Андрей Миронов: баловень судьбы - Федор Раззаков

«Вечерний звонок. На часах 11 часов вечера, позади спектакль, в гости Андрей ни к кому не пошел и к себе не позвал (редкий случай), теперь можно отдохнуть перед сном, позвонить друзьям, обменяться новостями…

– Здравствуй, Григорий!

– Здравствуй, Андрей!

– Чего делаешь?

– Пишу про тебя.

– Тема интересная… И как получается?

– Пока не знаю. Прочтешь, скажешь… Впрочем, поскольку пишу не столько для тебя, сколько для читателя, давай проведем короткое интервью по принципу: «что было бы, если бы?..» Например, если бы ты не жил в Москве, в каком городе еще хотел бы жить?

– Не думал… Наверное, в Ленинграде.

– Если б ты не стал артистом, какой профессией хотел бы заниматься?

– Переводами. Быть переводчиком с английского…

– Хотел бы быть знаменитым переводчиком, хорошо обеспеченным?

– Ну, а почему бы нет?

– Хорошо. Итак, ты знаменитый переводчик, богатый человек, у тебя огромная квартира в Ленинграде, машина, «видео» и прочее… И вдруг тебе говорят: товарищ Менакер, готовы ли вы оставить все это и пойти работать в театр артистом… Для начала – в массовках… Оклад – 90 рублей… Пошел бы?

Пауза.

– Идиотская постановка вопроса…

– Нет, ответь: пошел бы?

– Ну, конечно, пошел бы… Хотя «видео» жалко…»

И вновь вернемся в сентябрь 78-го.

Спустя сутки после мироновского кризиса, прервав гастроли в Одессе, в Ташкент прилетела Лариса Голубкина. Она вспоминает:

«Месяц я провела у его постели, он лежал белого цвета в больнице. Придумали эту жуткую историю с менингитом. Если бы тогда сделали обследование и поняли, что это было первое кровоизлияние, то все-таки он мог бы лечиться. В то время в Америке уже делали такие операции. Цареву в таком почтенном возрасте сделали операцию, и он семь месяцев прожил. Значит, если в молодом возрасте это сделать, как знать… Андрею было тогда тридцать семь лет.

Кризис случился сразу после съемки фильма «Трое в лодке…». Я не врач, но я так себе представляю: работали в Тильзите (Советске), там уже была осень, прохладно, они, раздетые, сидели в реке все время, в холодной воде. Все время в воде торчали. Он не простой был человек. Вот, скажем, если Шура Ширвиндт и Миша Державин могли бы и посидеть в сторонке, то Андрюша все время встревал в режиссерские дела, он все время что-то советовал, суетился постоянно. Ну и в результате – болезнь…»

А вот как про эти же дни вспоминает актриса Театра сатиры Т. Егорова: «Осень 1978 года. Малые гастроли в Ташкенте. Я в Москве, и, как под дых, известие:

– Миронов в Ташкенте умирает. У него что-то с головой!

Что? Говорят, клещ укусил! Какой клещ? Менингит! У меня подкосились ноги. Вся трясусь. Бегу к Наташе (Н. Селезнева. – Ф. Р.), – она только оттуда вернулась, – слушаю и плачу, а в груди громко бьется сердце, и я кричу внутри себя: «Какая же я сволочь бесхарактерная, ну почему я не могу его разлюбить? Ну почему? Я ведь так стараюсь…» – и вместе мешаются в платке и слезы, и сопли, и вопли…»

Между тем по Москве тотчас пошли слухи, что Миронов… умер. Но он был жив, лежал уже в столичной больнице и уверенно шел на поправку.

В те дни, когда Миронов лежал на больничной койке, по ТВ состоялась премьера спектакля «Таблетку под язык» (2 октября).

