Маленький друг - Донна Тартт

Так она качалась на воде целую вечность, почти не двигаясь, только изредка поднимала голову, чтобы сделать вдох, и вдруг расслышала, как кто-то, будто издалека, зовет ее. Она ударила по воде руками, оттолкнулась и вынырнула в жару, слепящий свет и шумный гул кондиционера на стене клуба. Смаргивая воду, она увидела, как Пембертон (когда она пришла, дежурил не он) помахал ей со спасательной вышки и спрыгнул в воду.

Гарриет увернулась, чтобы ее не накрыло всплеском, а потом, поддавшись необъяснимой панике, кувыркнулась под водой и поплыла к лягушатнику, но Пембертон оказался быстрее и преградил ей путь.

– Эй! – крикнул он, когда она всплыла, и затряс головой так, что брызги разлетелись во все стороны. – Ну ты в лагере и натренировалась! А сколько ты можешь не дышать? Ну правда, – настаивал он, потому что Гарриет молчала, – давай я засеку время. У меня есть секундомер.

Гарриет почувствовала, что краснеет.

– Да ладно тебе. Не хочешь? Почему?

Гарриет и сама не знала почему. Внизу, на фоне глубокого синего дна, ее ноги, перечеркнутые бледно-голубыми подрагивающими полосками, казались очень белыми и вдвое толще обычного.

– Ну, как хочешь. – Пем привстал, чтобы откинуть волосы с лица, а потом снова окунулся в воду, так что головы у них оказались на одном уровне. – А тебе не скучно так просто лежать в воде? Крис слегка бесится.

– Крис? – спросила Гарриет, замешкавшись, испугавшись. Услышав свой голос, она испугалась еще сильнее: он был хриплый, скрипучий, как будто она несколько дней рта не открывала.

– Когда я пришел его сменить, он мне все уши прожужжал: “Посмотри вон на ту малявку, лежит бревном и не двигается”. Мамаши с малышней его насчет тебя донимают, как будто он вот так оставит мертвого ребенка весь день болтаться в бассейне.

Он рассмеялся и, не сумев заглянуть Гарриет в глаза, переплыл на другую сторону.

– Колу хочешь? – спросил он, и дружелюбная хрипотца в его голосе напомнила Гарриет о Хили. – Бесплатно. Крис мне ключи от холодильника оставил.

– Нет, спасибо.

– Слушай, а чего ты мне не сказала, что Эллисон была дома, когда я тогда звонил?

Гарриет поглядела на него так равнодушно, что Пембертон нахмурился, а потом пропрыгала по дну бассейна и поплыла в другую сторону. Верно, она сказала ему, что Эллисон нет дома, и повесила трубку, хотя Эллисон была в соседней комнате. Более того, она не знала, почему она так поступила, даже соврать ничего не могла.

Он запрыгал вслед за ней, она слышала позади плеск воды. “И чего он не отвяжется?” – с отчаянием думала она.

– Эй, – крикнул он, – слышал, Ида Рью от вас ушла.

Не успела она опомниться, как он скользнул прямо ей наперерез.

– Слушай, – начал он и вгляделся в ее лицо попристальнее, – ты что, плачешь?

Гарриет ушла под воду, хорошенько брызнув водой ему в лицо – и стрелой рванула от него: вжжжж! Вода в лягушатнике была горячей, будто в ванне.

– Гарриет! – услышала она его крик, когда всплыла возле лесенки.

Угрюмо, торопливо она вылезла из бассейна и, опустив голову, помчалась в раздевалку, оставляя позади себя неровную цепочку черных следов.

– Эй! – кричал он. – Ну, будет тебе. Да играй ты в утопленницу сколько влезет. Гарриет! – снова позвал он ее, но Гарриет скрылась за бетонной перегородкой и с полыхающими ушами вбежала в женскую раздевалку.

У Гарриет теперь осталась одна цель в жизни – Дэнни Рэтлифф. Мысли о нем не давали ей покоя. Снова и снова, с извращенным удовольствием, будто расшатывая гнилой зуб, Гарриет устраивала себе проверки, вспоминая о нем – и снова, и снова в ней, с болезненной предсказуемостью, вспыхивала ярость, сыпались искры из обнаженного нерва.

Лежа на ковре в полутемной спальне, она разглядывала тоненькую черно-белую фотографию, которую вырезала из школьного альбома. Поначалу ее удивляла небрежность, смазанность снимка, но удивление это давным-давно улетучилось, и теперь, глядя на фотографию, она видела не мальчика, даже не человека, а неприкрытое воплощение самого зла. Само его лицо казалось ей теперь ядовитым, и она теперь брала фотографию осторожно, за самые краешки. Воцарившийся у них дома разлад – его рук дело. Он заслужил смерть.

