Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Через год Парнелл умер, оставив Ирландии горькое наследство из разочарования и разделения. Некоторые говорил, что он пал, как Люцифер, другие, что был распят на кресте, как Христос. Каким бы ни был вердикт, смерть некоронованного короля стала ключевым эпизодом в истории страны. Йейтс оплакивал его, представляя Парнелла направляющим Ирландию из могилы:

Память о нем —

Словно огненный столп,

Во мраке святящий нам…[1740]

Джеймс Джойс выразился о потере еще более трогательно, сравнивая себя с преданным Цезарем. И он тоже играл с идеей о том, что «дух» Парнелла «может подняться, словно Феникс из пламени»[1741], и освободить свою родную землю от «жестокой империи»[1742]. Это был привлекательный образ, потому что Парнелл воплощал надежду, давал уверенность и делал независимость Ирландии неугасимым вопросом.

Более того, он на самом деле вскоре поднялся — в виде обелиска высотой пятьдесят семь футов. Памятник стоит на площади О'Коннелла, он появился там незадолго до начала Первой Мировой войны. Возможно, из-за того, что он будил «какую-то инстинктивную память о древних фаллических культах»[1743] или казался отданием долга мужской силе, которая так привлекла миссис О'Ши, дублинцы использовали снова «парнелл», как разговорное название пениса. Почтенных граждан, приходивших к этому святилищу, привлекал не фаллический символизм, а лапидарная надпись — самое знаменитое выражение Парнелла. Оно вдохновляло врагов Британской империи по всему миру: «Ни один человек не имеет права устанавливать рамки развития народа».

Нация изменила курс после смерти Парнелла и стала маршировать под бой другого барабана. На его похороны собралась толпа в 150 000 человек, в ней привлекали внимание эмблемы восстания — низкие фетровые шляпы с широкими полями. Шляпы получили своеобразное название, которое можно перевести как «бдительность». Их носили ведущие фении, которые утверждали: конституционный метод достижения освобождения столь же безжизненен, как труп, теперь лежащий на кладбище Гласневин под небом, наполненным «странным светом и огнями», которые отражали наэлектризованные и бурные чувства прощающихся[1744].

Ирландские депутаты Парламента в замешательстве и смятении не могли оживить конституционный метод. В 1893 г. Палата Лордов похоронила второй билль Гладстона о самоуправлении 419 голосами против 41. Ирландская парламентская партия сумела объединиться только в 1900 г. Но она никогда не восстановила былой сплоченности под руководством способного и дружелюбного Джона Редмонда, который скорее напоминал Батта, а не Парнелла.

Тем временем «тори» продвигали самопомощь и самоусовершенствование и продолжали расширять крестьянскую собственность. Они приняли технику, которая станет во все большей мере использоваться в попытке сохранить целостность империи, предоставив Ирландии большую степень местного самоуправления. Это сбросило протестантское доминирующее влияние и, по словам Редмонда, «привело к социальной революции»[1745].

Хотя такие уступки никогда не могли удовлетворить стремления подчиненных народов, ирландцы опасались, что англичанам, возможно, удастся убить гомруль добротой. Поэтому они бросили вызов конструктивному юнионизму при помощи культурного национализма. Это была кампания с целью показать, что Ирландия — светоч мира, зато Англия остается в раннем средневековье. Поэтому именно Ирландия обладает исторической цивилизацией, которая дает ей право быть хозяйкой собственной судьбы.

Такова оказалась попытка отполировать до блеска героические мифы, в частности — о Кухулине Храбром, который пролил кровь за свою родину. Приукрашивались многочисленные басни, придуманные ирландскими бардами и монахами, «двумя орденами, — как писал Гиббон, — которые в равной степени использовали привилегию художественного вымысла»[1746]. Образ карикатурного, бедного, необразованного, жестокого, слабого, ленивого и бесполезного ирландца менялся на совсем иного героя — чистого, духовного, энергичного, сильного и обладающего воображением ирландского кельта. Многие организации помогли создать этот идеал, который стал губительным и разрушительным для империи.

