Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл - Л.И.Шинкарев

они сворачивают на швейцарскую территорию; в километре от дороги чуд-

ная деревушка, там сельское кафе, и можно выпить кружку особого местного

пива. «Жаль, – сокрушались приятели, – что в твоем паспорте нет швейцар-

ской визы». А что, спрашивал я, полиция деревни может потребовать мой

паспорт? «Ты с ума сошел, – смеялись спутники, – здесь за сто километров не

встретишь полицейского». Но кто-то может догадаться, что у меня нет визы

и могут быть неприятности? «Ну что ты говоришь? Кому придет в голову во-

прос, есть у тебя виза или нет! Сиди и пей пиво…» Я не понимал, почему в та-

ком случае мы не можем свернуть к деревушке. Теперь немцы смотрели на

меня с изумлением: «Но ты сам сказал, у тебя нет швейцарской визы. Нельзя

же!»

Нельзя, даже если о твоем прегрешении никто не узнает, и это тебе ни-

чем не грозит, тебе самому невозможно нарушить закон. На внутреннем за-

прете, как на фундаменте, для европейца стоит миропорядок и уважение к

собственной личности.

Помню и поездку с Ганзелкой и Зикмундом из Иркутска до Краснояр-

ска, когда мы останавливали «Татры», углублялись в тайгу, находили место у

ручья, разводили костер и готовили шашлыки, нанизывая кусочки мяса на

очищенные ножом еловые ветки. Сколько хлама в тайге после туристов! Как

будто с самолета над тайгой вываливают содержимое городских свалок. И

хотя чехословацкие путешественники выбивались из графика, опаздывали к

месту назначения, а там ждали люди, и я напоминал об этом, никто не спе-

шил к машинам, пока все следы от привала не оказались в мешке, а мешок в

кузове. Мешки выбросят на ближайшей свалке мусора. До сих пор вижу, как

Ганзелка, опустившись на корточки, сгребает ладонью застрявший в траве

пепел от погашенного костра и движением руки выпрямляет траву, чтобы

выглядела, как до нашего прихода. Хотя вокруг на три сотни километров ни

души. Нельзя!

И все же мой опыт общения с чехами слишком фрагментарен, чтобы су-

дить об их национальном характере. Могу сослаться на пражских психоло-

гов; по их наблюдениям, соплеменники не склонны выделяться, привлекать

к себе внимание, демонстрировать образованность или мастерство, предпо-

читая роль осторожного, отчасти замкнутого, часто самолюбивого, но всегда

неприметного индивида. У него свои отношения со временем. От чеха не

услышишь: «Встретимся часа в три…», он скажет: «…в три часа пятнадцать

минут»; и будет минута в минуту. И с этим ничего не поделаешь, чеха еще

долго будет раздражать русская необязательность, а у русского будет вызы-

вать усмешку чешская педантичность.

Я поймал себя на странном наблюдении. До 1990-х годов, в глухую пору

«нормализации», сидя с друзьями в чешской пивной, я ни разу не слышал,

чтобы соседи по столу говорили о политике, министрах, горячих новостях;

власть долго демонстрировала равнодушие к тому, как люди к ней относят-

ся, люди устали от несовпадения идеалов с действительностью, они теперь

сосредоточились на заботах семьи. Только в семье человек важен не как

налогоплательщик, а сам по себе, как личность, интересная окружению. Мо-

жет быть, единственная невольная заслуга Кремля и пришедших к власти

«здоровых сил» как раз была в том, что после Пражской весны они на два-

дцать лет вернули тогда активное чешское население обратно в семью, к

традиционным ценностям. Что, впрочем, не помешало чехам и словакам, лю-

дям семейным, быть вместе с молодежью в 1989 году, в отвечавшей их наци-

ональному складу и психологии бескровной «бархатной революции».

Письмо М.Зикмунда в Москву (28 января 2002 г.)