И от того, что они бросили змею в его бабку, ей легче не стало. Нужен-то ей был он. Увидев его мельком возле похоронного бюро, она уверилась: он ее узнал. Их взгляды встретились, сшиблись, и его налитые кровью глаза при виде нее вдруг так странно и дико вспыхнули, что у нее от одного воспоминания начинало колотиться сердце. Меж ними промелькнула какая-то роковая ясность, какое-то узнавание – что это было, Гарриет и сама не понимала, но у нее осталось занятное чувство, что и она накрепко засела в мыслях у Дэнни Рэтлиффа, точно так же, как он – в ее.

Гарриет с отвращением размышляла о том, что жизнь сломила всех взрослых, которых она знала, всех до единого. Их с каждым годом как будто что-то все сильнее и сильнее сковывало, заставляя усомниться в собственных силах. Лень? Рутина? Они обмякали, переставали сопротивляться, плыли по течению. “Такова жизнь”. Только это и повторяли. “Такова жизнь, Гарриет, так оно все устроено, скоро сама поймешь”.

Так вот – не собирается Гарриет ничего понимать. Она еще не старая, кандалы еще не врезались ей в плоть. Она много лет страшилась того дня, когда ей исполнится девять – Робину было девять, когда он умер, – но вот ей исполнилось девять, потом десять, и теперь она больше ничего не боялась. Все, что нужно сделать, она сделает. И удар она нанесет именно сейчас, пока у нее есть на то силы, пока у нее хватит на это нервов, пока ее дух не сломлен, и одно ее безграничное одиночество будет ей опорой.

Она перешла к более насущным проблемам. Зачем это Дэнни Рэтлиффу ходить к железнодорожным складам? Воровать там особо нечего. Почти все склады заколочены, а в окна тех, которые заколочены не были, Гарриет заглянула – пусто, только кое-где лежат лохматые тюки хлопка, стоят почерневшие от времени агрегаты да валяются по углам перевернутые пыльные бочки из-под пестицидов. Она выдвигала самые невероятные версии. В запертых вагонах томятся заключенные. Здесь спрятаны трупы, зарыты мешки с деньгами. Скелеты, орудия убийства, тайные сходки.

Есть только один способ узнать, что он там делает, решила она – пойти к складам и выведать все самой.

Она уже сто лет не разговаривала с Хили. Из-за того, что он был единственным семиклассником в оркестре, он теперь считал, что водиться с Гарриет – ниже его достоинства. И неважно, что его туда позвали только потому, что у духовых инструментов недоставало тромбонов. Когда они с Хили в последний раз общались – по телефону, и это она ему позвонила! – у него только и было разговоров, что об оркестре: он рассказывал ей сплетни про старшеклассников так, будто был лично с ними знаком, и звал по имени мажоретку и всех пижонов, которые солировали на духовых инструментах. Приветливо, но без особого воодушевления, как будто бы он разговаривал с учительницей или какой-нибудь подругой его родителей, Хили сообщил Гарриет много-премного технических подробностей их выступления между таймами: они сыграют попурри из песен “Битлз”, а в конце, когда будут исполнять “Желтую подводную лодку”, весь оркестр выстроится на поле так, чтобы получилась огромная подводная лодка (мажоретка будет вертеть жезлом, изображая гребной винт). Гарриет молча это все выслушала. И ни слова не сказала, когда Хили невнятно, но восторженно пытался рассказать ей о том, какие “чумовые” старшеклассники играют в оркестре.

– У футболистов не жизнь, а полная скукота. Им нужно вставать затемно и бегать круги по стадиону, и тренер Когвелл постоянно на них орет, как будто он их в национальную гвардию готовит или типа того. А вот Чак, Фрэнк и Расти, и все десятиклассники, которые на трубах играют… они просто безбашенные, куда уж там футболистам.

– Угу.

– Они целыми днями друг друга подкалывают, отмачивают мировые шутки, а солнечные очки не снимают никогда. Мистер Вуберн клевый, ему пофиг. Вот, например, вчера. погоди-ка, – сказал он Гарриет – в трубке было слышно, как кто-то сварливо брюзжит, и Хили крикнул: – Ну чего?

Разговор. Гарриет ждала. Вскоре Хили снова взял трубку.

– Извини, мне надо заниматься, – сказал он прилежным голоском. – Папа говорит, что я должен играть каждый день, потому что мой новый тромбон стоит кучу денег.

Гарриет повесила трубку – свет в коридоре был тусклый, приглушенный, – облокотилась на телефонный столик и задумалась. Он, что, забыл про Дэнни Рэтлиффа? Или ему просто на него наплевать? Удивительно, но она совсем не расстроилась из-за того, что Хили утратил к ней интерес, – только порадовалась тому, как мало горя ей это доставило.