Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн

Мне хорошо бы с высоты

Свалиться для начала…

Но лучше смерть подай мне ты

На донышке бокала![10]

— Конец. Подпиши: Луиза М. Элкотт и отправь в журнал «Вместе».

— Мне казалось, вы собирались диктовать платежную ведомость.

— Творческая работа — самая неблагодарная: ее по достоинству оценивают только после смерти автора, когда ему уже нельзя заплатить. Положи это в архив, пусть войдет в мое литературное наследие. Что такое писательство? Дерьмо! Постоянные подачки человеческим слабостям.

— Бедный Джабл: пока сам себя не пожалеет, никто его не пожалеет!

— Опять сарказм. А работа стоит.

— Никакого сарказма. А работа стоит не по моей вине.

— Прошу прошения. Составляем платежную ведомость. Название: «Предсмертная песнь».

В моем сердце ледяная пустыня зимы,

И осколки разбитых надежд ранят душу.

Нас разделяет угасшая любовь, и мы

Ее, как северный ветер, слушаем…

Мое тело в шрамах, в мертвых сучках,

Как дерево с обмороженными почками,

И от треска мутится в глазах,

Но это не больно — больней одиночество.

В лихорадочном бреду силюсь тебя узнать,

В прорванные барабанные перепонки

Твой голос врывается гимном.

Я не боюсь смерти, боюсь, что она

Тебя у меня отнимет [11]

— Джабл, — встревожилась Энн, — у вас живот болит?

— Он у меня всегда болит.

— Это тоже в архив?

— Нет, в «Нью-Йоркер».

— Там не примут.

— Примут, еще как! Они любят чернуху.

— Здесь не выдержан размер.

— Иначе нельзя. Нужно дать редактору возможность что-то поправить, он обидится, если не дать. А исправив пару ошибочек, он сроднится с произведением и примет. Я научился жульничать, когда тебя еще на свете не было, а ты лезешь меня воспитывать. Я же не учу тебя нянчить Аби! Кстати, ее пора кормить. Ты освобождаешься от обязанностей Ближней. Ближняя! Доркас!

— Аби подождет. Доркас нездорова. Утренняя слабость.

— Чепуха. Я определяю беременность за две недели до начала — у Доркас ничего нет.

— Но ей хочется! Ей завидно, что она отстает. Пусть потешится надеждой.

— Бог с ней, не буду ее трогать. А почему бы тебе не принести малышку сюда?

— Потому что вы говорите гадости…

— И развращаю младенцев!

— Нет, конечно. Она еще маленькая и ничего не поняла бы, но вы станете с ней играть, и я потеряю всякую надежду добиться от вас платежной ведомости.

— А как скрасить однообразное существование?

— Джабл, мне приятно слышать, что вам нравится моя дочка. Она и мне нравится, но в последнее время вы забросили дела и либо играете с ней, либо хандрите. Если вы регулярно не пишете рассказов, у вас начинается духовный запор. Дошло до того, что мы с Доркас и Ларри сидим и ждем, когда вы позовете. Вы кричите «Ближняя», мы с облегчением вздыхаем, но тревога всякий раз оказывается ложной.

— Пока что у нас есть деньги, чтобы платить по счетам — и волноваться не о чем.

— Так о чем же вы волнуетесь?

Джабл задумался. Сказать ей? Он уже не сомневался в том, кто отец Абигайль: это явствовало из ее имени. Энн колебалась между Абигайль и Зиновией и в конце концов наградила девочку обоими именами. Энн не объяснила, что означают имена — наверное, думала, что никто не догадается.

— Вы никого не обманете, Джабл. Мы все уверены, что Майк в силах за себя постоять, а вы сходите с ума.

— Я схожу с ума?!

— Ларри поставил у себя в комнате стереовизор, и мы регулярно смотрим новости. Не потому, что беспокоимся, а потому, что беспокоитесь вы. И если будут передавать что-нибудь о Майке, мы узнаем это раньше, чем вы прочитаете в газетах. Так что бросьте их читать.

— Откуда ты знаешь, что я что-то читаю? Я старался прятаться.

— Мы иногда выносим мусор, а читать, слава Богу, умеем.

— Ах да! Проклятый мусоропровод не работает, с тех пор как ушел Дюк. И все остальное тоже испортилось к чертям.

— Надо сказать Майку. Он пришлет Дюка.

— Я этого не могу сделать. — Харшоу задевало, что она говорит правду.

В душе у него зародилось подозрение:

— Энн, почему ты до сих пор здесь живешь? Уж не Майк ли тебе велел?

— Я здесь живу потому, что мне так хочется, — ответила она, не задумываясь.

— Это мало что объясняет.

— Джабл, иногда мне хочется, чтобы вы были ребенком и вас можно было бы отшлепать. Вы дадите мне договорить?

— Говори, говори, — («Может, и Ларри с Доркас сидят здесь тоже по приказу Майка? Может быть, и Мириам не вышла бы за Вонючку и не уехала с ним в Бейрут, если бы Майк не одобрил? Имя Фатима Мишель должно означать принятие ею новой веры и одновременно комплимент ближайшему другу мужа… А может, оно имеет тот же смысл, что имя крошки Аби? Неужели Вонючка не знает, что он рогоносец? Или он этим гордится, как Иосиф? Махмуд должен был бы знать все секреты своей гурии как брат по воде…»)

— Вы не слушаете?

— Прости, задумался… («А, собственно, какое мне дело до имен, которые матери дают детям! Так недолго удариться в магические числа и астрологию, а потом — в спиритизм. Так и до маразма недалеко. Только бы не сойти с ума, чтобы не забыть дорогу к шкафчику, на одном из ящиков которого написано «Лета»…).

— В газетах нет необходимости, мы следим за событиями, а Бен поклялся на воде сразу сообщить все новости. Майк неуязвим. Если бы вы, босс, побывали в Гнезде, то сами бы это поняли.

— Меня не приглашали.

— Нас тоже не приглашали, но мы съездили. В собственный дом никого не приглашают. Вы просто ищете предлог отказаться, хотя вас уговаривали Бен, Дон и Дюк.

— Майк меня не звал.

— Босс, Гнездо принадлежит мне и вам в той же степени, в какой она принадлежит Майку. Майк там первый среди равных, как вы здесь. Можно ведь сказать, что этот дом принадлежит Аби?

— Да, после моей смерти