Ирландская атлетическая ассоциация была основана в 1884 г. для продвижения национальных видов спорта — в особенности, ирландского травяного хоккея и гаэльского футбола. Она стала «центральным столпом ирландского национализма»[1747]. Две тысячи игроков в травяной хоккей пришли на похороны Парнелла. Вместе со своими товарищами они выступали против английских видов спорта — например, крикета, целью которого, как сказал У.Г. Грейс, было «связать вместе различные части Британской империи»[1748].

Национальное литературное общество, учрежденное в 1892 г., являлось одним из многих выражений расцвета ирландской литературы конца века. У.Б. Йейтс (который помог учредить национальный театр) стал главным его гением.

Удушение ирландского голоса после голода осложняло задачу писателей-националистов, поскольку большинство из них получили образование на английском языке. Но Гаэльская лига, сформированная в 1893 г., посвятила себя возрождению национального языка, поскольку, как сказал Джордж Мур, «душа Ирландии полностью и безоговорочно сосредоточена в нем». Мур высмеивал многие аспекты культурного возрождения, в которых участвовал сам — в частности, вдохновленное сагой видение Йейтса о таинственных крестьянах, его оккультные предрассудки, как Магического Студента Золотого Рассвета, сказочные фантазии этого верховного жреца кельтских сумерек.

Мур не боялся плохо говорить о друидах, предполагать, что «сплетни были дублинским фольклором», или смеяться над Дугласом Хайдом, президентом Гаэльской лиги, который выпускал ирландскую речь, «как пену с портера»[1749] через опущенные вниз рыжевато-коричневые усы. (Они напоминали покинутое птичье гнездо). На самом деле, по словам ректора Тринити-колледж в Дублине, он говорил только на «обезьяньем ирландском»[1750].

Но Хайд, хотя и являлся серьезным писателем, представлял собой хорошую мишень для нападок и насмешек. По словам Шона О'Кейси, он говорил на «осторожном голубином ворковании» и помогал с поклонением ночным богам вроде «Вечного Чистого Болония»[1751]. Его восстание против британского портняжного империализма оказалось особенно смешным. Он убеждал ирландских женщин шить бриджи до колен (кельтский эквивалент дхоти Ганди) для своих мужчин, а его призывным кличем был «снимайте брюки»[1752].

Спорным остается вопрос, насколько эффективно рассеянное и многословное культурное движение «белых воротничков» породило агрессивное национальное самосознание. Но антибританские чувства явно были очень сильны во время Англо-бурской войны, когда силам империи в Южной Африке противостояло «примерно столько же здоровых мужчин, сколько можно найти в провинции Коннахт»[1753].

Лига много сделала для распространения «гаэльских идей равенства и демократии»[1754]. И номинальный лидер Пасхального восстания Патрик Пирс принял вывод, что история признает Гаэльскую лигу, как «самое революционное влияние, которое когда-либо появлялось в Ирландии»[1755].

Пирс был директором школы и поэтом. Он чтил рыцарей из прошлого Ирландии и нынешних крестьян, намереваясь читать историю в обратном порядке. Будущий лидер соответственно интерпретировал свое желание продвигать целостность ирландского народа, как преднамеренное обучение и подготовку к борьбе за завоевание независимости нации. На самом деле он поздно стал сторонником применения силовых методов, поскольку благоприятные условия для их использования материализовались медленно.

Артур Гриффит, вспыльчивый и раздражительный полемист, основал партию Шин Фейн («Мы сами») в 1905 г., чтобы воспитывать в ирландцах уверенность в себе, в своих силах, а также отказаться от сотрудничества с Англией. Но партия вскоре зачахла.

Более эффективным оказался воинствующий тред-юнионизм, возглавляемый Джеймсом Ларкиным, яростными синдикалистом. Он носил темную широкополую шляпу (которую, если верить предположениям, он никогда не снимал, потому что она скрывала третий глаз Антихриста в середине лба). Второй профсоюзный лидер, Джеймс Коннолли, был интеллектуалом, который находил, что ему легче объяснить социалистические принципы ирландцам, чем объяснить социалистам, что значит быть ирландцем.

Используя социальные условия, которые делали Дублин еще более нездоровым, чем Калькутта, они организовали волну забастовок, локаутов и беспорядков. Однако к 1911 г., когда либеральное правительство Г.Г. Эсквита ограничило законодательное вето Палаты лордов, перспектива получения самоуправления конституционными мерами казалась реальной перспективой.