку с политическими арестантами, содержащимися в Киевском Тюремном Замке. Будучи спрошен на дознании студент Медико-Хирургической Академии дворянин Леон Филиппов Мирский, 20-ти лет, показал, что найденные у него воззвания и брошюры получены им от неизвестной личности, с которой он познакомился случайно и которая называлась «Испанцем», тот же Испанец передал ему. Мирскому, на сохранение и письма.

Письма, о которых идет речь, приобщены к производящемуся в Киевском Губернском Жандармском Управлении дознанию о побеге политических арестантов Стефановича. Дейча и Бохановского (герои чигиринской истории. — Ф. Л.), к коему Мирский. как видно из сообщения Начальника Жандармского Управления от 7 Ноября за № 848, в качестве обвиняемого не привлечен.

Обвиняемый Леон Мирский состоит под следствием у Судебного Следователя Старокиевского участка г. Киева по двум делам, а именно: а, об оскорблении им военного караула и б, об оскорблении смотрителя Киевского Тюремного Замка.

Рассмотрев вышеизложенное, я нахожу: 1, что дознанием, произведенным по Киевской Губернии, факт распространения дворянином Леоном Мирским книг преступного содержания среди крестьян С. Рубанов-Мост не подтверждается и 2, что Мирский найденным у него при обыске, произведенном в С.-Петербурге, уличается в имении книг преступного содержания, т. е. в деянии, предусмотренном 3 ч[астью] 252 ст[атьи] Улож[ения] о Нак[азаниях], а потому я полагал бы произведенное по Киевской Губернии дознание о Мирском дальнейшим производством прекратить, а дело по обвинению того же Мирского в имении у себя запрещенных книг обратить к судебному производству по месту совершения им преступления в С.-Петербурге».[756]

После второго рапорта, направленного 22 января 1878 года приставом второго стана Звенигородского уезда прокурору Добровольскому, за Мирским установили наблюдение. Он попал в поле зрения политического сыска, и почти все его действия тотчас становились известны Секретной экспедиции III отделения.

Второй документ — прошение Мирского, поданное им 24 октября 1878 года министру юстиции, удачно дополняет заключение киевского губернского прокурора.

«Его Высокопревосходительству

Господину Министру Юстиции

Арестованного по государственному делу и содержащегося в Петропавловской Крепости, студента Льва Филиппова Мирского

Прошение

В начале Марта сего года в мою квартиру явились жандармы с полицией и, сделав обыск, объявили, что арестуют меня по распоряжению Киевского Губернского Жандармского Управления. Не сознавая за собой ничего плохого, что бы могло подать повод к подобному распоряжению, я объяснил себе случившееся недоразумением, которое позже или раньше будет разъяснено и меня освободят. К сожалению, и разъяснения пришлось ждать дольше чем я думал, а об освобождении приходится забыть. В Июне месяце, когда я уже был переведен в Киев, мне объявили, что «существует указание» будто бы я занимался революционной агитацией в одной деревне Киевской губернии, куда я приезжал к родителям на рождественские праздники. Мне незачем было уверять допрашивавших меня лиц, что этот донос — ложь; они мне сами сказали, что они в этом убеждены, так как все розыски, допросы и расспросы, производившиеся систематически с Января месяца чуть ли не в десяти окрестных селах, обнаружили лишь новое отсутствие всякой пропаганды и, стало быть, мою совершенную невиновность. Киевский губернский прокурор объявил мне, что дело это будет прекращено, а я «через несколько дней» буду отправлен в С.-Петербург на усмотрение местного Жандармского управления, которое меня обвиняло — и совершенно справедливо — в имении у себя нескольких листков запрещенных изданий, нетенденциозного характера (отчеты о заседаниях Особого присутствия Правительствующего Сената и проч.) и одного экземпляра тенденциозной «грамоты» на малорусском языке. Ровно через 4 месяца после того как прокурор обещал выслать меня, я наконец очутился в Петербурге, но… в Трубецком бастионе Петропавловской крепости! Никаких усмотрений и распоряжений со стороны жандармского управления не последовало, и, по-видимому, оно меньше всего заботится обо мне и о моем деле.