Дорогой Леня, 2 января я получил твое письмо от 21.12.01 (до того числа тоже

открытку из Непала и письмо с конца декабря 2000), большое тебе спасибо. В про-

шлых двух годах я снова шлялся по миру, посетил (третий раз) Шри-Ланку и Маль-

дивские острова, с Марией мы были в Иордании и Израиле, в августе 2001 я посетил

на острове Тенерифе известного мореплавателя Тура Хейердала, до того еще я успел

залететь в Калифорнию, чтобы сохранить огромный архив моего друга Эдуарда Ин-

гриша (композитор, кинооператор, мореплаватель и т.д.). Мне удалось привезти

более 1100 килограммов корреспонденций, фотографий, негативов, фильмов. <…>

Теперь я подготавливаю рукопись книги вместе с двумя молодыми людьми Пе-

тером Хорким и Мирославом Наплава, с которыми побывал на Шри-Ланке и Мальди-

вах. В марте мы готовимся вместе с Марией в Египет, так что видно, что я еще не

бросил – как мы говорим – nehodil jsem ještě cestovatelskou hůl do žita…

К сожалению, Юрий постоянно в пражской больнице, уже три года. Мне очень

жаль, что я никаким способом ему не могу помочь… Мирек 22.

Есть деликатная тема, к которой трудно подступиться, и единственное,

что я могу себе позволить, это поделиться разрозненными впечатлениями,

сложить которые в цельную картину не берусь. Речь о том, какую роль в со-

бытиях 1968 года играли православная и католическая церкви, как в проти-

востоянии проявляла себя, если проявляла, духовная культура двух род-

ственных христианских народов.

В Новом Городе на Вышеградскую выходит монастырь «На Слованех».

Его заложил в ХIV веке король Карл IV, основатель этой части города; тури-

сты толпятся у православной церкви Святых Кирилла и Мефодия, у иезуит-

ской церкви Святого Игнаца (Игнатия), у церкви Девы Марии Снежной… Но

что за чудо, монастырь! Над готическим зданием со стрельчатыми окнами и

скульптурами святых, будто выломившихся сквозь камень, у всех на виду

припавших спинами к наружным стенам, высоко на крыше сплелись две бе-

тонные плоскости, остриями восходящие к небу. Это две соперничающие

ветви христианства, обреченные сосуществовать. Монастырь и был задуман

ради единения католиков и православных. Навершие появилось за год до

вторжения, когда мало кто предчувствовал, что к чехам и словакам их еди-

новерцы скоро придут на танках.

Прямые участники конфликта с обеих сторон (высшие политические

власти, дипломаты, генералы армии, сотрудники безопасности) в массе не

были верующими, тем паче – воцерковленными людьми. Откуда взяться ве-

рующим в партийных и государственных структурах двух тоталитарных ре-

жимов, при господстве в обоих марксистской философии, когда занимать

видные посты и продвигаться по службе могли только воинственные без-

божники. Атеизм оставался принципиальной частью официальной идеоло-

гии и в Советском Союзе, и в Чехословакии, но в общественной жизни 1960-х

годов, в массовом сознании реальное место церкви и паствы имело свои осо-

бенности.

У католической церкви Чехословакии с ее традиционным центром в Ва-

тикане, юридически самостоятельном государстве, за двадцать лет «народ-

ной власти» еще не успела окрепнуть жесткая подчиненность новым пар-

тийным и государственным структурам, службам безопасности. Хотя там

тоже преследовали священнослужителей, закрывали мужские и женские мо-

настыри, отбирали их имущество, ограничивали поступления на богослов-

ские факультеты, запрещали церкви вести работу в новых жилых районах,

тюрьмах, исправительных и социальных учреждениях, при всем этом като-

лики не успели испытать столь затяжного разрушительного вмешательства

государства в их конфессиональные дела, как это выпало православной

церкви в Советском Союзе.

В Чехословакии с началом дубчековских реформ служители католиче-

ской церкви (римско-католической и греко-католической) выражали полное

доверие процессу демократизации. Подобно тому, как люди в черных сута-

нах, их иерархи были, по их словам, одним из источников морального и фак-

тического сопротивления власти нацизма в период оккупации, «наиболее

решительным социально-этическим крылом всего мирового христианства»,

во времена Пражской весны католики не только поддерживали власть, свя-

зывали с ней надежды, но за четыре месяца до вторжения войск требовали

«исключения возможности любого давления внутри страны и из-за грани-

цы», отвергали «любое вмешательство извне, если бы даже оно исходило от

друзей» 23.

Для Кремля Ватикан и католические проповедники в разных странах

оставались опасными идеологическими противниками, которым благоволит

США, тогда злейший враг СССР. Иерархов католической церкви подозревали