В воскресенье, 5 ноября, в Театре сатиры открылся очередной сезон в заново отремонтированном здании на Большой Садовой. Строители заново отделали зрительный зал и фойе, оснастили театр современной электро– и радиоаппаратурой, установили новые удобные кресла в зале. В тот день играли «Клопа» В. Маяковского. В зале был привычный аншлаг, хотя исполнителя роли Олега Баяна – Андрея Миронова на сцене не было – он все еще отходил от «менингита». По этой причине были законсервированы и съемки фильма «Трое в лодке, не считая собаки» (двухмесячный простой обойдется студии в 27 тысяч 900 рублей). На время отсутствия Миронова в театре его роли отошли к молодому актеру Анатолию Гузенко (впервые тот заменил Миронова в спектакле «Маленькие комедии большого дома» еще в 1975 году).

Тем временем 18 ноября, в 21.35 по московскому времени, по ЦТ был показан творческий вечер Андрея Миронова, состоявшийся в концертной студии «Останкино» несколько месяцев назад. По Москве тогда ходили слухи, что Миронов чуть ли не при смерти, поэтому эта трансляция должна была как бы развеять эти домыслы. На самом деле на тот момент все плохое было уже позади: артист выписался из больницы и эту передачу смотрел по телевизору у себя дома. Хорошо помню эту трансляцию и я: Миронов в ней был просто бесподобен, буквально ошарашив зрителей целым каскадом номеров в своем исполнении: здесь были и отрывки из его спектаклей, а также новые интермедии. Больше всего мне лично запомнилась одна: «Снимается кино», слушая которую я просто умирал от смеха. Честно признаюсь, такого искрометного Миронова я уже давно не видел.

Одна из первых рецензий на эту передачу появилась в «Вечерней Москве» уже 20 ноября. Критик Д. Николаева отмечала искрометный талант бенефицианта, его разноплановость, хотя в конце заметки все же не преминула заметить: «Нисколько не умаляя бесспорных достоинств актера и самой передачи, хотелось бы только посоветовать следующие подобные встречи строить более компактно, тщательно отбирая номера. Ведь знакомство с творчеством артиста дает к тому богатейшие возможности. И вовсе не обязательно было, например, в этой встрече сводить воедино театральные роли Миронова, тем самым несколько затянув всю передачу».

24 ноября в Ленинграде возобновились съемки фильма «Трое в лодке, не считая собаки». В павильонах «Ленфильма» снимали эпизоды из начала фильма: Джером (Андрей Миронов) произносит вступительный монолог; Джером знакомит зрителей со своими друзьями Харрисом (Александр Ширвиндт) и Джорджем (Михаил Державин); дедушка Поджер прибивает картину. Тогда же сняли еще один бенефис Миронова – эпизод «в таверне „Крошка Джо“, где наш герой играл сразу три роли: Джерома, трактирщика и забулдыгу-рыбака.

В среду 6 декабря возле Театра сатиры было отмечено небывалое столпотворение. Люди всеми правдами и неправдами хотели попасть на спектакль «Женитьба Фигаро», где впервые после долгого перерыва должен был играть Андрей Миронов. Актер, буквально вернувшийся с того света. Говорят, особенно остались довольны его возвращением на сцену… продавцы цветов, поскольку обладатели вожделенных билетов (особенно женщины) в считаные минуты скупили у них всю продукцию.

Рассказывает А. Вислова: «В тот вечер Миронов стоял на сцене, еще слабый после болезни, не зная, как удержать в руках все прибывающие цветы, и смущенно улыбался своей неповторимой мироновской улыбкой. Он явно не ожидал такого бурного проявления любви и признательности зрителей, счастливых уже от того, что он снова с ними. Тем более что незадолго до того ему довелось испытать на себе первые признаки пренебрежительного, апатичного отношения со стороны тех, кто еще недавно восторженно писал о его таланте. Не сразу, но все более отчетливо он начинал чувствовать, что теряет свое место среди тех, кто волнует критические умы и определяет течение театрального процесса. Ведущие критики заметно утрачивали интерес к актеру, не обременяя себя вниманием к происходящим в нем переменам. Их привлекали уже иные имена. Трудно забыть, как на одно только мое предложение дать новый материал о Миронове услышала быстрый, как отмашку, ответ известного и авторитетного критика: „О Миронове? Писано и переписано“…»